Страница 11 из 24
— Вот теперь я могу сказать, что и не только в принципе согласен с вами, — присаживаясь к небольшому столику, приставленному к письменному столу Еремина, и раскрывая папку, сказал Тарасов. — Прочитали мы ее и в обкоме и облисполкоме. И должен сказать, что, хотя вы, товарищ Еремин, писали только о своем районе, это немало подскажет нам и для всей области.
Еремин не был тщеславным человеком, но услышать эти слова ему было приятно. И чтобы скрыть краску невольного удовольствия, он, сидя по другую сторону столика, против Тарасова, наклонил голову.
— С планированием сельского хозяйства у нас в области, а может быть и не только в одной области, действительно как в старой басне: одна отрасль рвется в небо, другая — в воду и так далее. Вы правильно пишете: вместо того чтобы взаимно подкреплять друг друга и быстрее развиваться, такие, например, отрасли, как полеводство, животноводство и овощеводство, скорее заглушают одна другую. И если посмотреть в отдельности, то каждая из этих отраслей планируется как будто правильно. Люди в планирующих организациях сидят честные, и думают они о том же, о чем думаем и мы с вами: чтобы народ получил больше хлеба, мяса, овощей. Но думают они как-то однобоко, каждый за своим столом, в своем кабинете, в келье, и в итоге мы недополучаем сравнительно с нашими возможностями сотни и сотни тысяч тонн хлеба, мяса и овощей. Думают главным образом в русле отраслевого, а не…
— Комплексного планирования, — не удержался Еремин.
— Да, взаимодействие, так сказать, всех отраслей, ну, и если прибегать к вашим эпитетам, оркестр, что ли.
— Но комплексное планирование не только в масштабе области, а и в масштабе района.
— И колхозов! — немедленно согласился Тарасов. — Дать возможность в наивыгоднейшем направлении развивать хозяйство. Но не слишком ли вы ополчаетесь на яровую пшеницу? — остро и как-то выжидающе посмотрел он на Еремина. — Прямо раскаленные стрелы мечете. И «навязывают», «насильственно внедряют», и «заведомо обрекают» и «ничтоже сумняшеся», и каких только нет выражений! Что ни слово — заноза, не докладная записка, а монолог Чацкого. Сарказм! Издевка! И все против яровой. А признайтесь, сами-то вы небось хлеб, как и я, из яровой предпочитаете? Придавишь буханку рукой, а она опять вверх. Как с пружинкой.
— У нас из яровой хлеб не пекут, — сумрачно возразил Еремин.
— Неужели? — сожалеюще спросил Тарасов. — И не пекли?
— Нет, пекли. Когда яровой в районе вдвое меньше сеяли.
— Это какая-то египетская загадка! — У Тарасова сердито разлетелись брови.
— Все очень просто, — серьезно ответил Еремин. — Раньше в области яровой сеяли не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем теперь, но внедряли ее главным образом в тех районах, где она росла. В нашем районе, например, ее почти не планировали. А планировали озимую, и непременно по парам. И те районы были с урожаем, кто сеял яровую, и те, кто озимую. Ездили друг к другу и обменивали озимую на яровую. И у нас пекли вот этот самый хлеб, — Еремин показал рукой. — Теперь же почему-то для каждого района установили стандартную пропорцию полей озимых и яровых. Вот и не можем выйти из средней невысокой урожайности. Яровая удается только раз в пять-шесть лет, в особо выдающийся год. Сокращают площадь паров, а сокращаются пары — падает и урожайность. Не на яровую я обрушился, товарищ Тарасов, я сам люблю, чтобы хлеб — вот такой, — он снова показал рукой над столом, — а на тех, кто составляет планы с повязкой на глазах. Вы напрасно вспомнили Чацкого.
Тарасов смотрел на него и улыбался. Еремина смутила эта улыбка, и он остановился.
