Гобелен

В центре комнаты в каменном очаге пылал огонь, а рядом, за низеньким столиком с резными ножками в виде лап льва, инкрустированным квадратиками из слоновой кости и черного дерева, сидели король и королева. Они играли в шахматы. Я не раз наблюдала за состязаниями в шахматы на рынке, и меня так увлекла эта игра, что я иногда провожу за ней по целому часу, не замечая, как бежит время. Миледи позвала меня, чтобы поговорить о новом платье. Она описывала мне его, а ее муж в это время сделал ход одной из золотых фигур. Я слушала королеву не слишком внимательно, потому что увидела, как король поставил свою фигуру на позицию, где королева Эдита могла легко ее захватить. Она, видимо, поняла по моему лицу, что я заметила его ошибку, и позже, когда Эдуард заснул в кресле, спросила, каким, по моему мнению, должен быть его следующий ход. Я взглянула на доску, про которую Джон говорит, что на ней нужно играть так, словно ты находишься на поле боя, и показала миледи, как он мог бы отомстить ей с помощью ферзя. Она не хуже меня знает, что ум ее мужа не создан для военной стратегии, но пришла в восторг, когда увидела, что я разбираюсь в этой игре. Поскольку теперь была ее очередь делать ход, она убрала свою фигуру на безопасную позицию, заметив, что никогда не допустит, чтобы ферзь захватил королеву.

Миледи не часто призывает меня к себе, потому что не кичится своим положением. Она нередко сама приходит ко мне в башню. Мне кажется, ей нравится маленькая комнатка, которая расположена высоко над землей. Из западного окна виден лес позади Вестминстера и дорога, построенная римлянами. Она ведет в Бристоль, где находится двор Гарольда Годвинсона. А через восточное окно открывается вид на Лондон.

Королева Эдита любит сидеть возле этого окна, склонившись над вышиванием в первых лучах зари, или вечером, когда солнце прячется в лесу. Ее окутывает одиночество, которое лучше всяких слов говорит о печали на ее сердце. Правда, с тех пор, как приехал мальчик Эдгар, она стала меньше грустить. Как и у Одерикуса, ее тело не познало плотских утех, но, в отличие от монаха, она не давала клятвы воздержания.

Когда ее отправили в монастырь в Уилтоне, она провела в нем год и научилась ловко обращаться с иглой, потому что монахини этого монастыря шьют епископские облачения. Королева и без того прекрасно умела шить, но там проводила за вышиванием целые дни — ведь других развлечений в монастыре нет, и ее рука стала еще увереннее. Женщин учат обращаться с иглой вне зависимости от их происхождения, но благородные дамы шьют для удовольствия, а не от необходимости латать старую одежду, чтобы сэкономить несколько пенни. Мэри уже тринадцать лет, и она приходит со мной во дворец, если нужно пришить драгоценные камни или жемчуг. Пока ее стежки не настолько ровные, чтобы доверить ей шелковую нить. К тому же она далеко не так старательно обращается с иглой, как наводит красоту, когда отправляется на рынок в надежде, что ее заметит сын каменщика. А он ее заметил, потому что он сам и его фляга с сидром заставили ее громко смеяться у праздничного костра. Мэри очень хорошенькая, с длинными стройными ногами и руками, как ее отец. Джон говорит, что волосы у нее мои, каштановые с золотистыми искорками, и карие глаза тоже от меня. Характер у нее отцовский — такой же мягкий. Она любит мечтать.

ГЛАВА 6

В воскресенье Мадлен лежала в постели и наблюдала за дождем сквозь тонкую ткань штор в спальне. Он шел всю ночь и придал утру налет полусвета, в котором было легко парить между двумя мирами, где она теперь жила.

Записи Леофгит постепенно проливали свет на события, по поводу которых в течение сотен лет выдвигались самые разные предположения. Последние дни саксонской Англии были драматичны, однако оставались окутанными завесой тайны, поскольку надежных письменных источников не сохранилось. Мадлен вспомнила все, что знала. До сих пор она считала, что это — ее конек, и она уверенно рассказывала студентам общепринятые исторические истины. В шестидесятых годах одиннадцатого века клан Годвина владел почти всеми графствами королевства. Гирт и Леофвин были эрлами Восточной Англии и Суссекса, Гарольд — Уэссекса, а Тостиг правил Нортумбрией[21]. Сильное положение Годвинов, а также соперничество Тостига с братом Гарольдом стало легендой, и это длилось до тысяча шестьдесят шестого года, кульминацией которого стало сражение при Гастингсе. Самой Эдите принадлежало много земли, хотя она, будучи женщиной, не правила ими, в отличие от братьев.

