Проклятие скифов

Орик в силу своего малолетства не мог быть царем скифов, но и старший Скил, несмотря на проявленную им отвагу в боях, не устраивал сколотов — сын невольницы, к тому же свободно разговаривающий на языке эллинов. Большинство родов было за то, чтобы объявить царем Октамасада, особенно этого добивались безбородые, женоподобные жрецы-энареи. Главный жрец, энарей Матасий, даже пророчествовал, что царствование Октамасада принесет многие блага народу сколотов, но тут вмешался старейший жрец Кадукай, несмотря на преклонный возраст и болезни пришедший на собрание старейшин родов.

— Воля царя священна, а царь Ариапиф сумел передать нам свою последнюю волю — кого следует почитать вслед за ним верховным царем, — произнес старец дрожащим голосом, с трудом удерживаясь на больных ногах. Он показал золотой перстень. — Этот перстень своего отца, царя Аргота, вместе с царской властью передал Иданфирс своему сыну, в подтверждение этого раб-эллин начертал внутри его имя — Ариапиф.

— Да, так и было! — закивали старейшины.

— Видно, боги сообщили царю Ариапифу о недолговечности его пребывания в этом мире, и он заранее начертал внутри этого перстня имя будущего царя. Услышьте это имя!

Энарей Матасий протянул руку, но старый жрец передал перстень жрецу Локанту.

— Аргот! Ариапиф! — громко прочитал жрец первые надписи, а затем тише: — Скил!

Несмотря на бурные протесты энарея Матасия и его сторонников, авторитет жреца Кадукая, предсказавшего поражение персидскому войску, победил, и царем сколотов провозгласили Скила.

— Я благодарен богам и тебе, мудрый жрец Кадукай, за то, что стал царем. — Скил склонил голову перед старцем.

— Ты еще не всех поблагодарил, царь Скил, — усмехнулся старый жрец. — Ведь этот перстень не с неба свалился, а имел земной путь… Ты должен жениться на жене своего отца — Опии, матери Орика. Мне было видение: благополучие твоего царствования связано с этой женщиной. Всегда помни это!

Скил понял, кто передал этот перстень Кадукаю. После избрания его верховным царем он тайком пришел в кибитку Опии и спросил, чем может отблагодарить ее за оказанную помощь. Верховный жрец Кадукай сказал, что он должен взять ее в жены, но согласна ли она? Опия не замедлила с ответом:

— Таков наш древний обычай — в случае смерти старшего брата его брат берет в жены его жену. Я не мать тебе, а ты мне — не сын. Я согласна, но при одном условии: что ты ответишь добром на добро, которое сделала тебе я.

— Я слушаю тебя. — Скила переполняла радость оттого, что он стал верховным царем, и он был готов на все.

— Поклянись именем Табити, хранительницы домашнего очага, что царицей буду только я. Ты можешь иметь сколько угодно невольниц и даже жен, но царицей, до своей смерти, должна оставаться я.

— Клянусь змееногой Табити, громовержцем Папаем, богом войны Ареем, что царицей будешь только ты, — сгоряча поклялся Скил, пожирая женщину взглядом.

В его глазах Опия была подарком небес — прекрасна собой, обладает нежной кожей, гибкая и грациозная, и к тому же очень умна. Скил знал, что трагической ошибкой его отца было то, что он не прислушался к ее предостережениям в отношении Спаргапифа.

На протяжении долгого времени Опия была советчицей Скила, и часто он благодарил богов за то, что она находится рядом. Она чутко реагировала на настроения среди влиятельных номадов — глав родов, которым не нравилось то, что все более усиливается власть царя. Прислушиваясь к ее советам, ему удалось вместо строптивых Сагилла и Напа, стремящихся к возвращению старых времен, когда не было верховенства царя паралатов, сделать царями своих братьев — Октамасада и Орика.

Появление Ириды в жизни Скила Опия сначала почувствовала, а лишь затем узнала правду.

— Скажи мне, царь Скил, — стала она допытываться у него, — разве дочь архонта Ольвии согласна быть у тебя простой наложницей? Не забыл ли ты о клятве, данной мне, что другой царицы у сколотов не будет?

