Страница 11 из 11
– Ладно, я ему передам, – потому что уважал Исмераи и верил, что зря он ничего не скажет.
Он курил наркотики, чего моя мать не одобряла, но в моих глазах это делало его только интереснее.
Хаджи Халид Хан часто привозил к нам Исмераи, потому что Джорджия дружила со всей его семьей. Она сказала, что знакома с его родными и двоюродными братьями и даже с детьми, и меня перестало удивлять, что она так и не научилась стирать самостоятельно, – слишком занята была, видно, коллекционируя афганцев.
С того дня, как Хаджи Халид Хан, со своей армией телохранителей и манерой пожимать руку обеими руками, вошел в мою жизнь, наше общение с Джорджией стало всего лишь данью вежливости. Мы разговаривали, конечно, но я предпочитал держать дистанцию, а Джорджия не пыталась ее сократить. Отдалились мы по моей вине, но я ничего не мог с собой поделать. Мне казалось, что меня предали. Отодвинули. Подманили и оттолкнули.
Джорджия наверняка все понимала, потому что, когда она заезжала теперь за мной к Пиру Хедери, я выдумывал всякие отговорки или просто говорил, что занят, – лишь бы не ехать с ней домой, – и больше не позволял ей брать себя за руку.
– Я не ребенок! – крикнул я в последний раз, когда она попыталась это сделать, и, видимо, обидел ее, потому что она тихо ответила:
– Фавад, я никогда… никогда не относилась к тебе как к ребенку.
– Ты сказала маме, что я пил пиво! – сердито напомнил я.
– Ну, один раз, может быть, – согласилась она.
И ушла, а я остался, чувствуя одновременно и злость, и угрызения совести, – ведь на самом деле ничего худого она мне не сделала, и винить я мог только себя.
– Ты же знаешь, она хорошая, – упрекнул меня Исмераи как‑то раз, когда мы сидели с ним в саду, а Хаджи Халид Хан с Джорджией – Бог знает чем занимались в доме.
– Я не говорю, что плохая, – огрызнулся я.
– Не говоришь, – согласился он, – но за тебя говорят твои поступки, и нехорошо так обращаться с человеком, который является гостем нашей страны, и более того – другом.
Он, конечно, был прав. Я ревновал, не имея на это права. Мне следовало радоваться счастью Джорджии. Но радоваться было трудно. Меня раздражала улыбка, которая не сходила теперь с ее лица, мне тошно было от того, что она пила кофе по вечерам с Хаджи Халид Ханом, как раньше со мной. А когда она вообще не приходила домой, и я знал, что это время она проводит с ним где‑то в другом месте, меня душила ярость.
– Твое время еще придет, мальчик, – сказал Исмераи. – Но это будет не Джорджия.
И я понял, что он заглянул глубоко в мое сердце и обо всем догадался.
* * *
Несмотря на обиду, которая точила меня изнутри, Хаджи Халид Хана не любить было трудно.
– Он – чародей, – согласилась мать, когда мы заговорили с ней о друге Джорджии. – Может птицу уговорить слететь к нему с дерева, такой уж человек.
– Шир Ахмад тоже разговаривает с уличными собаками, – вспомнил я о деле.
– Это совсем другое, – ответила она.
– Почему другое?
– Скоро поймешь, Фавад. Если я не ошибаюсь, у тебя такой же дар, хотя пока ты кажешься способным лишь заговорить любого человека до смерти. Но все впереди, сынок. Все впереди.
И, озадачив меня описанием непонятного будущего и смертоносного настоящего моих талантов, она вернулась к своим хозяйственным хлопотам.
Впрочем, гнев мой на Хаджи Халид Хана начал постепенно угасать вовсе не из‑за того, что он был красноречив и весел и обладал непривычно мягкими для такого сильного мужчины манерами. Нет, что‑то сдвинулось в моих чувствах в пятницу, когда на ленч к нам явился Спанди. Пригласить его придумала Джорджия – конечно, ради меня.
Мы все – я, моя мать, Джорджия, Джеймс, Мэй, Исмераи, Спанди и Хаджи Халид Хан – пили зеленый чай в саду. Холодный ветер покусывал за пальцы, но мы наслаждались одним из последних осенних деньков, ибо близилась зима, которая вскоре должна была запереть нас в доме.
