Гобелен

Каждый год к нам приходят странствующие рассказчики. Они повествуют об одних и тех же сражениях и одних и тех же воинах, но каждый раз оказывается, что наш воин убил в десять раз больше скандинавов или римлян, чем в прошлый раз. В их сказаниях смерть овеяна славой, но нет ничего славного в горе матери, пустой постели жены и боли ребенка, которому не суждено увидеть отца. Как-то раз я поделилась с Одерикусом мыслями о том, что Иисус тоже был странствующим сказочником, и мне показалось, что его оскорбили мои слова. Он утверждает, что цель его рассказов в том, чтобы спасти нас. Когда я спросила его, от кого нас нужно спасать, он ответил, что от самих себя. Монах часто говорит загадками, но мне нравится его слушать. У него ясный и быстрый ум, и, хотя он является пленником своей жестокой веры, он наделен добротой. Могущество церкви заключено не только в ее богатстве, но и в учености священников.

Мадлен закончила, когда большие часы в коридоре пробили два раза. Два часа. Остался всего час до того момента, когда за ней должны заехать. Как и в первый раз, отрывок документа, принадлежащий перу неизвестного автора, заворожил ее, и она, забыв о времени, погрузилась в его мир. Мадлен снова задала себе вопрос, кто мог быть его автором.

Впрочем, пора было подумать о похоронах. Накануне днем Джоан позвонила ей и тактично спросила, решила ли Мадлен, что надеть на службу. Она пока не думала об этом. Джоан предложила ей сходить в магазинчик неподалеку от дома Лидии, и Мадлен купила там костюм — скроенную по диагонали юбку до колена и облегающий пиджак из тонкой шерсти темно-сливового цвета, который любила Лидия.

Она приняла ванну, вымыла голову и аккуратно заколола волосы на затылке, мимолетно подумав о том, что все зря — пройдет совсем немного времени, и прическа рассыплется на пряди, которые завитками окутают лицо. Она оделась и принялась разглядывать себя в зеркало. Мадлен не подходила к нему уже два дня, зная, что призрак, который посмотрит на нее оттуда, лишь напомнит ей о боли. Она не ошиблась — перед ней предстало лицо привидения, а красная помада подчеркнула бледность кожи и яркость рыжих волос. Девушка тяжело вздохнула и, уставившись в зеркало, приказала себе: «Будь сильной. Будь сильной».

Мадлен безмолвно повторяла эти слова и пока ждала Джоан и Дона, которые должны были за ней заехать, и по дороге в церковь, куда ходила Лидия, и пока викарий говорил о ее матери. Когда она подошла к кафедре, чтобы сказать несколько слов, ей показалось, что у нее одеревенели ноги, сердце отчаянно колотилось. Но, прочитав собравшимся друзьям матери слова Ивана Тургенева, она успокоилась, надеясь, что Лидия услышала ее.

Перед похоронами гостей пригласили в дом Джоан выпить чаю. Лишь сейчас Мадлен впервые смогла рассмотреть тех, кто пришел проводить Лидию. Она не знала, кто есть кто, но поняла, что высокая яркая женщина с черными волосами и в черной шляпе — Дороти Эндрюс, а две похожие на воробьев старушки в совершенно одинаковых темных костюмах — сестры Бродер. Еще одна пара, примерно ровесники Лидии, были ее друзья из Лондона — вместе с ними она преподавала в колледже. Викарий тоже был ее другом, и Мадлен показалось, что Лидия вернулась в англиканскую веру. Еще нескольких человек Мадлен смутно помнила и пыталась сообразить, нужно ли подойти к ним. Дон протянул ей чашку с блюдцем. Она ненавидела чай, но он, похоже, был одним из главных ритуалов этой культуры. Она с опаской сделала глоток и, еще до того как обжигающая жидкость коснулась губ, уловила запах бренди. Дон встретился с ней глазами и криво усмехнулся, а Мадлен послала в его адрес безмолвное благословение.

— Мадлен? — обратилась к ней женщина в черной шляпе. — Ты помнишь меня? Я Дороти Эндрюс, мы с твоей мамой вместе учились в школе.

— Привет, Дороти. Да, конечно, я вас помню. — Мадлен не знала, что еще сказать. — Спасибо, что приехали.

