Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 135



Ум движется от известного к известному, но он не может достичь непознаваемого. То, о чем вы думаете, исходит от известного, от прошлого, независимо от того, будет ли это прошлое отдаленным во времени или недавним, относящимся к тому, что произошло секунду тому назад. Это прошлое есть мысль, сформировавшаяся и обусловленная многими влияниями; она претерпела изменения в соответствии с обстоятельствами и воздействиями на нее, но она всегда остается процессом, который совершается во времени. Мысль может только отрицать или утверждать, она не может делать открытия или искать новое. Мысль не может натолкнуться на новое; но когда мысль безмолвствует, может появиться новое, которое тотчас преобразуется мыслью в старое, уже испытанное. Мысль постоянно придает форму, видоизменяет, окрашивает опыт в зависимости от его характера. Функция мысли имеет передаточный характер, она не заключается в том, чтобы находиться в состоянии переживания. Когда прекращается состояние переживания, мысль подхватывает это переживание и дает ему определение с помощью категорий известного. Мысль не может проникнуть в непознаваемое, поэтому она никогда не может раскрыть или пережить реальное.

Дисциплина, отречение, отрешенность, ритуалы, практика добродетели — все это, каким бы ни было благородным, есть процесс мысли; а мысль может действовать только в направлении к результату, в направлении достижения, которое всегда есть известное. Достижение как бы гарантирует безопасность, защищенность, убежище, самозащиту, уверенность в известном. Искать убежище в том, что не имеет имени, — значит отрицать его. Убежище, которое может быть найдено, — только проекция прошлого, известного. Вот почему ум должен быть полностью и глубоко безмолвным; но это безмолвие не может быть достигнуто путем жертвы, сублимации или подавления. Эта тишина приходит, когда ум более не ищет, не захвачен более процессом становления. Эта тишина — не результат накопления, ее нельзя достичь путем практики. Это безмолвие должно быть так же непознаваемо для ума, как и то, что вне времени; ибо если ум переживает это безмолвие, то существует переживающий, который является результатом прошлого опыта, познавшим безмолвие в прошлом; и то, что он переживает, — это всего лишь повторение его собственной проекции. Ум никогда не может переживать новое, и потому ум должен стать совершенно безмолвным.

Ум может быть безмолвным только тогда, когда он не находится в процессе деятельности, т.е. когда он не определяет, не дает наименования, не регистрирует, не создает накопления в памяти. Подобный процесс наименования и регистрации постоянно совершается на разных уровнях сознания, а не только в его верхних слоях. Когда поверхностные слои ума находятся в покое, более глубокий ум может давать свои указания. Когда же все сознание в целом безмолвствует и свободно от всякого становления, а это должно произойти само собой, только тогда приходит неизмеримое. Желание удержать эту свободу создает непрерывность в памяти того, кто становится; это является препятствием для реального. Реальность не обладает непрерывностью; она есть в каждый данный момент, от мгновения к мгновению, всегда новая, всегда свежая. То, что обладает непрерывностью, никогда не может иметь творческого характера.

Внешний ум — это всего лишь инструмент общения, передачи информации, он не может измерить то, что неизмеримо. Он не может высказать реальное; реальное невозможно высказать, когда же реальное высказано, оно более не является реальным.

В этом значение медитации.

ИСКАНИЕ ИСТИНЫ



Он проделал очень большой путь, много тысяч километров по воде и по воздуху. Он говорил только на своем собственном языке и с великой трудностью приспосабливался к необычному для него окружению, которое так нарушало его душевное равновесие. Он совсем не был приспособлен к другой пище и непривычному для него климату; родился он и получил воспитание в высокогорной местности, поэтому высокая температура и влажность, так сильно на него подействовали. Он был начитан, эрудирован и даже кое-что писал; по-видимому, был хорошо знаком с восточной и западной философией. Он принадлежал к римско-католическому вероисповеданию. По его словам, уже давно он не был удовлетворен всем этим, хотя и продолжал действовать по-старому из-за семейных условий. Его брак можно было считать счастливым, он любил двух своих сыновей. Теперь они учатся в колледже в своей далекой стране, и перед ними раскрыто светлое будущее. Но его неудовлетворенность тем, как он живет и действует, постоянно возрастала с годами, а несколько месяцев тому назад достигла апогея. Он покинул семью, оставив все необходимое для жены и детей, и вот он здесь. У него как раз достаточно средств, чтобы выполнить свою задачу, он приехал, чтобы найти Бога. Он сказал, что ни в какой мере его нельзя считать неуравновешенным, и что он отдает себе ясный отчет в своей цели.