— Откровенно сказать, — успокоил его Тарасов, — мне еще раз хотелось убедиться, насколько вы уверены в своей правоте, и, если хотите, самому тверже убедиться. Дело серьезное, и, чтобы его не опорочить, нужно с самого начала избежать всякой левизны. Предусмотреть все. Иначе сейчас же понесутся в Москву вопли, что, дескать, вообще вытесняют из севооборотов высококачественную яровую пшеницу. Это, конечно, не значит, что мы должны испугаться. И мы предварительно решили уже с будущего года внести серьезные поправки в областные планы и предусмотреть для ряда районов увеличение паров. В том числе и для вашего района. — Он перевернул лист в папке и минуту читал, наклонив большой лоб с упавшей на него черной прядью. — Для начала, — поднял он глаза, — увеличим в вашем районе с пяти до восьми тысяч гектаров. Устраивает? — И тут же, предупреждая возможные возражения Еремина, добавил: — Как агроном, вы, конечно, понимаете, что коренная ломка и перестройка всех севооборотов в течение одного года и даже двух-трех лет невозможна.
— Это я понимаю, — согласился Еремин. — И все же думаю, что за два года наш район вполне в состоянии от этих восьми тысяч гектаров шагнуть…
— …к двенадцати, — договорил Тарасов. — Так мы и определили.
— Это то, что нам нужно, — повеселел Еремин. — Но там же я писал и о виноградниках, — поспешно добавил он, увидев, что Тарасов уже собрался закрыть папку.
— Читал и должен сказать, товарищ Еремин, что в этом я с вами не мог согласиться. Убежден, что вы неправы.
— Неправ?
— К сожалению, да.
— Нет, товарищ Тарасов, там неправильного нет, — покачал головой Еремин. — Ничего я не выдумывал, и это легко проверить. Все, что я написал, можно увидеть своими глазами. Даже отсюда. — Он вдруг встал, шагнул к белой двери, ведущей на небольшой балкон-крыльцо, и открыл ее, приглашая с собой Тарасова.
С деревянного, затененного листьями хмеля крыльца взору открывались и река и заречье. Свежестью и смесью ароматов луга, садов и степи пахнуло им в лица.
— Вот, товарищ Тарасов, эти склоны, о которых у меня там написано, — Еремин повел рукой вдоль крутого волнистого правобережья.
— Да, если не считать нескольких небольших пятен садов, они совсем голые.
— Одна полынь. А у самого берега — лебеда и будяк, там у нас овцы пасутся. Но спросите у людей, и они вам скажут, что эти склоны не всегда были такие. Я тогда тут не жил, но старые карты землеустройства смотрел, и люди мне рассказали, что тут одна сплошная зелень была виноградные сады — и ни пятнышка полыни. Осенью, когда начинали срезать виноград, большие баркасы-дубы отсюда до самой Тереховской выстраивались. Целый флот. В старой энциклопедии эти места русской Шампанью называли. Но еще неизвестно, собирали ли во французской Шампани по сорока тонн винограда с гектара.
Тарасов вопросительно посмотрел на Еремина:
— Это без малого две с половиной тысячи пудов?
— Да. Мы и сейчас по стольку собираем. Но только на отдельных участках. На рекордных, товарищ Тарасов, а могли бы и со всех этих склонов по стольку с гектара снимать. Это же, — Еремин снова повел рукой, — как вы тогда в обкоме сказали, — золотое дно. Южная сторона, наилучшие почвы. А если подавать воду из реки по трубам наверх, можно и по три тысячи пудов с гектара собирать. Или, может быть, нам уже не нужно так много? Может, мы собираемся вводить сухой закон?
— Нет, этого не намечается, — Тарасов засмеялся.
— И я думаю, что таким способом мы с пьянством бороться не будем. Не можем мы, Михаил Андреевич, — впервые назвал его по имени-отчеству Еремин, — ходить по этому золотому дну и не видеть, что у нас под ногами лежит.
— Не можем, — и с этим согласился Тарасов.
Еремин с недоумением посмотрел на него.
— Об этом я и в докладной записке, — он оглянулся на дверь, открытую из кабинета на балкон, — писал.
— Я помню.
— И эти же факты привел.
— Факты правильные.
— Но вы мне сказали, Михаил Андреевич, — смутившись, осторожно напомнил Еремин, — что я неправ. — Краска выступила у него сквозь смуглую кожу.
— Я и сейчас это говорю, — спокойно возразил Тарасов.
— Непонятно, — откровенно признался Еремин.
— Давайте еще посмотрим, как у вас там сказано, — предложил Тарасов.
И, уходя с балкона, он еще раз бросил взгляд на реку, левобережные луга и всю ярко освещенную солнцем, будто обрызганную золотистой пыльцой, пойму с волнистой цепью курганов правого берега.