Сияющее Эльдорадо

Маунт-Айза лихорадило от невероятного процветания до полного разорения в 30-е годы, когда шахты пришлось закрыть полностью, и город сразу же опустел. Однако, когда в результате второй мировой войны резко возросла потребность в меди, Маунт-Айза начал процветать опять, пока из-за резкого падения цен на медь в послевоенный период ее добыча сократилась, и снова возродился, благодаря начавшемуся буму на свинец. Теперь в Маунт-Айза находятся крупнейшие металлорудные предприятия Австралии. Однако из-за постоянно растущих цен здесь часто вспыхивают забастовки. Одна из них началась в день моего приезда и продолжалась несколько месяцев.

С самолета Маунт-Айза, расположенный в чаще между утесом и ущельем, кажется миниатюрным, очень красивым. Современные дома стоят в ряд, как вагоны поезда, под углом к дороге, так что их задние стены повернуты к палящим лучам солнца и несущим пыль ветрам; все они только что покрашены, аккуратны и выглядят щегольски, словно одетые с иголочки. Внизу — овальное поле крикета, просторный новый торговый проспект; похожий на парус, поднимается белый экран открытого кинотеатра. Все дороги асфальтированы, вдоль них высажены деревья, каждое огорожено железной клеткой.

Все здесь кажется необычным. Не идет дым из труб, бассейн пуст, в парках никто не гуляет, никакого транспорта на дорогах. Город оставляет впечатление незаселенного, до жути пустого и заброшенного. Кажется, если заглянуть в одну из раскрашенных пастельными красками опрятных и маленьких квартирок, то обнаружишь на столе наполовину съеденный завтрак, воду, кипящую в электрическом чайнике, и детские игрушки, разбросанные по полу.

Планировка и строительство этого района осуществлена Мэри Катлин в течение двух лет. В 1954 г. группа из восьми человек во главе с водителем такси открыла залежи урановой руды в горах и продала участок за полмиллиона долларов, но в тот же самый год цены на уран упали. Владелец шахты Риотино законсервировал ее в надежде, что наступит день, когда урановая руда снова будет давать большую прибыль. Но этот день еще не наступил.

К северу от Клонкарри в сторону залива Карпентария расположена станция, которая по стандартам Квинсленда сравнительно невелика, всего сто двадцать тысяч акров. Однако хозяйство это довольно развито и, следовательно, его можно сравнить, скажем, с Виктория-Ривер-Даунс. Пожалуй, оно олицетворяет промежуточную ступень в политике «невмешательства» в дела природы, проводимой в прошлом методам», которые основаны на науке и направлены на постоянное улучшение земли, а не только на ее эксплуатацию.

Я остановилась на этой станции. По всему отрезку дороги расположены огороженные участки, и через каждые восемь или десять миль — водоемы, семьдесят процентов всех телят заклеймены, в устьях рек и на хребтах не осталось малорослых быков или необъезженных лошадей. В стаде выращивается триста пятьдесят быков ежегодно. Если раньше здесь разводили быков с короткими рогами, то теперь, как и на ряде других северных станций, они будут заменены более качественной брэхменской породой.

Сгон стада все еще производится на лошадях. Один из постоянных лагерей оснащен холодильными установками. Гуртовщики получают мороженое и чай. На уикэнд они зачастую возвращаются в усадьбу, где хозяйка заменяет повара и кормит пять раз в день пятнадцать-двадцать голодных людей, включая супружескую пару аборигенов, работающих в доме и саду. Старые феодальные черты здесь еще не изжиты: на станции кормят каждого, кто приходит к столу. Через четыре-пять дней управляющий Роб забивает вола, поднимает туловище при помощи лебедки, сдирает кожу, потрошит и режет мясо, поделив его между всеми работниками на ферме, оставив при этом кое-что для собственного стола. Эту работу он никому не доверяет.

— Я люблю мясо, — сказал он мне, — и с удовольствием готовлю его.

Ближайший магазин находится на расстоянии пятидесяти миль от станции южнее Клонкарри, так что лучшая часть мяса всегда лежит про запас в холодильнике. Двести пятьдесят миль отделяет станцию от крупного центра Берктаун в заливе Карпентария.

