Автобиография

Стэфен отчаянно спорил со мной по поводу одного момента, касающегося развязки романа, и должна признать, одержал верх.

А ведь я страшно не люблю сдаваться. Но в подобных случаях Стэфен воздействовал просто гипнотически. Он был так уверен в своей правоте, что вы, сами того не желая, начинали поддаваться ему. До той поры я уступала разным людям по самым разным поводам, но никогда и никому я не уступала ни в чем, что касалось моих писаний.

Если я вбила себе в голову, что то-то и то-то описано у меня правильно, так, как и надлежит, меня нелегко переубедить.

Здесь же, вопреки своим правилам, я сдалась. Вопрос, конечно, спорный, но по сей день, перечитывая книгу, я испытываю желание переписать конец, что лишний раз доказывает, как важно не складывать оружия раньше времени, чтобы потом не пожалеть. Мне трудно, конечно, было проявить твердость, поскольку Стэфен столько сил вложил в эту книгу, ведь даже сам замысел принадлежал ему. Я была ему благодарна. Как бы то ни было, роман «Смерть приходит как развязка» наконец был завершен.

Вскоре после того я написала книгу, которая принесла мне чувство полного удовлетворения. На свет снова появилась Мэри Уэстмакотт. Я всегда мечтала написать такую книгу, и она давно существовала у меня в голове. Это роман о женщине, которая имела вполне определенное представление о самой себе, но оно оказалось абсолютно ложным. Читатель понимает это, наблюдая за ее действиями, чувствами, мыслями. Героиня постоянно сталкивается сама с собой, но не узнает себя и ощущает все большую неловкость. Откровение снисходит на нее, когда она впервые в жизни остается одна – совершенно одна – в течение четырех или пяти дней.

Теперь я представляла себе и место действия, которого не видела прежде. Это должна быть одна из тех маленьких дорожных гостиниц, которых столько встречаешь, путешествуя по Месопотамии. Ты заперт в ней: выйти некуда, кругом – никого, кроме местных жителей, которые почти не говорят по-английски и лишь приносят еду, кланяются и согласно кивают, что бы ты ни произнес.

Ты оказываешься словно в западне, пока не наступит момент, когда погода позволит двигаться дальше, поэтому по прочтении двух имеющихся у тебя книг не остается ничего другого, кроме как сидеть и размышлять о себе. А начинается все с того (я-то всегда знала, чем это кончится), что героиня отбывает с вокзала Виктория навестить одну из дочерей, которая замужем за иностранцем. Когда поезд трогается, она видит спину мужа, широким шагом удаляющегося по перрону, и ее вдруг пронзает догадка: он идет как человек, почувствовавший огромное облегчение, как человек, которому развязали руки, у которого впереди отпуск. Героиня не верит глазам своим. Ну разумеется, все это ей показалось. Конечно же Родни будет по ней страшно скучать, и все же зернышко сомнения запало ей в душу, оно смущало, и, оставшись одна, она начала размышлять. Мало-помалу стала раскручиваться назад лента ее жизни. Технически осуществить то, что я задумала, оказалось трудно; текст должен быть легким, язык разговорным, но неуклонно должны нарастать напряжение и тревога, неотвратимо должен вставать перед героиней вопрос, которым, я уверена, когда-нибудь задается каждый – кто я? Каков я на самом деле? Что думают обо мне люди, которых я люблю? Действительно ли они думают обо мне то, что мне кажется?

Все вокруг внезапно начинает видеться по-другому, в новом свете. Вы пытаетесь успокаивать себя, но подозрения и тревога не исчезают.

Я написала эту книгу в один присест, за три дня. На третий день был понедельник, я передала в больницу, что не приду, прошу меня извинить, но не рискую прервать работу над книгой, я должна ее непременно закончить. Книга получилась небольшой, около пятидесяти тысяч слов, но я ее долго вынашивала.

Это странное ощущение – книга словно растет в тебе, порой лет шесть-семь, и ты точно знаешь, что когда-нибудь напишешь ее, а она растет и растет, чтобы однажды превратиться в то, что уже есть. Да, она уже существует – просто очертания ее должны четче выступить из тумана. Все персонажи уже здесь, ждут в кулисах, готовые выйти на сцену, подхватив конец предыдущей реплики партнера, – и вдруг четко и ясно звучит команда: «Начали!»

