Проклятие скифов

Внезапно он увидел узкую полоску света — это приоткрылась дверь, и Скил, войдя, оказался в небольшой комнате, освещаемой масляной лампой, которая лишь слегка рассеивала тьму. Посреди комнаты стояла медная жаровня, возле нее примостился на корточках человек во фригийском колпаке и странном одеянии, сшитом из ткани в вертикальные красные и черные полосы. Он жестом показал Скилу, чтобы тот присел рядом, и бросил в жаровню порошок, от которого повалил густой сладковатый дым.

Скил повиновался. Он молча наблюдал за стелющимися клубами дыма, которые стали приобретать фантастические формы, иногда ужасные, иногда соблазнительные. Ему виделись жуткие змеи, вдруг оборачивающиеся в сирен, а те во львов, грозно разевающих пасти, готовых напасть, но вместо этого они обращались в прекрасных нимф со страстно протянутыми к нему руками, а через мгновение становились огромными летучими мышами с очаровательными человеческими лицами, которые вскоре превращались в собачьи морды. Все эти сменяющиеся невероятные лики, то красивые, то безобразные, текучие и воздушные, обманчивые и быстро исчезающие, бесконечно кружились, переливаясь, вызывая головокружение, словно обволакивая сетями, грозя лишить разума, заразить безумием.

Вдруг неподвижно сидящий странный жрец ожил и указал жезлом на извивающуюся фигуру горгоны Медузы с шевелящимися змеями на голове, с ужасным, парализующим взглядом.

Скил понял, что должен приблизиться к этому мерзкому чудовищу, страх удерживал его на месте, но он справился с ним, встал и сделал два шага вперед. Он оказался в клубах дыма, которые перенесли его в дремучие и бескрайние дебри лесов будинов. Ослепший в дыму, он почувствовал, как со всех сторон его хватает множество рук, и начал отбиваться от них, на этот раз попадая не в воздух, и его сразу оставили в покое.

Дым стал рассеиваться, к Скилу вернулось зрение, и он увидел, что в комнате один, а впереди его ожидает следующая полуоткрытая дверь, и он вошел в нее. За ней была уже не комната, а круглая зала, освещенная небольшими масляными лампами, их явно было недостаточно, чтобы осветить все это просторное помещение. В центре, в виде колонны, к потолку поднималось бронзовое дерево, металлическая листва которого устилала весь потолок. Среди этой листвы были химеры, горгоны, гарпии, совы, символы всевозможных земных бедствий, всех демонов, преследующих человека. Эти чудовища, светясь в полумраке, казались живыми и будто подстерегали свою добычу.

Возле колонны находился трон из черного блестящего дерева, на котором с грозным видом восседал сам бог Аид в пурпуровой мантии, держа в руке трезубец, знак власти. Рядом с ним стояла бледная, но безумно красивая девушка, с золотым венцом на голове, в богатых одеждах и украшениях.

Внезапно неизвестно откуда раздался трубный глас:

— Проходи, мист! Ты выдержал испытание! Умереть — значит возродиться! Эвохэ!

Сразу появилась уже знакомая Скилу жрица и отвела его в следующую, ярко освещенную залу, где какие-то люди стали горячо поздравлять его с пройденным испытанием. С него сняли оленью шкуру, храмовые рабыни окропили его очистительной водой и помогли надеть хитон.

— Теперь ты узнаешь таинства, ради которых прошел испытание, стал посвященным — одним из нас. Испей вина — оно подкрепит твои силы перед встречей с верховным иерофантом, который откроет тебе великие истины.

Скил взял кубок и выпил вино до дна — испытания вызвали у него необыкновенную жажду, а вино было прохладным и приятным на вкус.

— Я готов следовать за тобой, — сказал он и вдруг почувствовал, как пол зашатался под его ногами, и, не в силах удержаться, он прислонился к стене.

Его разум недолго сопротивлялся красочным видениям, вторгшимся в сознание, ему показалось, что он и в самом деле оказался в чудесной стране Элизиум, и он блаженно улыбнулся — улыбкой жителя блаженной страны. Он больше не ощущал реальности, находясь в грезах в прекрасном крае. Он не видел, как в зале появился мужчина с черной бородкой, во фракийской одежде. Он подошел к Скилу и внимательно посмотрел на него.