Время от времени директор компании, или один из ее представителей, прибывают из Лондона с визитом в личном самолете. Директор привозит не только свое вино, но и бокалы. «Оно не имеет должного вкуса, если его пить из бокалов не той формы», — объясняет он на станции. Нет сомнения, что у него не появится даже желания перебраться в Австралию. Но он всегда присылает красиво оформленные рождественские поздравления, которые подписывает: «бывший лорд-мэр Лондона».

Рае и Роб очень хорошо усвоили великий австралийский секрет, как не утруждать себя работой, но в то же время исправно выполнять ее. Никто, кажется, особенно не спешит, не волнуется, не шумит, не приказывает. Люди и двигаются, и разговаривают как-то вяло, как обычно в стране, изнывающей от зноя. Они пьют чай, лениво развалившись в плетеных креслах, небрежно раскинув ноги. Крутят ручки транзисторов и бьют мух, которые налетают миллионами. Вам всегда приходится огораживать себя клеткой и стоит выставить хотя бы ногу, как они набрасываются целыми тучами. Собаки лежат, растянувшись плашмя и часто дыша, высунув языки и ударяя хвостами по земле; несколько кур бродят вокруг кухни; мальчик абориген передвигает поливалку, почесывая в голове под сдвинутой шляпой; лошади, сбившись под деревом, обмахиваются хвостами.

Раздается звук мотора — это, поднимая клубы дыма, приезжает такси. Входит Роб, руки его испачканы смазкой. Он принимает душ, съедает сэндвич с мясом, что-то рассказывает об индюшачьем гнезде и исчезает снова.

Индюшки нашли себе приют в круглом резервуаре, в котором содержится артезианская вода. Ее накачивает ветряная мельница и подает затем в поилки для скота.

На станции нет реки; вся вода поступает или с плотин, или вот из таких скважин, которые имеют глубину до тысячи футов. Скважина обходится в двенадцать тысяч австралийских долларов, причем половина скважин оказывается негодной.

Большую часть времени управляющий наблюдает за системой подачи воды. Каждая ветряная мельница, каждый насос и резервуар должны быть осмотрены по крайней мере раз в неделю, предпочтительней два раза, и в случае необходимости немедленно исправлены. Длина всей системы у Роба довольно коротка — до мили; на больших же станциях она достигает нескольких сот миль. Механика здесь не вызовешь, все приходится исправлять на месте, и пока система не начнет функционировать, скот будет мучаться от жажды, так как поят его два раза в день.

Чтобы управлять станцией, нужно быть мастером на все руки. Когда мы проезжали по плоской равнине, Роб заметил покосившийся столб на заборе, достал инструмент, выпрямил его и натянул проволоку. Затем он поправил самодельные ворота. Глаза его всегда устремлены на пастбище.

Дожди практически выпадают только в январе, феврале и марте, то есть в конце лета. После этого начинается бурный рост растительности, равнины покрываются ковром травы, которая сохраняется на корма как нескошенное сено и кормит скот круглый год. Я приехала в апреле, и никакого дождя до Рождества не ожидалось. Растения выглядели хрупкими и вялыми, трава была чахлой и редкой, кругом стояла пыль. Во всем чувствовалась какая-то скрытая раздражительность.

Пока мы кипятили чай и расправлялись с мухами, Роб разглагольствовал о положении животноводческих хозяйств в Северном Квинсленде. По сути дела для них характерны те же проблемы, что и для любого коммерческого предприятия: как повысить производительность и качество, не поднимая себестоимость. В этом случае можно получить больше мяса на акр земли, что, в свою очередь, побуждает увеличивать число голов скота на каждый акр. Чем больше держат животных, тем больше органических удобрений получает почва. Нужно выращивать много травы хорошего качества. В свою очередь, лучшая обработка пастбища требует больших капиталовложений. Необходимо также справиться с проблемой нехватки протеина во время долгих, сухих зим, когда нет свежих кормов. Здесь могут помочь только ученые, которые должны вывести засухоустойчивые бобовые растения. Они стараются вовсю и кое-что уже обещают.