— Об уравновешенности не могут судить ни тот, кто терпит неудачу, ни тот, кого балует успех. Преуспевающие могут потерять равновесие, а неудачники становятся ожесточенными и циничными или ищут спасения в какой-нибудь ими же созданной иллюзии. Уравновешенность — не в руках психоаналитика; войти в норму не значит быть уравновешенным, сбалансированным. Сама норма может быть продуктом разбалансированной культуры. Общество, основанное на стяжании, с его моделями и нормами, не находится в равновесии, независимо от того, левое оно по типу или правое, является ли в нем основным приобретателем государство или отдельные граждане. Уравновешенность — это нестяжание. Идея уравновешенности и неуравновешенности относится к полю мысли и потому не может быть судьей. Сама мысль, являясь обусловленным ответом, со своими стандартами и оценками, неистинна. Истина — не идея, не умозаключение.

Можно ли найти Бога путем настойчивых поисков? Можете ли вы искать непознаваемое? Чтобы найти, вы должны знать, что вы ищете. Если вы стремитесь что-либо найти, тогда то, что вы ищете, окажется вашей собственной проекцией; это будет то, что вы желаете, но сотворение желания не является истиной. Искать истину означает отрицать ее. Истина не имеет постоянного местопребывания; к ней нет пути, нет проводников, слово — не истина. Можно ли найти истину в определенном месте, в известных климатических условиях, среди такого-то народа? Находится ли она здесь, а не там? Может ли именно этот, а не тот человек повести к истине? Существует ли вообще проводник к истине? Когда ищут истину, тогда то, что находят, может исходить только от неведения, ибо само искание родилось от не ведения. Вы не можете искать реальное; вы должны отсутствовать, как бы исчезнуть, чтобы проявилось реальное.

«Но разве я не могу найти неизреченное? Я приехал в эту страну, так как здесь имеется большое тяготение к подобного рода исканию. В физическом отношении здесь можно быть более свободным, здесь нет необходимости иметь так много вещей; имущество не лежит над вами таким бременем, как в других местах. Вот, отчасти, почему люди уходят в монастырь. Но уход в монастырь — это психологическое спасение. Но я не хочу искать спасения в организованном одиночестве, поэтому и нахожусь здесь, отдавая свою жизнь тому, чтобы найти невыразимое. Способен ли я найти его?»

— В способности ли дело? Не налагает ли способность на того, кто следует известному курсу действий, предопределенный путь со всеми неизбежными условиями приспособления? Когда вы задаете этот вопрос, не спрашиваете ли вы о следующем: «Есть ли у вас, обыкновенного человека, необходимые данные для того, чтобы достичь желаемого?» Несомненно, из вашего вопроса следует, что только исключительно одаренный человек находит истину, а никак не рядовой обыватель. Даруется ли истина только немногим, лишь особенно сообразительным? Почему мы спрашиваем, способны ли мы найти ее? У нас есть образец, пример человека, который, как мы предполагаем, открыл истину, и вот этот образец, поднявшись высоко над нами, создает неуверенность в нас самих. Образец приобретает огромное значение, и начинается соревнование между образцом и нами; мы тоже хотим быть рекордсменами. Ваш вопрос: «Имею ли я способности?», — очевидно, исходит из сознательного или бессознательного сравнения между тем, что вы сами представляете собой, и тем, что представляет собой, по вашему мнению, образец.