Гобелен

Роза считала, что Мадлен угрожает опасность стать Филиппом женского пола среди динозавров, которые водятся на историческом факультете, поэтому задалась целью спасти ее от опасностей одиночества и раннего отхода ко сну. Сегодня она, что было ей совсем не свойственно, довольно философски отнеслась к привычному заявлению Мадлен, что та не сможет прийти к ней на вечеринку. Возможно, причиной тому явился факт, что пару минут назад она закончила читать лекцию, посвященную образам богинь в истории искусства.

— Женщин неминуемо преследуют души их матерей. От этого никуда не денешься. Твоя мать англичанка, а потому не удивительно, что ты такая замкнутая! В этой культуре рождаются люди, которые обожают предаваться размышлениям, тоскливым, как погода на их острове.

Широко распахнутые глаза Розы были полны пламенной страсти, которую пробудила ее собственная речь. Девушка была по-итальянски порывиста. Обычно ей не удавалось одновременно разговаривать по телефону и держать бокал с вином, потому что одной рукой она жестикулировала.

— Посмотри на архетип богини Матери Земли — созидательницы и разрушительницы в одном лице, — продолжала она.

Мадлен пила кофе маленькими глотками и с подозрением поглядывала на Розу.

— Это все притянуто за уши. Тот факт, что меня не интересует канское общество, не имеет никакого отношения к моей матери. Кроме того, далеко не все англичане предаются тоскливым размышлениям — это довольно глупое клише.

Мадлен решила не говорить Розе про средневековое литературное произведение, которое так увлекло ее утром. Она опасалась, что восхищение столь академическим предметом заставит подругу окончательно зачислить ее в разряд пропащих.

Роза ее не слушала — она уже не могла остановиться.

— А тебе известно, что восприятие взрослых отношений основывается на том, что ребенок узнал о мире до того, как ему исполнилось семь лет?

Мадлен быстро подняла голову и, стараясь выглядеть не слишком заинтересованно, как бы между прочим спросила:

— И что же это говорит о твоей матери?

— Она самым бесстыдным образом использовала свою сексуальность, чтобы получить то, что хотела, и я буду вечно благодарна ей за то, что научила меня столь полезному умению! — Роза окинула презрительным взглядом скромный костюм Мадлен. — А вот ты следуешь законам английской скромности, Мэдди.

Она произнесла это так, словно Мадлен совершила преступление против самой Матери Земли.

Мадлен поморщилась и открыла рот, чтобы защитить свою манеру одеваться, но Роза еще не закончила.

— Твоя мать, конечно, англичанка, но ведь ты — француженка. Она живет в Англии, а ты во Франции.

— Знаешь, ты говоришь так мудрено и сложно, что я тебя не понимаю, — нахмурилась Мадлен. — Я знакома с географией… а кроме того, я француженка лишь наполовину.

— Ты француженка больше чем наполовину, ты даже никогда не жила в Англии, хотя, наверное, хотела бы там жить — или в любом другом месте, но только не здесь. Если бы я не знала тебя слишком хорошо, я бы оскорбилась. Попробуй для разнообразия получить удовольствие от места, где ты находишься.

Она сделала глоток капуччино и прищурилась.

— Когда Лидия рассталась с твоим отцом?

— Не знаю, лет девять или десять назад, — Мадлен все помнила, но не хотела выдать своих чувств.

Роза настроилась на лекцию, и ей требовалось сохранять спокойствие и невозмутимость.

— Ты говорила мне, что чувствовала себя брошенной. Ты думала, что виновата в том, что Лидия была здесь несчастлива, поэтому она вернулась в Англию. Хотя мне кажется, можно с полной уверенностью сказать, что во всем виноват Жан.

Ее идеальной формы брови кокетливо приподнялись над карими глазами, опушенными черными ресницами.

Мадлен кивнула.

— У нее были все причины, чтобы уйти. А ты говоришь так, будто я — неисправимая зануда! Чего ты хочешь, Роза?

— Я лишь хочу сказать, что ты взяла на себя ответственность за счастье своей матери, потому что поняла — вероятно, когда тебе было семь, — что она так же тесно связана с тобой, как и ты с ней.

— Чепуха. Я не держусь за ее подол, мы даже видимся редко.

