Страница 26 из 122
Фрэнки встал со стула и потер спину. Ему хотелось вернуть разговор к началу, когда он мог высказать свое предложение.
— Давай вернемся к тому, чтобы иметь побольше, о чем мы говорили до маргариток. Дочка, у меня есть кое-что для тебя.
Фрэнки потянулся вверх и достал с полки над печкой большой глиняный горшок для муки.
— Это тебе, дочка. Когда расплатился с долгами, ну, знаешь, после того как мать… я начал откладывать кое-что каждую неделю. Для тебя. Я знал, что ты когда-нибудь будешь заниматься чем-то важным и дополнительные деньги могут пригодиться.
Мейси взяла горшок дрожащими руками, сняла крышку и заглянула в глиняные глубины. Там были фунтовые банкноты, новенькие десятишиллинговые, флорины, полукроны и шиллинги. Горшок был полон сбережений, сделанных Фрэнки Доббсом для Мейси.
— О, папа…
Мейси встала и, держа одной рукой горшок с деньгами, другой обняла отца и прижала к себе.
В августе 1914 года люди по-прежнему занимались своими делами: казалось, война не имеет никакого отношения к повседневной жизни, — но потом один из знакомых Мейси в деревне появился в мундире и достать некоторые продукты стало трудновато. Лакей из дома в Белгравии вступил в армию, челстонские грумы и молодые садовники — тоже. Однажды в выходной день Мейси вызвали в гостиную леди Роуэн в Челстоне.
— Мейси, я вне себя. Все грумы ушли на военную службу, и я ужасно беспокоюсь о своих гунтерах. Послушай, я знаю, это необычно, но твой отец мог бы подумать о поступлении на эту должность?
— Право, не знаю, миледи. У него Персефона и бизнес.
— В саду есть для него коттедж. Ты сможешь видеться с ним, разумеется, когда будешь не в Гертоне, и его кобыла будет содержаться в местной конюшне. Заботиться о них обоих будут хорошо.
На другой день Мейси поехала в Лондон повидаться с отцом. Когда она сказала ему о предложении леди Роуэн, Фрэнки Доббс, к ее удивлению, ответил, что подумает об этом.
— В конце концов, мы с Персефоной моложе не становимся. Свежий деревенский воздух пойдет ей на пользу. И ее светлость была очень добра к тебе, так что, если разобраться, будет правильно, если я ее выручу. К тому же я бывал в Кенте, каждый год собирал там хмель еще мальчишкой.
Фрэнки Доббс с Персефоной выехал из Ламбета в туманное, не по времени холодное утро в конце августа, чтобы обосноваться в коттедже для грума и в конюшне поместья Челстон соответственно. Вместо того чтобы вставать в три часа, запрягать Персефону и ехать на рынок Ковент-Гарден, а потом по своим маршрутам, Фрэнки теперь валялся в постели до пяти часов, потом кормил гунтеров леди Роуэн и Персефону — она как будто была довольна своей новой жизнью. Вскоре леди Роуэн решила, что об уходе за лошадьми, их кормлении и здоровье Фрэнки знает все, что можно знать. Но были у него и кое-какие скрытые познания, которые обеспечат ему признательность леди Роуэн навечно.
До отъезда Мейси в Кембридж оставалось всего несколько дней, поэтому для нее и отца время, проведенное в обществе друг друга, имело первостепенное значение. Они возобновили ритуал совместного ухода за Персефоной, и делали это как можно чаще. Однажды, когда работали и разговаривали о последних военных новостях, к ним неожиданно пришла леди Роуэн.
— Послушайте, есть там кто-нибудь?
Мейси встала и вытянулась, Фрэнки ответил хоть и почтительно, но просто:
— Здесь мы с Персефоной, ваша светлость.
— Мистер Доббс. Слава Богу. Я вне себя.
Мейси немедленно пошла к леди Роуэн — в критическую минуту та неизменно заявляла, что «вне себя», несмотря на поведение, говорящее об обратном.
— Мистер Доббс, они приезжают забрать моих гунтеров — и, может быть, даже вашу кобылу. Лорд Комптон получил сообщение из военного министерства, что на этой неделе наших лошадей будут инспектировать для армейских нужд. Приезжают за ними во вторник. Я не могу их отдать. Не хочу быть непатриотичной, но это мои гунтеры.
— И мою Персефону они тоже не заберут, ваша светлость.
