Страница 10 из 12
Гном задумался, потом протянул руку и подцепил вышитую ткань.
- Хорошо, будем считать, что сына ты выкупила. Но не надейся, что с дочерью будет так же легко. Впрочем, ты мне нравишься... Я приду через неделю, и ты попытаешься угадать мое имя. Угадаешь, я исчезну навсегда. Не угадаешь, и я приду в последний день лета, а потом в день последних костров. Если же за три раза ты не сможешь сказать, как меня зовут, не обессудь, я заберу малышку Зельду с собой.
Он завернулся в кушак и пропал. Кела позвала кормилицу, оставила детей на ее попечение и побежала к Августе.
Баронесса, естественно, была занята - привычно скрипела пером по пергамену. Однако, увидев взволнованную королеву, она отложила недописанное стихотворение.
- Имя? - переспросила Августа, когда Кела рассказала ей о новых условиях гнома. - И у тебя уже есть какие-нибудь идеи?
Кела покачала головой.
- Я, конечно, слышала множество имен, но не берусь сказать, как могут звать это чудовище.
- В святцы можно даже не заглядывать... - Августа закусила кончик пера. - Вот что, девочка моя. Садись и пиши все имена, которые только можешь вспомнить.
Всю следующую неделю Кела и баронесса собирали имена. Король смотрел на это с легким недоумением, но снисходительно, и даже сам подсказал парочку. В положенный срок Кела поднялась на башню и на закате встретилась с гномом. Устроившись на спинке массивного дубового кресла, он сцепил свои похожие на ножки паука-сенокосца пальцы на колене и ухмыльнулся. Кела срывающимся голосом начала называть имена. К полуночи список закончился, а нужное так и не было найдено. Гном спрыгнул на пол, шутливо поклонился и исчез.
Кела принялась за новые поиски. Она и не подозревала, что в мире существует такое количество имен, да еще и престранных порой. Списки составили уже несколько томов, а у королевы по-прежнему не было никакой уверенности в успехе. Все лето она старалась не отходить далеко от малютки Зельды. Угроза потерять ее сделала девочку самым дорогим для Келы существом. Королева укачивала дочь, напевая мелодию, услышанную у гнома, и еще когда-то раньше. Слова появились не сразу, и Кела вполне допускала, что сама выдумала их.
Я иду по яблоневому лесу,
пела она.
По карамельному небу.
И Зельда засыпала со счастливой улыбкой.
Горы ярко-сине-звенящи.
Яблоневый дух нестерпим.
Яблоки в подоле несу.
Лето подходило к концу. Последний день выдался дождливым. Кела поднялась на башню со свитками и книгами и замерла у окна. Гор не было видно за пеленой воды, и Кела лишилась последней поддержки. Царапая ногтем камень стены, она замурлыкала странный мотив, силясь успокоиться.
- Облака сбиваются в стаи,
Нежные, пушистые звери.
Шерсть их, словно пух-одуванчик.
Ласковый полет паутинки
В карамели и пуху тонет, - насмешливо пропел гном. - Ну что, ты готова?
Кела преувеличенно спокойно в кресло и открыла первую книгу. На этот раз чтение имен заняло всю ночь. Гном сидел на низеньком табурете, щелкая пальцами и отрицательно мотая головой на каждое новое имя. К рассвету Кела охрипла и почти поддалась панике.
- У тебе осталась последняя попытка, - напомнил гном, прежде, чем исчезнуть.
Кела осталась в комнате одна. Некоторое время она, как безумная, раскачивалась в кресле, мыча проклятую песню, но вскоре уснула, совершенно вымотавшись. В тот же день королева слегла с горячкой, но и вбреду пыталась найти имя гнома. Баронесса Августа не отходила от своей юной подопечной. Король уже успел позабыть о жене-крестьянке, и новость о ее тяжелой болезни не слишком его взволновала. Тем не менее, Аугустус Петер прислал к жене целую армию медиков и аптекарей. Все ученые мужи в один голос заявили, что корень болезни ее величества - разлитие в организме дурных соков, которые породили сначала черную меланхолию, а затем и горячку. По крайней мере в случае с меланхолией они были правы.
