Атаман

Он не хотел брать молодого парня в догон, но у того черкесы, напавшие на косарей, убили отца — донского казака, перебравшегося в кубанскую станицу всего пару лет назад, а сестру забрали с собой. Парень упросил Атамана, и тот включил его в отряд Осанова.

— Петр, с лошадьми, остаешься, понял? — на всякий случай повторил есаул.

— Понял, — кивнул парень, — я их на полянку отгоню, а то здесь за ними не уследишь. — Он поглаживал морду покладистого Кузи, последнего коня в хозяйстве Жуков, молодого, только недавно вставшего под седло. Кобылу и жеребца угнали черкесы.

— Добро. — Есаул отметил про себя толковое предложение парня. — Слушай, он приблизился к Петру, — а что, саблю отцовскую, тоже вороги забрали?

Петро кивнул и отвернулся.

— Ну, ничего. Этой саблей отец троих уложил, прежде чем…, — есаул неловко кашлянул и уже тверже продолжил, — с Божьей помощью вернешь саблю.

Петро дернулся к командиру.

— Можно я с вами пойду?

Есаул сурово глянул на парня из-под кустистых бровей.

— У тебя свое задание. За коней, между прочим, головой отвечаешь.

Парень смутился. Осанов немного смягчил взгляд.

— Не волнуйся, на твой век черкесов хватит. А за твоего отца мы отомстим, не сомневайся.

Он вытянулся, пытаясь разглядеть в тумане замерших казаков, и негромко крикнул: «Все ко мне»!

Когда казаки приблизились, есаул коротко обрисовал задачу:

— Роденков, — он нашел взглядом поджарого в короткой, «горной» бурке казака, — бери двоих — твоя задача снять часовых у табуна. Гоните коней вниз, вдоль балки. Ждите нас в лесу, там, где она заканчивается, если раньше не догоним.

Юшка Роденков молча поправил на поясе кремневый пистолет, выбрал взглядом из столпившихся казаков помощников — те дружно шагнули вперед, отвернулся и тут же скрылся в тумане. За ним, как тени, скользнули двое бойцов.

— Калашников! — Из толпы вынырнул круглощекий, обманчиво хрупкий, но опытный и смертельно опасный для врага пластун. — Бери кого хочешь. Пойдете первыми. Задача — снять охрану. Сам понимаешь, шум нам не нужен. Мы пойдем за тобой с пятиминутной задержкой. — Он выпрямился и собрал в широкую ладонь — считай, спрятал, аккуратно подстриженную бородку. — Все, казаки! По коням! Бог нам поможет, — Маркоша Осанов перекрестился и мягко шагнул к ближайшему валуну.

Утро накатывало стремительно, как казачья атака — лава. Клубы тумана выползали из горных ущелий и потихоньку застилали дымкой склоны перевала. В кустах туман рвался клочьями, цеплялся за ветки, неприятной влагой ссыпаясь за воротник, если невзначай шевельнешь кусты. Туман был казакам на руку — затруднял видимость врагу и звуки скрадывал.

Тимофей Калашников разделил людей на двойки. Так легче подкрасться тихо. Себе в напарники Тимофей взял друга и земляка — вместе перебрались на Кубань из небольшого городка Белгорода лет десять назад — настоящего гренадера в добрую сажень ростом Африкана Митрича. Африкан был из кержаков, но это не мешало им дружить, почитай, с самого детства.

Горцев первым заметил Калашников. Он резко присел и поднял ладонь — «внимание». Митрич пригнулся и осторожно подобрался к Тимофею. Черкесы полулежали в ложбинке между двух высоких камней. Две головы в папахах о чем-то тихо переговаривались в пол-оборота к казакам. Самих казаков скрывал густой куст, как Калашников заметил горцев, Африкан так и не понял.

«Ты — слева, я — справа», — показал Калашников жестом.

Казаки бесшумно разошлись в разные стороны. Прежде чем лезть на камень, Тимофей аккуратно уложил под ближайший куст винтовку, зажал в зубах клинок кинжала и поставил ногу в выемку на камне.

Осмотреться не получилось. Медленно вытянув голову над углублением в камнях, Тимофей в ту же секунду столкнулся взглядом с черкесом. Тот застыл с открытым ртом, рука замерла на полпути. Калашников стремительно оттолкнулся от шершавой поверхности камня руками и буквально рухнул на голову второго горца, медленно поворачивающегося в его сторону.

В то же мгновение с ним было кончено — еще в полете Тимофей успел переложить кинжал в ладонь, и клинок под весом казака легко вошел в шею ниже уха. Второй абрек успел подскочить и даже наполовину выхватить из кривых ножен саблю. Тимофей, оседая вместе с вздрагивающим телом горца, заторможенно следил на его движениями и никак не мог вытащить клинок из чужой шеи — тот застрял в позвонке и не желал выходить.

