Автобиография

– Если придется и дальше притворяться, что я с удовольствием ем эту обезвоженную дрянь, – говорил Белчер, – я сойду с ума. – Но поскольку Дегидратор был богат и влиятелен и мог оказать немалую услугу Всебританской имперской выставке, Белчеру приходилось сдерживаться и продолжать играть в игру с обезвоженной морковкой и картошкой.

К тому времени стали сказываться прелести совместного путешествия. Белчер уже не был нашим другом, с которым приятно посидеть за столом. Он оказался грубым, самонадеянным, невыдержанным, заносчивым и скупым до смешного. К примеру, он регулярно посылал меня покупать ему белые хлопковые носки или другие принадлежности туалета, но никогда не возвращал денег за покупки.

Если у него портилось настроение, он становился таким невыносимым, что невольно вызывал у окружающих жгучую ненависть. Вел себя как избалованный, капризный ребенок. Обезоруживало, однако, то, что, когда настроение у него исправлялось, он демонстрировал такое доброжелательство и обаяние, что мы переставали скрежетать зубами и снова оказывались в самых милых отношениях. О приближении приступа дурного расположения духа у Белчера всегда знали заранее, так как он начинал медленно надуваться и лицо его наливалось кровью, словно индюшачий гребешок. Это означало, что вот-вот он на кого-нибудь кинется. В добром расположении духа он любил рассказывать «охотничьи» байки, которых имел в запасе множество.

Я и теперь считаю, что Новая Зеландия – самая красивая из всех виденных мною стран. Облик ее совершенно необычен. Мы приплыли в Веллингтон чудесным ясным днем, какие, по утверждению местных жителей, выдаются не часто. Оттуда направились в Нельсон и дальше вниз по Южному острову, через ущелья Буллер и Кауафару. Природа вокруг была изумительной. Я тогда поклялась снова приехать туда как-нибудь весной – весной по их календарю, не по нашему – когда цветут ратании и все становится золотым и красным. Я не исполнила клятвы. Новая Зеландия находилась всегда так далеко от меня. Сейчас, когда можно путешествовать по воздуху, поездка занимает всего два-три дня, но для меня время путешествий закончилось.

Белчер был счастлив снова оказаться в Новой Зеландии. У него сохранилось там много друзей, и он радовался как школьник. Провожая нас с Арчи в Гонолулу, он пожелал нам приятно провести время. Для Арчи было настоящим блаженством освободиться от работы и отдохнуть от бесконечных споров с капризным и брюзгливым коллегой. Мы позволили себе восхитительно праздное путешествие, останавливаясь на Фиджи и других островах, и наконец прибыли в Гонолулу. Это было гораздо более цивилизованное место, чем мы себе представляли, – повсюду множество отелей, дорог, машин. Приехав рано утром и расположившись в своих гостиничных комнатах, мы увидели из окна людей, скользящих по волнам на досках для серфинга, тут же ринулись на пляж, взяли напрокат доски и бросились в воду. Какая наивность!

Оказывается, это был один из дней, когда только мастера отваживались «выйти в море», – а мы, имея за плечами лишь опыт, приобретенный в Южной Африке, решили, что овладели искусством серфинга в совершенстве. В Гонолулу меж тем все было по-другому. Здесь доска для серфинга представляла собой тяжеленный кусок дерева – ее и поднять-то трудно. Вы ложитесь на нее и, гребя руками, медленно плывете к рифам, находящимся не менее – мне так, во всяком случае, казалось – чем в миле от берега. Добравшись туда, занимаете позицию и ждете нужной волны, чтобы на ней устремиться к берегу. Это не так просто, как кажется. Во-первых, требуется распознать в приближающихся волнах именно ту, которая нужна, во-вторых, – и это, пожалуй, еще важней – нельзя ошибиться и принять за нужную не ту волну, потому что, если вы окажетесь во власти такой волны и она увлечет вас на дно, тогда – помогай вам Бог!

Я не могла грести так же мощно, как Арчи, поэтому добиралась до рифов довольно долго, к тому же потеряла его из вида, но была уверена, что он, как и другие, уже мчится на доске к берегу в щегольской, небрежной манере. Итак, я устроилась на доске и стала ждать своей волны. Она накатила. Но – увы! – оказалась не той. Не успела я глазом моргнуть, как мы с доской летели уже в разные стороны. Резко обрушившись вниз на гребне волны, я в следующий миг уже была в самом чреве ее. Когда мне снова удалось вынырнуть на поверхность, судорожно глотая воздух, в желудке булькало несколько литров соленой воды. Свою доску я увидела в полумиле от себя дрейфующей к берегу и отчаянно бросилась вдогонку. В конце концов мне ее пригнал какой-то молодой американец, сопроводивший свое благодеяние советом: «На вашем месте, сестричка, я бы сегодня поостерегся заниматься серфингом, это небезопасно. Вот вам ваша доска и дуйте прямо к берегу». Так я и сделала.