— Его разум находится далеко отсюда и будет там не менее шести часов, — сообщила жрица фракийцу и, не выдержав, добавила: — Этот скиф — безумец, неужели он действительно думал, что мы раскроем наши великие тайны варвару?

— Он безмерно храбр, а это иногда равносильно глупости. — Фракиец подошел к Скилу и провел у него перед лицом рукой, но тот никак не прореагировал на это, продолжая глупо улыбаться. — Иногда сложнее удержаться на вершине горы, чем взойти на нее, но об этом узнают, когда уже летят вниз. — И фракиец, дружески обняв царя, вышел из залы.

Верховная жрица была недовольна — скиф выдержал испытание, которое редкий грек, признанный храбрец, проходил до конца. Лабиринт, по которому шел испытуемый, лишь казался бесконечным — на самом деле он образовывал круг, и время от времени через специальные отверстия яркие фонари и зеркала создавали видения — это было изобретением египетских жрецов. Грохот издавал подвешенный медный лист, по которому бил жрец-иерофант, звук многократно усиливался в замкнутом пространстве. Другие звуки и шорохи создавались в зале, которая находилась в центре круга-лабиринта. Хотя скиф и выдержал испытание, жрица была согласна с тем, что его следует покарать за самонадеянность и глупость. Пусть боги помогут фракийцу Спартоку!

Довольный Спарток выехал из лагеря скифов, где теперь бушевала буря. Скифские воины были возмущены — их царь, знаменитый Скил, продался эллинам, принял их богов, прыгал козлом, распевал непотребные песни. Все считали, что этим он унизил царское звание! Неужели теперь все скифы должны забыть своих богов и поклоняться козлу-Дионису?! Не бывать этому! Воины требовали срочно собирать Совет старейшин и выбрать нового царя, который решит, как поступить с нечестивцем Скилом. Все чаще в разговорах скифов звучало имя Анархасиса и Октамасада. Первое имя — как нарицательное, это был брат скифского царя, которого лукавые греки объявили одним из семи мудрецов, и он возомнил себя невесть кем и стал поклоняться чужим богам. Саулий, брат-царь, не вынес такого надругательства над верой предков и, застав Анархасиса за поклонением греческим богам, убил его стрелой из лука. Видно, Скил забыл об этом, раз пошел по пути этого нечестивца.

Имя Октамасад звучало как имя будущего царя. Храбр и стоек, ненавидит греков-иноверцев, не кинулся вслед за братом-царем устраивать себе дом в Никонии. Такой царь и Скифию защитит, и не даст чужакам посмеяться над верой своего народа. Нужно быстрее сзывать Совет старейшин и выбирать царя. И не успел Спарток доехать до Ольвии, как из лагеря скифов отправилось множество гонцов сзывать вождей, старейшин, глав родов на Большой совет.

Спарток поспешил в дом Фоаса, желая сообщить тому, что их затея удалась — не быть Скилу царем!

В доме Фоаса он неожиданно встретил Ириду, встревоженную плохими предчувствиями и не знающую, что делать. Фракиец пожалел ее и сразу ответил на немой вопрос женщины:

— Все получилось, как задумали.

Ирида отослала прислужницу и бросилась Спартоку на шею со словами любви. Два месяца тому назад Спарток, оказавшись в Ольвии, незаметно изучал обстановку, пытался выяснить, в чем слабость скифского царя. Его внимание сразу привлекла жена скифа — красавица гречанка. Найти к ней подход оказалось не так уж трудно.

Ирида помнила самый важный совет известных гетер — любовное мастерство, как и любое другое, необходимо сохранять и оттачивать, иначе оно поблекнет. Но как его оттачивать, если супруга она не видит месяцами? И почему она не чувствует то, что чувствуют другие женщины? Второе ее волновало больше, чем первое. Вначале она использовала для этих целей немого рослого раба-нубийца, но тот страшно робел, и она его прогнала. Затем она остановила свой выбор на красавце персе, с которым ей было лучше, чем со Скилом, но все же не так, как она ожидала. Перс оказался слишком болтливым, и ей пришлось избавиться от него. Вот тогда ее стал обхаживать фракиец. Обычаи в Ольвии были более строгие, чем в Милете или в Афинах, а тем более в Спарте, где муж и жена жили каждый своей жизнью, не мешая друг другу. Ириде приходилось соблюдать приличия, выходить из дому в сопровождении служанки, но Спартоку это не помешало, и он смог увлечь молодую женщину сначала своими речами, а затем и искусством любовника.