«Где же Африкан?» — мелькнула, может быть, последняя мысль, но тут свистнул в воздухе клинок, и второй охранник опустил голову, недоуменно разглядывая белую костяную ручку, выглядывающую из левой стороны груди. У него еще хватило сил медленно поднять руку и ухватиться за нее. В следующий момент ноги горца подогнулись, и он мешком осел на землю. Из тумана вынырнул Африкан.

Тимофей выдохнул воздух и вытер локтем капли пота на лбу.

— Ты что так долго? — он, наконец, выдернул кинжал и сейчас нервно вытирал его о черкеску горца.

— Это не я долго, это ты быстро, — Африкан легко извлек кинжал из груди второго часового, — здесь что ли ждать будем?

— Нет, пойдем до лагеря, вдруг кто наших кунаков, — он кивнул на трупы, — проведать надумает. Так мы их встретим.

Казаки вложили клинки в ножны, подобрали ружья, спрятанные за камнями и на полусогнутых ногах бесшумно скользнули в густеющий туман.

Командир отряда черкесов Ахмет проснулся от неясной тревоги, вызванной неприятным сном, в котором он долго на ватных ногах убегал от чего-то страшного и неотвратимого. В тот момент, когда, казалось, спасенья нет, он вздрогнул и открыл глаза. Несколько минут он лежал не шевелясь, вглядываясь в светлеющее небо и прислушиваясь к своим ощущениям. Было тихо, только кто-то из товарищей храпел неподалеку. Он оглянулся. В полумраке виднелись две размытые фигуры бойцов, вышагивающих вокруг свернувшихся калачиком, связанных пленных. Ночи в горах холодные, а казаки и их девки одеты легко. Взяли в разгар дня на покосе — самая жара. Ахмет ухмыльнулся: на этих гяурах он неплохо заработает, когда продаст их в дальние аулы, где белые рабы и наложницы ценятся высоко. А одну девку с большими серыми глазами и плотным, точно сметаной налитым телом, которая больше всех царапалась и кусалась, пока ее не вырубили ударом сабли плашмя, он заберет себе. Он любит объезжать горячих кобылиц. У них кровь — огонь, то, что надо настоящему джигиту! Ахмет медленно сел и вдруг, что-то вспомнив, вытянул руку назад. Около седла, которое он использовал как подушку, рука нащупала эфес сабли. «Здесь, слава Аллаху, — он зло оскалился, вспомнил, как яростно сражался с наседавшими горцами владелец дорогого оружия, — шайтан, а не человек, троих лучших бойцов зарубил. И сколько бы еще достал, если бы кто-то из нукеров не подкрался сзади и не набросил на него бурку. Надо расспросить, кто это был, — приедем, подарю ему что-нибудь. — Ахмет немного вытащил из ножен клинок. — Красивый! — Он провел пальцем по молочной в утренних сумерках поверхности сабли. В этот момент из-за скалы выглянул первый луч солнца, и на рукоятке блеснуло зеленым малахитовое вкрапленье. Ахмет от восторга даже цокнул языком. — Ах, хорош! Да ради одной этой сабли стоило затевать поход. Эх, а как старейшины возражали против набега, говорили: «Нехорошо во время соляного базара». — Он осуждающе причмокнул языком.

К счастью, Ахмет был сыном самого богатого черкеса в селении. Имел вес в ауле и сумел убедить стариков. Ну, может, не убедить, но и возражать они перестали. Кто же сможет возразить против того, что это самый удобный момент для нападения. Все знают, что казаки в эти дни не ожидают атаки, а потому расслабляются. Так и вышло.

Ахмет потянулся и, накинув перевязь сабли на шею, решительно поднялся. «Надо проверить караулы», — ему все еще не давал покоя тревожный сон.

В этот момент как-то неожиданно резко оборвался храп кого-то из горцев. Ахмет обернулся. Туман медленно спадал, и в мутнеющих разрывах он заметил мелькающие фигуры. Кто-то громко вскрикнул на другом конце лагеря. Ахмет побледнел. Он понял, что происходит. Горец выхватил шашку и, пригнувшись, шагнул назад. Погибать вместе с остальными в последнем уже проигранном бою Ахмет не собирался. В лагере уже гремели выстрелы. Отчаянно кидались на казаков его нукеры, но падали один за другим под твердым напором казаков. Ахмет скользнул назад и через несколько шагов скрылся за кустами. Как только спину закрыли заросли можжевельника, он выпрямился и вприпрыжку понесся вниз, на бегу откидывая саблей в ножнах колючие ветки и ловко лавируя между огромными валунами.