Вскоре ко мне присоединился Арчи. Он тоже слетел с доски, но, будучи гораздо более сильным пловцом, чем я, догнал ее. Предпринял еще пару попыток, и один раз ему все же удалось доскользить до берега. К тому времени мы все были в синяках, царапинах и абсолютно без сил. Сдав доски и едва дотащившись до отеля, мы рухнули в постель и часа четыре спали как убитые. Проснувшись, все еще чувствовали страшную усталость. Не слишком уверенно я сказала Арчи: «Конечно, серфинг – это большое удовольствие, но мне хотелось бы снова оказаться в Муизенберге», – и вздохнула.

Следующий выход в море окончился для меня неприятностью. Великолепный шелковый купальный костюм, закрывавший меня от плечей до щиколоток, был изодран волнами в клочья и, выскочив из воды, я вынуждена была почти голой бежать до того места, где остался мой пляжный халат. Пришлось немедленно отправиться в гостиничный магазин и купить восхитительный изумрудно-зеленый облегающий купальник, который я обожала потом всю жизнь и в котором, кажется, выглядела весьма недурно. Арчи тоже так считал.

Четыре дня мы провели в шикарном отеле, а потом вынуждены были подыскать что-нибудь попроще. В конце концов мы сняли маленькое шале через дорогу от отеля. Это оказалось вдвое дешевле. Проводя все время на пляже и упражняясь в серфинге, мы мало-помалу овладели мастерством, по крайней мере, в той степени, в какой это доступно европейцам. Прежде чем догадались купить мягкие купальные туфли с тесемочками вокруг щиколоток, мы изодрали ступни о кораллы так, что кожа висела на них лохмотьями.

Не могу сказать, чтобы первые четыре-пять дней серфинг доставлял нам такое уж удовольствие – все тело страшно болело, – но порой все же случались моменты истинного наслаждения. Вскоре мы поняли, как облегчить себе жизнь. Я, во всяком случае, поняла – Арчи по-прежнему предпочитал добираться до рифов собственными силами. Большинство отдыхающих нанимали гавайского мальчика, который, зацепившись за доску, на которой вы лежите, большим пальцем ноги, энергично греб к рифам, буксируя вас. Там, пока вы ждали нужной волны, он инструктировал: «Нет, не эта, еще не эта, миссус. Нет-нет, погодите. А вот теперь – вперед!» При слове «вперед» вы бросались на гребень волны – и это было блаженство! Ни с чем не сравнимое блаженство. Ничего нет восхитительней, чем скользить по волнам со скоростью, как вам кажется, не менее двухсот миль в час, от дальних рифов до самого берега, где, мягко погрузившись в воду, можно отдохнуть в ласково плещущемся прибое. Для меня это навсегда осталось одним из самых чудесных физических наслаждений.

Дней через десять я совсем осмелела: начав скольжение, осторожно поднималась на колени, а затем рисковала встать во весь рост. Первые раз шесть попытки оказывались неудачными – хотя больно и не было – просто, потеряв равновесие, я падала в воду. Конечно, доска при этом уплывала и ее приходилось догонять, выбиваясь из сил, но, если, на счастье, проводник-гаваец плыл следом, он пригонял ее, снова буксировал меня к рифам, и я предпринимала очередную попытку. День, когда мне, стоя на доске, удалось впервые доскользить до самого берега, сохранив равновесие, стал днем моего триумфа!

Проявлением легкомыслия было и то, что мы недооценили тамошнее солнце, за что и поплатились. Проводя все время в прохладной воде, мы совершенно забыли о том, сколь опасны солнечные лучи. Нормальные люди занимались серфингом рано утром или ближе к вечеру; мы же, простофили, с восторгом скользили на своих досках в самую жару, даже в полдень – и результат не замедлил сказаться. Наши обожженные плечи и спины, ноющие от дикой боли, покрылись гирляндами волдырей. Я не могла надеть вечернего платья; собираясь на ужин, приходилось покрывать плечи газовым шарфом. Арчи, пренебрегая насмешливыми взглядами окружающих, выходил на пляж в пижаме. Я тоже набрасывала на плечи белую блузку. Так мы и сидели у моря, спасаясь от обжигающих лучей, и сбрасывали свои неподходящие одежды лишь на время плавания. Но было уже поздно – плечи мои зажили не скоро. Когда собственной рукой отрываешь полосу мертвой кожи с плеча, почему-то испытываешь унижение.