Страница 101 из 122
— А с чего ты взяла, что их разлучили?
Мейси перевела взгляд на птичью кормушку, где оживленные щебечущие пташки стучали клювами, подбирая крошки и прижимая хрупкие тельца к деревянной дощечке.
— О чем ты задумалась, Мейси?
— По-моему, много лет назад что-то произошло, — медленно проговорила она, взвешивая каждое слово и наблюдая за птицами, яростно клюющими крошки. — Что-то… я не уверена, но ощущаю… так сильно, что они не желают об этом вспоминать. И каждая встреча, разговор возвращает им чувство… стыда.
В окутавшей их тишине Бланш сказал:
— Ты хочешь мне что-то показать?
— Да. — Мейси вынула из кармана свернутый носовой платок и положила на столе. — Морис, принести вам очки? Думаю, они вам понадобятся.
Бланш кивнул.
— Вот. — Она передала футляр из кожи ящерицы Морису, и тот открыл его так осторожно, что послышался едва различимый скрип петелек. Надев обрамленные проволокой очки в форме полумесяца, Бланш наклонился и, приподняв подбородок, чтобы лучше видеть, смотрел, как Мейси разворачивала платок.
Растянув платок кончиками пальцев, Мейси предъявила свою находку.
Морис внимательно посмотрел сначала на прямоугольник льняной ткани, а потом в глаза Мейси. Они так близко придвинулись, что едва не чувствовали дыхание друг друга.
— О, какая мелкая. Воистину природа — самый искусный художник.
— Да, несомненно.
— И первую ты нашла в доме Фишер, а вторую — в доме Седжвик?
— Я вошла в дом Лидии Фишер вскоре после убийства, и мое внимание привлекла первая, хотя я едва ее разглядела. А вторая была спрятана в книге Филиппы Седжвик.
— Наверняка ты открыла ее наугад?
— Да.
— А женщина из Гастингса? Миссис Торп?
— После ее гибели прошла не одна неделя, Морис, и миссис Хикс постаралась навести в доме безукоризненный порядок на случай возможной продажи. Боюсь, если бы покупатель нашелся, дом уже давно бы купили.
— Итак, Мейси, каково твое мнение? Что они значат?
— Не уверена, но чувствую, что они важны.
Словно марионетки, управляемые одним кукловодом, Мейси и Морис одновременно потянулись к лежавшим перед ними частицам совершенной красоты: двум белым пушистым перышкам.
Глава шестнадцатая
После завтрака Мейси забрала машину у Джорджа — тот запротестовал, заявив, что едва взялся за полировку — и отправилась в Гастингс, собираясь поскорее прибыть на место, чтобы потом еще успеть к отцу. Поднявшись на холм, Мейси въехала в Старый город. На горизонте в лучах солнца искрилось море, будто на поверхности сверкали россыпи бриллиантов. Припарковавшись у госпиталя Всех Святых, немного постояла, наслаждаясь видом и разглядывая крошечный Старый город. Она слышала, как вдалеке тяжелыми лебедками вытаскивали на усыпанный галечный берег обшитые внакрой рыболовецкие шлюпки. Над головой кружили чайки. Сегодня утренний лов закончился поздно.
— Между прочим, морской воздух полезен!
— О, доктор Дин! Я не заметила вас, когда поднималась на холм.
— Вы бы и не заметили — я срезал путь. В Старом городе полно закутков, закоулков и тайных тропок, известных только местным жителям. А я теперь самый что ни на есть местный.
Потянувшись, Эндрю Дин открыл дверь перед Мейси. Она заметила, что он обратил внимание на ее небрежный наряд.
— Я только предупрежу подчиненных, что пришел. А потом пойдем ко мне в берлогу и обсудим обе ваши проблемы.
Дин просунул голову в кабинет. Мейси услышала его голос, потом смех медсестер. Затем, повернувшись, доктор повел ее по коридору в «берлогу», где царил прежний беспорядок.
— Итак, курс реабилитации для вашего отца и Розамунда Торп?
Мейси стянула перчатки.
— Откуда вы знаете об отце?
Доктор Дин вздернул брови.
— Слухами земля полнится. А еще утром я разговаривал с Морисом. Знаю доктора Симмса из Пембери, который осматривал вашего отца, когда его доставили. Порядочный человек. У него все пациенты быстро выздоравливают. Я работал с ним несколько раз.