Этот момент наступает тогда, когда наконец готовы и вы, когда вы уже знаете все, что нужно. О, какое счастье, если у вас есть возможность тут же выполнить команду, если, услышав: «Начали!», вы действительно можете начать.

Я очень боялась, что меня прервут, что в мою работу вторг-нется нечто постороннее, поэтому, закончив первую главу и уже пребывая в состоянии высшего накала, тут же принялась за последнюю: я так четко знала, какова моя окончательная задача, что мне было необходимо запечатлеть это на бумаге. И тогда уж ничто меня не остановит – я пройду к ней напрямик.

Не помню, чтобы я когда-нибудь так уставала. Завершив работу и увидев, что в написанной ранее последней главе не нужно менять ни слова, я рухнула на кровать и проспала, если мне не изменяет память, двадцать четыре часа кряду. Затем проснулась, съела гигантский обед и на следующий день была готова вернуться в больницу.

Я, должно быть, странно выглядела, потому что все сочувственно спрашивали: «Вы, наверное, серьезно переболели, у вас синие круги под глазами».

Круги были всего лишь результатом усталости и изнеможения, но усталость и изнеможение можно считать справедливой платой за работу, которая не доставила никаких неприятностей – совсем никаких, если оставить в стороне физические усилия. Во всяком случае, это был очень благодарный труд.

Я назвала книгу «Разлученные весной» – по первой строке шекспировского сонета «Нас разлучил апрель цветущий, бурный…» Конечно, не мне судить о собственной книге; быть может, она получилась глупой, написана плохо и вообще не стоит упоминания. Но писала я ее на одном дыхании, искренне, так, как мне и хотелось, а это для автора самая большая удача и предмет гордости.

Через несколько лет я выпустила еще одну книгу под псевдонимом Мэри Уэстмакотт – «Роза и тис». Ее я всегда перечитываю с удовольствием, хоть она и не рвалась из меня с такой же настоятельной требовательностью, как предыдущая. Но замысел этой книги тоже вынашивался очень долго – практически с 1929 года. То был эскиз, который, я не сомневалась, когда-нибудь воплотится в книгу.

Часто спрашивают, откуда берутся такие замыслы, – я имею в виду те, что становятся для писателя неотвратимой потребностью. Иногда, мне кажется, выдаются моменты, когда человек чувствует себя ближе всего к Богу, они даруют ему частичку радости творчества. Вы оказываетесь способны сделать нечто, превзойдя себя самое, и ощущаете родство с Всемогущим, словно на седьмой день творения, когда видите, что сделанное вами – хорошо.

Мне предстояло освоить еще одну разновидность обычной литературной работы – написать ностальгическую книгу воспоминаний: мы были в разлуке с Максом, я редко получала от него известия и с болью в сердце вспоминала о днях, проведенных вместе в Арпачии и Сирии. Мне хотелось прожить нашу жизнь снова, насладиться воспоминаниями, и я написала «Расскажи-ка мне, как ты живешь» – веселую, легкомысленную книгу, но в ней отразились годы, пройденные вместе и полные милых глупостей, которые обычно забываются. Многим книга очень нравилась. Она вышла лишь небольшим тиражом, потому что не хватало бумаги.

Сидней Смит, разумеется, сказал:

– Это нельзя печатать, Агата.

– Но я собираюсь это сделать, – ответила я.

– Нет, лучше не надо.

– Но я хочу!

Сидней Смит недовольно взглянул на меня – такого высказывания он одобрить не мог. С его несколько кальвинистскими взглядами не вязалось желание делать что-то только потому, что тебе лично этого хочется.

– Максу это может не понравиться.

Я не была в этом уверена.

– Не думаю, чтобы он возражал. Ему, скорее, тоже приятно будет вспомнить о том, как мы жили. Я бы никогда не взялась писать серьезную книгу об археологии, потому что знаю, сколько наделала бы глупых ошибок. А это другое дело, это личное. И я это опубликую, – продолжала я. – Мне нужно что-то, за что можно держаться, что можно вспоминать. Ведь память ненадежна. Все забывается. Вот почему я хочу это напечатать.