Скрестив ноги, мы сидели неровным кругом на темно‑красном одеяле. Взрослые перебрасывались шутками и разными веселыми историями. Джорджия и Хаджи Халид Хан переводили, и это выделяло их среди остальных – как самых образованных и умных – и объединяло в пару. Ни у кого, кроме меня, то, что они – пара, сомнений как будто не вызывало, и я старался скрывать свое недовольство, когда Джорджия клала руку ему на колено или опиралась на его плечо, вставая, чтобы наполнить чашки заново.
Настроение с приездом Хаджи Халид Хана менялось не только у Джорджии. Рядом с этим элегантным мужчиной, который одевался как король и благоухал дорогими духами, все становились другими. Мы словно делались одной семьей, пока шутили с ним и смеялись, забывая, что у всякого на самом деле своя жизнь.
Это происходило, конечно, не каждый день. Но пока Хаджи Халид Хан был в Кабуле, все жильцы нашего дома обязательно собирались вместе раз в неделю, а то и два, если на то была причина – такая, например, как приглашение на ленч Спанди.
В тот день мы расправились с роскошным угощением – кебабы из баранины, цыплята под соусом карри, кабульский плов и горячий наановый [12] хлеб (все это приехало с Хаджи Халид Ханом и Исмераи) – и отдыхали, попивая зеленый чай, приготовленный моей матерью. Она сидела немного в стороне, на одном из садовых пластиковых стульев, но все равно была частью компании, как и все остальные, расположившиеся на одеяле, – тоже слушала забавные истории и тоже смеялась.
Больше всех говорил недавно вернувшийся из Бамийяна Джеймс, который делил подушку с Мэй и афганскую сигарету с Исмераи. Он рассказал, что видел огромные дыры там, где некогда обитали гигантские будды, и поведал, что некоторые международные компании пытаются найти способ восстановить историческое наследие, уничтоженное талибами.
– Среди прочего поговаривают о лазерном шоу, – сообщил он, – трехмерном изображении будд на прежнем месте. Идея хороша, но потребуется чертовски большой генератор, – он засмеялся.
– По‑моему, это никчемная трата денег, – сказала Мэй, наморщив нос. – Людям на еду не хватает, а они хотят выкинуть миллионы на какое‑то шоу.
– Но это шоу привлечет туристов, что создаст рабочие места и принесет деньги, и, следовательно, людям хватит на еду, – возразил Джеймс, который видел хорошее всегда и во всем – даже в Мэй.
– Туризм! – фыркнула она. – А готов ли к нему Афганистан? Не министра ли по туризму убили паломники во время хаджа?
– То было несколько лет назад, – напомнила Джорджия.
– Ты думаешь, с тех пор стало лучше? – Мэй почти закричала. – Талибы возвращаются, юг – в дерьме, коррупция как процветала, так и процветает, и влияние правительства не распространяется за пределы Кабула!
– Талибы возвращаются? – спросил я у Джорджии, испуганный тем единственным, что сумел из всего этого понять.
Мы сидели рядом. Она осторожно тронула меня за руку, и я впервые за долгое время не отстранился.
– Нет, Фавад, – успокоила она. – Просто в некоторых областях они сражаются с правительственными и интернациональными отрядами. Тревожиться не о чем.
– Но неужели они могут вернуться?
Джорджия посмотрела на Хаджи Халид Хана, и тот сказал мне:
– Они на самом деле никуда и не уходили. Кто‑то спрятался в горах на границе с Пакистаном, кто‑то – и вовсе в родном городе или деревне.
– Не думай ты о талибах, – подхватил Исмераи. – Это сейчас не главная забота. Основная проблема Афганистана – внешнее вмешательство. Люди играют в свои игры в нашей стране, и в последнее время становится все труднее отличить друга от врага.
– Какие игры? – спросил я. – Кто в них играет?
Джорджия украдкой бросила на Хаджи Халид Хана взгляд, думая, что я этого не вижу, и тот хлопнул в ладоши.
– На сегодня хватит, – велел он с легкой хрипотцой в голосе – последствием многих лет курения. – Это вопросы для политиков, а не для таких, как мы – обыкновенных честных людей.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.