— Понятно.
Будто читая ее мысли, Дин продолжил:
— У нас тут первоклассные условия, мисс Доббс. Я буду счастлив договориться о переводе вашего отца из Пембери. Можно начать… — Дин наклонился к стопке папок, которые сдвинулись от одного его прикосновения. Мейси машинально удержала их от падения.
— Не беспокойтесь, мисс Доббс, я пока ни одного документа не потерял. — Из целой горы папок он вытащил одну темно-желтого цвета. — Теперь видите, как много всего на меня свалилось. Как я уже говорил, можно начать оформление прямо сейчас и предупредить доктора Симмса о нашей договоренности.
— Спасибо. Прямо гора с плеч.
— Хорошо-хорошо. Значит, решено. Все вопросы по оплате можно будет решить с администратором на выходе. — Дин сделал несколько пометок на клочке бумаги и, закрыв папку, положил на стол. — А теперь что касается миссис Торп.
— Да. Не могли бы вы рассказать о ней поподробнее, описать ее поведение незадолго до смерти? Я знаю, что она проводила здесь немало времени.
— Признаться, я думал, у нее все хорошо, ведь она овдовела совсем недавно и, по-видимому, все еще была в трауре. — Дин наклонился в другую сторону, сдвинув еще одну стопку папок, и посмотрел на море. Потом снова обратился к Мейси: — Вы же полагаете, что ее убили, не так ли?
Глаза Мейси выдали ее изумление: она не ожидала услышать такое предположение от Эндрю Дина.
— Ну, на самом деле…
— Да ладно вам, мисс Доббс. Я же знаком с Морисом помните? И прекрасно осведомлен о вашей работе. А Розамунду Торп все любили и уважали в Старом городе. Хотя она была здесь чужой.
— Как вы думаете, доктор Дин, она и в самом деле покончила с собой? Разве вы не распознали бы признаки отчаяния, обычно предшествующие суициду?
Дин задумался.
— Ваше молчание означает, что вы сомневаетесь?
— Мое молчание ровным счетом ничего не значит, мисс Доббс. Понимаете, хоть я и сомневаюсь, что такая женщина, как миссис Торп, покончила с собой, все же несколько раз, когда она читала ветеранам, мне приходилось видеть ее печальной. Это субъективное замечание — в медицинской карте такое не пишут, но… ее печаль казалась гораздо мучительнее всего, что мне доводилось наблюдать у других добровольцев. Вы должны понять, волонтеры по-разному реагируют на увиденное. К примеру, мы все узнаем ветерана на улице: он слеп, обезображен, у него ампутирована конечность. Но стоит оказаться с ним рядом, в окружении таких же инвалидов, сама ситуация становится ужасным напоминанием о прошлом, невыносимым напоминанием. Думаю, в памяти людей пробуждаются события и чувства, которые им хотелось бы забыть. И не успеешь и глазом моргнуть, как волонтеры, выбросив все из головы, уже поют с пациентами «Не желаю в армию идти» на рождественском празднике.
— А миссис Торп?
— Она была совсем другой. И хотя улыбалась всем пациентам и чаще всего просилась помогать бывшим солдатам, после посещений всегда горевала. Как будто приход сюда и добровольческие обязанности стали для нее своего рода самобичеванием.
— Как думаете, она покончила с собой?
— Скажем так, судя по моим наблюдениям, у нее была некоторая склонность доводить себя до отчаяния. Но все равно не представляю, чтобы она решилась на такое.
— Почему? — спросила Мейси.
Эндрю Дин вздохнул.
— Я врач по образованию. Моя специальность — травмы и реабилитация. Я занимаюсь специфическими изменениями тела, хотя мне интересны мотивы пациента к выздоровлению. Привык к щекотливым нюансам, но о вещах умозрительных, в которых вы специалист, имею самое отдаленное представление. Но если бы мне пришлось делать предположение…
— Да?
— Я бы сказал… — Эндрю Дин запнулся. Мейси молча ждала. Доктор вздохнул и продолжил:
— Думаю, миссис Торп чувствовала себя обязанной исполнить некий долг. И волонтерская работа была для нее своего рода платой, правда? Поймите меня правильно… — Мейси заметила, как на мгновение в речи доктора проскочил провинциальный акцент. — Я не хотел бы брать на себя наглость навязываться. Это лишь мое мнение.