Неизвестным, нигде не записанным являлся тот факт, что Эдита и Тостиг поддерживали Этелинга Эдгара и что Эдуард Исповедник заболел уже в тысяча шестьдесят четвертом году. Было принято считать, что он слег через год, примерно в тысяча шестьдесят пятом. Это означало, что тайные интриги касательно наследования трона могли начаться раньше, чем считали историки. По крайней мере, об этом говорилось в дневнике Леофгит.

Мадлен невольно вздрогнула, вспомнив, что в «Англосаксонских хрониках» нет упоминания о тысяча шестьдесят четвертом годе. Она завернулась в одеяло, встала с кровати и отправилась в своем теплом коконе за висевшим за дверью фиолетовым фланелевым халатом. Было холодно — таймер на батарее центрального отопления был установлен на утро и вечер и, очевидно, выключился.

В кухне она сварила кофе, все еще раздумывая об отсутствии в «Хрониках» тысяча шестьдесят четвертого года. Кое-кто из историков считал это необычным, учитывая, что пропущено было всего несколько лет. Средневековые летописцы обычно выполняли приказы дворца, но, возможно, болезнь не позволила Эдуарду заказать описание тысяча шестьдесят четвертого года. В первых главах дневника Леофгит назвала норманнско-итальянского монаха Одерикуса летописцем правления Эдуарда. Это было вполне разумно, учитывая, какое недоверие испытывал король к придворным саксонским аристократам. Похоже, Одерикусу хватало работы в качестве рисовальщика и ученого, без дополнительных обязанностей летописца, — но объясняет ли это то, что в «Хрониках» нет упоминания целого года? И имеет ли значение тот факт, что Леофгит начала собственную хронику в тот самый год, который не задокументировал монах? Вышивальщица намекнула на то, что Одерикус сделал ее своей ученицей, но Мадлен решила, что это всего лишь оправдание ведению дневника.

Утверждение Леофгит о том, что положение юного Эдгара Этелинга в роли естественного наследника трона находилось под угрозой из-за его молодости, указывало на то, что в тысяча шестьдесят четвертом году жизнь Эдгара была в опасности.

Отопление снова включилось, но пока Мадлен ждала, когда сварится кофе, по ее шее и плечам побежали мурашки, а руки покрылись гусиной кожей. Она вспомнила свой спор с Филиппом, когда в качестве примера умной и образованной женщины, жившей в Средневековье, привела Кристину Пизанскую. Как и Леофгит, Кристина писала собственную автобиографию и одновременно рассказывала о политике и нравах, царящих при дворе. Считалось, что она была первой, кто рассказал о жизни женщин. Но сейчас Мадлен переводила слова женщины, которая вела дневник на триста лет раньше и писала в нем о королеве, чью историю практически полностью игнорировали. Почти во всех трудах, посвященных позднему периоду саксонской Англии и норманнскому завоеванию, о ней упоминалось вскользь и весьма невнятно. Все знали, что в тысяча шестьдесят шестом году за корону Англии сражались и погибли несколько претендентов на трон, но неужели есть еще какие-то факты?

К тому времени, когда она позавтракала слоеной булочкой с шоколадом, оставшейся со вчерашнего дня, дождь прекратился, хотя, судя по небу, на ясный зимний день вряд ли приходилось рассчитывать.

Соблазн вернуться к дневнику был невероятно силен, но и повидать Питера хотелось не меньше. На днях он оставил Мадлен сообщение, на которое она не ответила. Он писал, что должен присутствовать только на утренней воскресной службе и, скорее всего, днем будет свободен. Если она выйдет из дома в ближайшее время, то, возможно, попадет в Байе как раз тогда, когда Питер будет возвращаться из церкви.

21

Одно из наиболее крупных англосаксонских королевств; занимало территорию от реки Хамбер до границ Шотландии.