— Я помню о клятве, — нахмурился Скил. — Пока ты жива — ты единственная царица!

Его ответ прозвучал как предупреждение, и она это поняла. С тех пор старалась не видеться со Скилом, пока он сам не изъявлял такого желания, а это случалось весьма редко.

Опия была старше его на семь зим. За одиннадцать последних зим кожа ее потеряла прежнюю упругость, щеки поблекли, и он совсем перестал навещать ее ночами.

До него дошли слухи, что она часто беседует с верховным жрецом Матасием, его давним и могущественным врагом. Примирить двух заклятых врагов могло лишь одно: ненависть к нему, верховному царю. Опия была права — Ирида все настойчивее требовала, чтобы он сделал ее царицей, а это означало, что прежняя царица должна умереть. Но Скил никак не мог решиться на это, помня слова Кадукая: «… благополучие твоего царствования связано с этой женщиной».

Опия встретила царя в большом шатре, разбитом перед ее шестиколесной кибиткой. Пол устилали толстые шерстяные ковры, в ворс которых нога погружалась чуть ли не по щиколотку, а стены были обтянуты цветными расписными тканями. Горящая масляная лампа не давала достаточно освещения, и в шатре все казалось окутанным легкой дымкой. Царица была одета в платье-халат с длинными рукавами, расшитое золотом, на голове кожаный колпак с золотым навершием и подвесками, сзади почти до пояса ниспадала накидка, а шею украшали крупные бусы из зеленого шлифованного камня.

В полумраке она выглядела прежней, как одиннадцать зим назад, стройной и красивой; дневной свет был ее врагом, так как показывал, что время не пощадило ее.

— Мой повелитель, я рада, что ты навестил меня! — защебетала она и хлопнула в ладоши.

Из-за занавеси, скрывающей дальнюю часть шатра, выбежала невольница, закутанная в одежды с ног до головы, так что нельзя было определить, молода она или стара, и пала на колени.

— Принеси царю бузат! — приказала Опия и посмотрела на пояс мужа, где висел обрамленный в золото и кожу кубок, сделанный из черепа первого убитого им врага, когда Скилу было всего четырнадцать лет. — Скоро у тебя будет новый кубок — череп Спаргапифа достоин этого.

— Он был сильным врагом и достоин такой чести, но не пристало воину для кубка брать череп зарезанного на жертвеннике. У меня пока не будет нового кубка.

— Ты, как всегда, прав, царь Скил.

Невольница вошла в шатер с кувшином-ойнохоя с расписными боками и выжидающе застыла у входа.

— Я не хочу пить. Отошли ее прочь, — приказал Скил.

С недавних пор он остерегался принимать еду и пищу у Опии. Не то чтобы он подозревал, что царица способна причинить ему зло, но ее сближение с Матасием было непонятно и настораживало. Хорошо, что теперь жрец мертв и больше в царстве сколотов у него нет другого такого опасного врага. Царица хлопнула в ладоши, и невольница спряталась за занавеской.

— Может, ты хочешь выпить вина? Я прикажу принести кратер[15].

— Вина я тоже не хочу.

— Как тебе будет угодно, повелитель. В честь твоей победы я приготовила тебе подарок. Негоже тебе, как простому кочевнику, подвязывать волосы кожаным ремешком. — Царица два раза хлопнула в ладоши, и вновь появилась невольница, неся на подносе золотой обруч.

— У меня не настолько длинная шея, чтобы носить две гривны, — рассмеялся Скил.

— Это не гривна. Персы называют ее диадемой. Их царь носит на голове тиару — знак царского достоинства, показывающий его превосходство над другими персами. Посмотри на диадему внимательно.

Подобно гривне, золотой обруч не был цельным и заканчивался застежками в виде грифонов. Но в отличие от гривны, он был плоским, и посередине имелась каплевидная пластинка, на которой была изображена богиня Табити, сидящая в кресле с зеркалом в руке, а рядом с ней — бородатый мужчина в одежде сколотов: в подпоясанной рубашке и узких штанах, внешне кого-то ему напомнивший.

— Точно такое изображение есть на моем перстне, который мне даровал царство, — негромко заметил Скил.

15

Сосуд для смешивания вина с водой.