Автобиография

В тот вечер после ужина мы разговорились с молодой французской парой. На француза произвела большое впечатление наша предполагаемая поездка – он с ужасом качал головой: «C'est impossible! Impossible pour Madame! Ce bateau, le bateau de Recht a Baku, ce bateau russe, c'est infect. Infect, Madame».

Замечательный язык! Это французское «infect» было преисполнено такого отвращения к мерзости, творившейся на пароходе, что я готова была отказаться от поездки.

– Вы не должны везти туда мадам, – настаивал француз.

Но «мадам» не дрогнула.

– Думаю, этот пароход вовсе не так «infect», как он говорит, – сказала я Максу позднее. – Во всяком случае, у нас полно присыпки от клопов и прочих насекомых.

В назначенный срок, получив необходимые документы в российском консульстве, ни за что не пожелавшем разрешить нам посещение Тифлиса, мы двинулись, нагруженные множеством туманов. Нам удалось нанять хорошую машину.

Путешествие к Каспию действительно было восхитительным. Сначала мы карабкались вверх по голым скалистым холмам. А перевалив через высшую точку и спустившись вниз, оказались в совершенно другом мире – в Реште была теплая, мягкая погода и шел дождь.

Когда нас вели на infect русский пароход, мы немного нервничали. Но взойдя на борт, обнаружили такое разительное отличие от Персии и Ирака, какое трудно себе представить. Во-первых, на пароходе было безупречно чисто, как в больнице, как в настоящей больнице. В каютах стояли высокие железные кровати, на них лежали жесткие соломенные тюфяки, покрытые чистыми простынями из грубой хлопковой ткани; в каждой каюте был простой жестяной кувшин и таз. Члены корабельной команды напоминали роботов – все под два метра ростом, светловолосые, с безразличным выражением лиц. Они обращались с нами вежливо, но так, словно на самом деле нас там не было. Мы с Максом чувствовали себя точно так же, как самоубийцы из пьесы «Уходящие в плаванье» – муж и жена, словно призраки, кружащие по кораблю. С нами никто не разговаривал, никто на нас не смотрел и вообще не обращал ни малейшего внимания.

Однако наконец мы увидели, что в салоне накрывают столы и с надеждой заглянули внутрь. Никто не сделал приглашающего жеста и даже, кажется, не заметил нас. Макс, собрав все свое мужество, спросил, можно ли нам поесть. Его вопроса явно не поняли. Он попробовал задать его по-французски, по-арабски и, как мог, по-персидски. Никакого впечатления. Тогда, отчаявшись, он раскрыл рот и решительно указал пальцем на горло – этого универсального жеста не понять было невозможно. Официант тут же пододвинул к столу два стула, мы сели, и нам принесли еду. Она была вполне приличной, хоть и весьма простой, и стоила неправдоподобно дешево.

В Баку нас встречал представитель «Интуриста» – обаятельный, все знающий и бегло говорящий по-французски. Он предложил нам пойти в оперу на «Фауста». Мне этого, однако, вовсе не хотелось: не затем я ехала в Россию, чтобы слушать «Фауста». Мы попросили составить нам другую программу. Тогда вместо «Фауста» он потащил нас осматривать разные здания, в том числе недостроенные многоквартирные дома.

Простой и забавной была процедура схождения на берег. Шесть роботоподобных носильщиков, выстроившись по старшинству, поочередно подходили к нашим вещам. Такса, как сообщил наш интуристовский гид, составляла один рубль за любое место багажа. Каждый носильщик брал одну вещь. Самому незадачливому достался неподъемный чемодан, набитый книгами Макса; самому везучему – мой зонтик. Плату оба получили равную.

Отель, где нас поселили, тоже оказался забавным. Этот, как нетрудно догадаться, реликт прежней роскоши был переполнен грандиозной старомодной белой мебелью со множеством резных роз и херувимов. Почему-то вся она стояла посреди комнаты, словно грузчики только что внесли гардероб, стол, комод – и все так и оставили. Даже кровати не придвинули к стене. Кстати, они были очень красивыми и удобными, но простыни из слишком грубой хлопчатобумажной ткани, явно для них не предназначенные, не покрывали матрасы целиком.

