Страница 3 из 14
Шведский флотоводец словно не слышал «большого сотника» и ответил не ему.
– Ансгар, я слишком много плавал, чтобы бояться шторма… И даже, как сказал уже, готов защититься от проказ Гунналуга своими заклинаниями, – чуть высокомерно произнес ярл, приложил руку к груди и слегка склонил голову, вежливо показывая, что разговор закончен и он прощается.
Вместо лица у него была прежняя маска самодовольства.
То же самое движение повторил и юный конунг, но изображать маску он еще не научился. Славяне в знак прощания просто и без замысловатостей кивнули…
Сотник Овсень все же доверия к бесчестным, какими он их считал, скандинавам не испытывал и потому выставил по берегу скрытые посты, приказав постовым укрыться от приближающейся бури среди крупных камней, которые ветер не своротит. А сотник Большака, как опытный мореход, долго смотрел на небо, потом послал воев спешно оттаскивать ладьи поглубже на берег. Для этого даже пришлось бегом отправить группу в лес, чтобы срубили и принесли куски стволов, по которым можно было укатить ладьи как можно дальше от воды. Мачты снимать не стали, но фалы, которые держали реи, опустили и сами реи вместе с парусами укрыли под корпусом ладей. В дополнение, чтобы создать жесткость, пришлось прикатить побольше крупных камней от ближайших скал и обложить борта, чтобы ладьи не перевернуло ветром уже на берегу.
– Гунналуг постарался, – с усмешкой оценил Большака работу колдуна. – Шторм получится всем на загляденье. Это будет, думаю, даже не шторм, а настоящий ураган. Интересно, что сможет сделать колдун Сигтюргг против колдуна Гунналуга? Хоть одним глазком посмотреть бы, как они соревнуются…
– Оставь право смотреть одним глазом Торольфу Одноглазому, – заметил Овсень. – А сам в два глаза смотри, как нам лучше укрепить ладьи…
– Мы добро их укрепили, – ответил Большака. – А вот соседи…
Из лагеря было хорошо видно, что свеи такой заботой о драккарах пренебрегли, тем не менее выбрали свои меры, привычные для них, наверное, в большей степени – вывели свои драккары ближе к середине фьорда и положили мачты вместе с парусами в лодки. Свеи предпочитали переждать шторм на воде, оставив на борту половину экипажа, чтобы маневрировать с веслами и избегать попадания под волну. Где-то в открытом море, далеко от берегов, тактика снятых мачт и парусов, наверное, была бы правильной, но сотник Большака, плавающий чаще всего в небольшом удалении от берега, считал, что здесь так вести себя опасно.
– Сигтюргг считается в Швеции лучшим мореплавателем, – вступился Ансгар за человека, которого уважал. – И знает, наверное, что делает…
– Не одобряю действия великих мореплавателей… – проворчал Большака. – На тучи посмотри – куда бегут. А свеи прямо по курсу ветра стоят. Нас за скалами лишь чуть-чуть заденет, а их начнет швырять и кувыркать со всей силы…
– Они сами свое выбрали, – сказал Овсень. – Если их лодки разобьет, пойдут пешком… Хаствит говорил, что здесь недалеко…
– Да, за день-полтора можно добраться… – согласился Ансгар.
Тем временем шторм подступал вплотную, и его мощную силу уже можно было ощутить по поднявшемуся ветру.
– Сколько живу на свете, такого еще не видел, – сказал Большака. – Туда смотрите… Горизонт на полуночь уже чист… Вот почему великие мореплаватели так спокойны… Считают, что весь шторм закончится первым шквалом, против которого можно бороться с помощью весел… Один порыв, против которого они начнут грести, и все кончится. Наверное, Сигтюргг прав, несмотря на свои «золотые уши». На такое сопротивление у гребцов может хватить сил. Они по небу понимают, что это будет только шквал, а не шторм…
Все повернулись к ветру лицом. В самом деле, недавно еще полностью затянутый тучами горизонт уже приобрел светлую полосу, и эта полоса постоянно расширялась. А само небо в ограниченном районе шторма, еще недавно грязно-пятнистое, было полностью черным и каким-то клубящимся, завихривающимся и невероятно густым. И небо это колобродило уже почти над головами мореплавателей, приближаясь к ним с ужасающей быстротой, навешивая над фьордом клочья рваных туч.