Фрэнки Доббс подошел к верной старой лошади, и та уткнулась носом ему в куртку, ожидая обычного угощения. Он достал из кармана разрезанное сладкое яблоко и протянул Персефоне, ощутив рукой приятное тепло ее бархатистого носа, потом снова повернулся к леди Роуэн.
— Во вторник, да? Предоставьте это мне.
— О, мистер Доббс, все зависит от вас! Что вы сделаете? Уведете их куда-нибудь и спрячете?
Фрэнки засмеялся.
— Нет-нет. Меня могут увидеть сбегающим с ними, ваша светлость. Нет, никуда скрываться не нужно. Но есть одна штука. — Фрэнки Доббс поглядел на Мейси и леди Роуэн. — Пусть никто не заходит в конюшню без моего разрешения. И, ваша светлость, во вторник утром я приду в дом и скажу вам, что говорить. Но главное, что бы вы ни увидели или услышали, говорите только то, что я вам скажу. Вы должны полагаться на меня.
Леди Роуэн распрямилась, взяла себя в руки и посмотрела в упор на Фрэнки Доббса.
— Я полагаюсь на вас безоговорочно.
Отец Мейси кивнул, коснулся пальцами кепки, отдавая честь, а затем улыбнулся дочери. Величественная Дама направилась к выходу из конюшни, но потом вдруг повернулась.
— Мистер Доббс, когда вы только приехали в Челстон, мы вкратце говорили об одном деле. Помнится, вы в детстве работали на ипподроме.
— В Ньюмаркете, ваша светлость. С двенадцати лет до девятнадцати, когда вернулся помогать отцу в его работе. Стал тяжеловат для жокея.
— Полагаю, вы кое-что узнали о лошадях, так ведь?
— Да, ваша светлость. Кое-что узнал. Повидал всякое, хорошее и плохое.
Люди из военного министерства приехали в Челстон в обеденное время во вторник. Леди Роуэн повела их в конюшню, многословно извиняясь и объясняя, как велел Фрэнки Доббс, что, пожалуй, ее лошади не подойдут для армейских нужд, так как заразились болезнью, которую не может вылечить даже ее грум. В конюшне их встретил сам Фрэнки Доббс, который в слезах стоял возле Султана, вороного гунтера.
Некогда превосходная лошадь свесила голову, из открытого рта у нее шла пена. Глаза у гунтера закатились, он с трудом дышал. Леди Роуэн ахнула и посмотрела на Фрэнки, но тот отводил взгляд.
— Господи, что с этим животным? — спросил высокий человек в мундире, державший под мышкой какой-то жезл, и осторожно подошел к Султану, стараясь, чтобы пена не попала на его блестящие сапоги.
— Я такого не видел много лет. Вызывается червями. Микробами, — ответил Фрэнки Доббс и обратился к леди Роуэн: — Мне очень жаль, ваша светлость. Похоже, к завтрашнему дню мы их потеряем. Старую упряжную лошадь первой. Из-за ее возраста.
Пришедшие заглянули в стойло Персефоны — верная лошадь Фрэнки Доббса лежала на земле.
— Леди Комптон, примите наши соболезнования. Стране нужны сто шестьдесят пять тысяч лошадей, но они должны быть здоровыми, сильными, пригодными для использования на фронте.
Слезы у леди Роуэн были подлинными. Фрэнки Доббс объяснил ей, что нужно говорить, но она не была готова к тому, ЧТО увидит.
— Да… да… конечно. Желаю вам удачи, джентльмены.
Люди из министерства вскоре ушли. Проводив их, леди Роуэн сразу же помчалась обратно в конюшню, где Фрэнки Доббс с великим трудом вливал белую жидкость в горло Султану. Мейси в другом стойле отпаивала этой жидкостью Ральфа. Персефона и Гамлет уже были на ногах.
Леди Роуэн молча подошла к Гамлету и коснулась бледной, натянутой кожи вокруг его глаз. Отняв руку, она увидела на перчатке белый порошок и улыбнулась.
— Мистер Доббс, я никогда не спрошу, что вы сегодня сделали, но запомню это навсегда. Знаю, то, о чем попросила вас, было дурно, но я не перенесла бы потери этих лошадей.
— А я не перенес бы потери Персефоны, ваша светлость. Но должен вас предупредить. До конца войны еще далеко. Держите этих лошадей на своей земле, возле дома. Пусть их никто не видит, кроме тех, кто здесь работает. В такие времена люди меняются.
Леди Роуэн кивнула и дала по морковке всем лошадям.