На следующее по приезде утро Макс попросил принести горячей воды для бритья, но не тут-то было. «Горячая вода» – два слова, которые он только и знал по-русски, не считая, разумеется, слов «пожалуйста» и «спасибо». Женщина, к которой он обратился со своей просьбой, энергично покачала головой и принесла большой кувшин холодной. Макс несколько раз повторил слово «горячая», прикладывая к щеке бритву в надежде, что женщина поймет, зачем ему горячая вода. Но та продолжала качать головой, и вид у нее был возмущенный и осуждающий.

– Требуя горячей воды для бритья, ты, видно, кажешься ей изнеженным аристократом. Советую тебе быть осторожнее, – сказала я.

Баку очень напоминал Шотландию в воскресный день: никаких уличных развлечений, большинство магазинов закрыто, в двух-трех открытых – длинные очереди. Люди терпеливо стояли за какими-то непривлекательными товарами.

Интуристовский приятель повез нас на вокзал. Очереди за билетами не было видно конца. «Сейчас попробую пробиться в кассу брони», – сказал он и исчез, а мы медленно пошли вдоль очереди к ее концу.

Вдруг кто-то тронул меня за руку. Эта была женщина из начала очереди, она приветливо улыбалась. Люди там вообще охотно улыбались, если был повод. Они казались очень добрыми. Жестами кое-как женщина объяснила, чтобы мы прошли вперед. Мы не хотели, показывали в конец очереди, но все начали настаивать: нас трогали за руки, похлопывали по плечам и, кивая головами, подталкивали вперед. В конце концов какой-то мужчина подхватил нас под руки и силой потащил к кассе; женщина, тронувшая меня за руку первой, тоже вышла из очереди, кланяясь и улыбаясь. Так были куплены билеты.

Вернулся человек из «Интуриста».

– А! Вы уже справились? – удивился он.

– Эти люди любезно уступили нам свою очередь, – смущенно сказал Макс. – Может быть, вы объясните им, что нам очень неловко.

– Что вы! Они всегда так делают, – ответил интуристовец. – Как будто им нравится снова становиться в хвост – такое, знаете ли, увлекательное занятие – постоять в очереди, они, наверное, хотят продлить удовольствие. А вообще говоря, они просто всегда очень вежливы с иностранцами.

Последнее было чистой правдой. Пока мы шли к поезду, они махали нам руками и приветливо кивали. На перроне толпились люди; как выяснилось, однако, почти никто, кроме нас, в поезд не садился. Они пришли просто развлечься, приятно провести время. Наконец мы очутились в своем вагоне. Интуристовец попрощался и заверил, что через три дня в Батуме нас встретят и все будет хорошо.

– У вас, как я вижу, нет с собой чайника, – сказал он. – Ну ничего, вам его кто-нибудь обязательно одолжит.

Я поняла, что он имел в виду, на первой же остановке, часа два спустя: старушка из нашего купе энергично похлопала меня по плечу, указала на свой чайник и с помощью юноши, сидевшего в углу, который говорил по-немецки, объяснила, что нужно положить в чайник заварку и пойти к паровозу, где машинист нальет в него горячей воды. Чайником мы, как известно, не запаслись, но чашки у нас были, и старушка вызвалась все остальное сделать сама. Вскоре она вернулась с двумя дымящимися чашками чая. Мы достали свой провиант, предложили новым друзьям угощаться, и путешествие пошло своим чередом.

Продукты сохранялись сравнительно неплохо – мы успели съесть уток до того, как они испортились, и теперь ели хлеб, становившийся все черствее и черствее. Мы надеялись купить свежего хлеба в дороге, но это оказалось невозможным. В последний день мы умирали с голоду, так как у нас осталось лишь утиное крылышко и две баночки ананасного джема. Есть джем без хлеба очень противно, но голод он утолял.

В Батум мы прибыли в полночь под проливным дождем. Места в отеле нам, разумеется, не зарезервировали. Мы вышли с вокзала в ночь, нагруженные вещами. Никакого интуристовского представителя видно не было. У входа стояли дрожки – древняя разбитая упряжка, напоминающая старомодную английскую викторию. Услужливый, как обычно, возница помог нам забраться в экипаж и завалил вещами до самой головы. Мы попросили отвезти нас в гостиницу. Он бодро кивнул, щелкнул кнутом, и лошадь двинулась вперед неуверенной рысью.