— Но ты счастлива, когда ты с ней, верно? Разумеется, это не означает, что твое общество не доставляет ей удовольствия, — заявила Роза, ухмыляясь. — Но тебе следует больше времени проводить с волками, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Не понимаю.

Мадлен решила, что с нее достаточно. Она прекрасно поняла, что имела в виду Роза, но легче ей от этого не стало. Неужели она превратилась в «синий чулок», который разменял четвертый десяток? Что ж, в жизни случаются вещи и пострашнее…

— Тебе разве не нужно на лекцию?

Роза посмотрела на часы и вполголоса чертыхнулась.

— Нет, на сегодня все. Но через полчаса у меня свидание, надо подготовиться.

Она быстро допила кофе, ущипнула Мадлен за щеку и исчезла, поправляя на ходу короткие черные волосы, подстриженные в стиле «эльф». За ней тянулся шлейф каких-то экзотических духов. Мадлен видела, как несколько молодых людей, сидевших за ближним столом — которые, как она знала, изучали латынь, — оценивающими взглядами проводили ее удаляющуюся попку, обтянутую красной кожей. Мадлен подумала, не взять ли еще чашку кофе, но поняла — ей просто хочется оттянуть неизбежное приближение дневной лекции. В висках снова глухо и ритмично застучало. Придется принять еще одну таблетку аспирина.

Мадлен встала и направилась в женский туалет, гадая, смотрят ли студенты за соседним столиком на нее так же, как на Розу. Вообще-то она в этом сомневалась — утром, опаздывая на занятия, она в спешке надела один из самых бесформенных джемперов.

В туалете Мадлен довольно долго стояла перед горизонтальным зеркалом, расположенным над рядом раковин, и изучала свое отражение. Над головой светили флуоресцентные лампы, которые самым безжалостным образом отнеслись к ее усталому лицу — между бровями пролегли две едва различимые морщины, и Мадлен потерла лоб рукой, чтобы прогнать их. В том, что она так отвратительно выглядит, Мадлен винила Розу. Даже если она действительно унаследовала от Лидии эмоциональную сдержанность, ей нравилось думать, что эта сдержанность разбавлена неугомонной «французскостью» отца. Горячая кровь Жана отчасти стала причиной того, что родители расстались, и Лидия вернулась в Англию.

Мадлен наклонилась ближе к зеркалу. Несколько прядей рыжеватых волос выбилось из-под заколок, которые удерживали их с утра. Как обычно в это время дня, волосы были взъерошенными, будто их наэлектризовали. Карие глаза казались слишком большими, хотя Мадлен не знала наверняка, что тому причиной — игра света или тушь. От кого она получила глаза с золотисто-зелеными пятнышками, было непонятно, потому что глаза Лидии были карими, а Жана — бледно-голубыми. В детстве Мадлен любила придумывать, что ее подкинули эльфы… Впрочем, остальные черты она унаследовала от родителей: каштановые волосы, высокий лоб и стройную фигуру от Лидии, а от Жана — прямой нос и светло-оливковую кожу.

Сейчас было не самое лучшее время, чтобы разглядывать себя в зеркале, — то, что Мадлен увидела, разочаровало ее не меньше, чем вся ее жизнь. Усилием воли она заставила себя прогнать из мыслей непрошеные советы Розы, которые та дала ей во время ланча. Да, она грустит из-за отсутствия матери, но тем не менее она счастлива за Лидию, которая расцвела, уехав из Франции и от культуры, которая всегда казалась ей чужой.

Мадлен опустила глаза и внимательно оглядела свой костюм. Скромный? Да уж, ее женственность он никак не подчеркивает. Охваченная неожиданным возмущением, она сняла бесформенный джемпер и заправила черную блузку в классические серые брюки. Затем вынула из волос заколки, и ее спину окутало облако локонов. Покопавшись в рюкзаке, она нашла темно-красную помаду и, сделав шаг назад, принялась изучать результат своих усилий. Стало гораздо лучше.

Идя назад, она прошла мимо столика, за которым сидели студенты, изучавшие латынь. Мадлен скосила глаза в их сторону, но так, чтобы казалось, будто она смотрит в одно из окон на дальней стене, и заметила повернутые в ее сторону головы. Она позволила себе мимолетно улыбнуться, хотя понимала, что их внимание скорее не комплимент, а неизбежность. Женская фигура притягивает мужчин так же, как собак — запах кролика.