– Зажгите мне костер… – криком, чтобы за ветром его услышали, попросил Смеян. – Быстрее… Костер…
– Зачем? – не понял Овсень. – Сейчас шторм ударит. Костер сразу унесет…
– За ладьей зажгите… Там не сразу унесет… Камлать буду…
– В шторм?
– Рукотворный шторм. Гунналуг все силы в него вложил, он ведет его, в голове держит, и в этом момент открыт будет. Для меня открыт, для всех ведающих открыт… Его можно будет «запечь» без сил… Я сделаю его безопасным для нас… Я хочу попробовать… Тогда он уже никакую молнию не создаст, никакой дом поджечь не сможет. Самое время камлать… Я помню печати… Всеведа показывала, как делать… Костер только… Быстрее…
Не дожидаясь воинов, Овсень сам бросился складывать уже подготовленные дрова и хворост. Юный конунг подсунул под хворост бересту с сухой травой, и Большака тут же стал стучать над этой травой кремнем по кресалу, высекая искры. Руки у сотника оказались очень подходящими для такого дела, и костер вспыхнул быстро. Языки пламени заиграли неровно, но сразу старались захватить побольше питательных для себя сухих веток. Еще несколько мгновений прошло, и то ли небо совсем перед штормом почернело, то ли сам костер разгорелся ярче, а у того, кто в яркое пламя смотрит, вокруг все темным кажется.
Ансгар, поторапливая события, подсунул бересту еще в нескольких местах. И пламя пошло вширь. Костер сразу зачался костром, а не костерком. И тут же ударил бубен… Смеян, уже взведенный одним своим желанием, уже слегка потрясывающийся от ожидания, отстраненно глядя перед собой, начал свою пляску в задумчивости, но задумчивость с каждым ударом бубна и с каждым ритмичным шагом переходила в какое-то иное качество, отдаляя и отдаляя шамана от окружающего его мира и уводя в другой мир, обычным людям неведомый и таинственный…
Бубен гремел и гремел, и где-то в стороне, поддерживая его, раздались раскаты грома. Шторм шел вместе с грозой и уже начал швырять молнии…
Черный и мутный, шторм не шел, он летел…
И был он как раз таким, какой плохо переносят лодки, находясь на воде. Когда ветер бывает предельно сильным, но более равномерным или хотя бы равнонаправленным, бороться с ним еще можно, можно лавировать и по ветру, и против ветра, можно ловить задний скат волны, и на этом скате долго держаться, не опасаясь, что следующая волна тебя накроет. А этот налетал озверевшими ледяными порывами, рвал и отпускал, рвал и отпускал, но каждый раз налетал под разными углами, заворачиваясь, ощупывая со всех, казалось, сторон, выискивая слабое место, создавая вихри и водовороты и образуя такие волны, что оседлать их был бы не в состоянии самый опытный кормчий, потому что, оказавшись на скате такой волны, обязательно закрутишься и нырнешь носом или кормой под воду, и тогда уже ничто лодку не спасет, никакая сила и быстрота реакции гребцов не сможет развернуть ни драккар, ни ладью, и вообще никакое судно.
Шаман Смеян завершил свой танец в самом начале шторма и упал, обессиленный телом, но с высвободившимся из тела духом, ушедшим в другие, верхние миры, и потому, как думал сотник Овсень, не видел, что творилось вокруг. Дрожала обшивка вытащенных на берег ладей, пели мачты и ванты, разрезая налетающие порывы на лохмотья, каждый из которых заворачивался с новой силой.
– Прикройте Смеяна. Смотрите, чтобы на него ничего не свалилось, – приказал сотник. – Только тело не трогайте. Не шевелите его.
Трое воев встали между шаманом и лежащей на боку ладьей. Ладья защищала от всего, кроме закрученных порывов ветра, но этот ветер умудрился приподнять и унести, разметать во все стороны даже костер, превращая летящие искры и горящие еще уголья в молнии без грома, прочерчивающие воздух прямо над землей, как молнии настоящие прочерчивают небо. Причем скорость летящих углей была такая же, как у молнии, а разнонаправленность ветра бросала огоньки из стороны в сторону, создавая эффект настоящих угловатых линий молнии.