Однажды ненастной ночью Келе в бреду привиделся Григор. Тонкий и смуглый, он был одет во все черное и перепоясан ярко-синим кушаком. В левом ухе покачивался сгустком солнца янтарь. Вид у покойника был почему-то виноватый. Присев на край постели, он опустил приятно прохладную узкую ладонь на лоб королевы.
- Понимаешь, Кела, есть законы, и все мы должны им следовать. Только тогда мир будет крутиться, а сезоны сменять друг друга.
Кела не поняла, что он имеет в виду, поэтому спросила о другом.
- Ты знаешь песню про яблоневые сады?
- Да, ее сочинил Господин и часто поет, гуляя по горам.
- Что там дальше после строфы про облака?
Григор неожиданно тепло улыбнулся и запел тихим, мягким голосом:
- Вереск и полынь под ногами.
Вереск - путь, полынь - мои слезы.
Горы ярко-сине-поющи.
Вереск и полынь неразрывны.
Вереск и полынь здесь - годами.
Я иду пшеничным полем,
Я иду лугами и лесом.
Запах яблок с медом мешая,
Я в венке, в пуху, в паутине.
Я иду, и дайте мне волю.
Кела задремала под эту тихую, успокаивающую песню. Допев, Григор склонился, поцеловал ее и шепнул:
- Болезнь больше не будет мучить тебя.
Правда ли приходил покойный муж, или это был только странный сон, Кела сказать не могла, но уже наутро королеве стало лучше, а через два дня она и вовсе встала с постели. Время шло, и нужно было разыскать единственно нужное имя как можно скорее. Тогда Кела решила порасспрашивать посланцев, которых Аугустус Петер отправлял в разные конца королевства на поиски диковин.
Айванн - любимец короля - вернулся из родных краев Келы, и Аугустус Петер пригласил жену послушать новости. Пусть он и не любил свою королеву, но относился к ней, как ко всякой диковине, с уважением. Кела устроилась в кресле с вышивкой - букет васильков и тубероз, перевитых лентой. Король, как обычно до полудня в халате, развалился на диване, поглаживая по ушам одну из своих любимых охотничьих собак. Айванн поклонился, получил позволение сесть на скамеечку для ног и начал свой рассказ.
- Поиски новых сокровищ для вашего величества привели меня в маленькую горную деревушку под названием "Загоржа". Уклад там бедный, и жители отличаются на редкость скверным характером. Впрочем, их можно понять - этот год выдался неурожайным. С великой неохотой загоржане приняли меня у себя поселили в покосившемся домишке на отшибе. И, слыхано ли, ваше величество, попытались женить на одной из своих девиц!
Кела резко вскинула голову и встретилась с холодным взглядом посланца, и сразу же предпочла сосредоточиться на вышивке.
- Я, конечно же, отказался, ваше величество. Тогда подлые крестьяне сказали, что проведут меня через перевал на безопасную дорогу. Но едва мы дошли до одного из перекрестков, они кинулись на меня, желая, - слыхано ли?! - принести в жертву какому-то Господину горных дорог, чтобы я обеспечивал им безопасный проход через горы!
Кела, вскрикнув, уронила вышивку. Слишком узнаваем был рассказ. Кела ощутила жгучее желание собственными руками удавить старосту и старую ведьму Летцу. Значит они и Матеуша Лазора хотели превратить в жертву хозяину Гор!
Айван несколько неверно истолковал бледность и возмущение королевы и успокаивающе повел рукой.
- Нет нужды тревожиться за меня, моя королева, я жив и перед вами.
- И как же ты выпутался, плут? - поинтересовался король.
- А вот это-то как раз и чудеса, сир! Едва разбойники бросились на меня, началась гроза, и эти трусы-деревенщины бросились врассыпную. А из воздуха на их месте, я не вру, ваше величество, появился гном, и до того безобразный! Единственно, кушак у него был необычайный, как волосы ее величества королевы.
Кела непроизвольно подняла руку к волосам.
- Гном проводил меня через горы и велел кланяться вашему величеству.