— Я так сочувствую твоей утрате, Мадлен. Лидия была настолько закрытой, что я даже не знала про ее болезнь. Это… невыносимо грустно.

Голос Дороти был глубоким и мелодичным. Она изящно пила чай маленькими глотками, но по сильно накрашенным глазам было видно, что она недавно плакала. А теперь она вглядывалась в лицо Мадлен, пытаясь найти там объяснение случившемуся.

Та покачала головой.

— Она недавно делала анализы крови. У нее болела и кружилась голова. Она всегда говорила об этом как о ничего не значащей ерунде…

Мадлен замолчала, потому что боялась, что не сможет говорить дальше.

Дороти взяла ее за руку и тихонько покачала головой, давая понять, что никакие слова не нужны. Они не могли передать и выразить боль, не могли вернуть Лидию.

Мадлен сжала руку Дороти, прежде чем выпустить ее, и почувствовала, что мгновенная связь, возникшая между ними, придала ей сил. Дороти была самой старой подругой Лидии и знала ее гораздо дольше, чем сама Мадлен.

— Когда вы видели ее в последний раз? — спросила она.

Почему-то этот вопрос казался ей очень важным.

— Наверное, месяца три назад. Мы стали меньше общаться, когда она перебралась в Кентербери. Я пригласила ее на выходные, и мы довольно много выпили, а потом вспоминали прошлое. Мы познакомились, когда были подростками, так что не сомневайся, мы вместе участвовали в куче самых разных эскапад.

— Да уж, — улыбнувшись, проговорила Мадлен, которой было трудно представить свою сдержанную мать, участвующую в «эскападах» с утонченной Дороти. — Вы знали ее родителей? — спросила она.

— Да, я хорошо помню мать Лидии. Отца я видела гораздо реже. Думаю, все остальные тоже. Элизабет, твоя бабка, в конце концов вышвырнула его прочь. Просто возмутительно, что она тянула так долго. Элизабет была сильной женщиной. Кое-кто сказал бы, жесткой, но я даже тогда понимала, что ей пришлось такой стать. Многие женщины, которым пришлось содержать свои семьи во время войны, были похожи на нее. Лидия много говорила о тебе в те выходные. Она ужасно тобою гордилась. Мне очень жаль, что нам пришлось встретиться при таких печальных обстоятельствах.

В это мгновение Дороти прервала одна из сестер Бродер, Маргарет или Мэри — она не представилась. У нее за спиной маячила другая сестра, похожая на близнеца-клона.

— Нужно отправляться на похороны, Мадлен, дорогая. Маргарет и я должны быть дома к чаю.

Мадлен снова удивилась настолько, что не нашла подходящего ответа. Похоже, в этой стране самым важным событием было чаепитие. Она принялась отчаянно озираться в поисках Джоан, которая могла бы спасти ее в этой сложной ситуации, но на помощь ей пришла Дороти.

— Возможно, я смогу вам помочь, — сказала она Мэри.

Мадлен сделала глоток чая с бренди и ускользнула, бросив благодарный взгляд на Дороти.

Когда небольшая процессия машин добралась до Семптинга, следуя за катафалком через деревню к старой каменной церкви, зимний пейзаж окутала тонкая паутинка легкого дождя.

«Даже небо плачет», — рассеянно подумала Мадлен.

Могила в углу церковного двора уже была готова — длинная, глубокая яма в земле, глядя на которую Мадлен по необъяснимой причине вдруг вспомнила свой разговор с Розой, произошедший несколько дней назад.

Неужели с тех пор прошло всего несколько дней? Ей казалось, что миновали недели, годы… Роза вспомнила про Мать Землю — созидательницу и разрушительницу. А теперь она заберет то, что ей принадлежит.

Викарий произнес молитву, и небольшая группка людей в темных пальто и под зонтиками стала смотреть, как гроб опускают в могилу. Они бросили на него цветы — розы и лилии, — а потом рабочие принялись лопатами швырять на Лидию мокрую землю.

Люди подходили к Мадлен — люди, которых она едва знала, — целовали ее в обе щеки или сжимали руку, а потом медленно шли к своим машинам и уезжали. Вскоре остались только викарий, Дороти, Джоан и Дон и сестры Бродер. Они стояли в дверях церкви и дожидались, когда кончится дождь. Мэри Бродер подобралась к Мадлен и почти заговорщически проговорила: