Людвиг II

Но пока до всего этого еще далеко. И молодой артист, немного робея, впервые переступает порог королевских покоев в Линдерхофе.

Впоследствии эту дружбу короля и актера будут также пристрастно «препарировать под микроскопом», чтобы найти в ней что-то ненормальное и предосудительное, как в свое время дружбу короля и композитора. Можно было подумать, что Людвиг наконец нашел замену Вагнеру. Однако между отношениями к Вагнеру и к Кайнцу не было ничего общего, за исключением лишь отдания дани уважения таланту обоих. «Со свойственным ему увлечением и нежным, искавшим идеальной привязанности сердцем, Людвиг под впечатлением игры Кайнца сразу почувствовал большую симпатию к этому молодому и талантливому артисту. Приблизив его к себе, конечно, он тотчас же возбудил этим зависть, насмешки и осуждение в кругу придворных, нашедших эту дружбу короля с актером неприличной и недостойной, не прощая Людвигу и того, что он первый из царственных особ взглянул на сценического артиста как на человека, а не как на пария общества! Разбирали по волоску все проявления симпатии короля к Кайнцу, видя в этом тоже признаки ненормальности, в которой он будто бы повторял свою, пережитую им в юности, любовь к Вагнеру. Это сравнение простиралось до того, что в нескольких написанных королем письмах к Кайнцу видели повторение, чуть ли не копии с его писем к Вагнеру! Тогда как в этих известных мне письмах и в его письмах к Вагнеру такая же разница, как и в чувствах Людвига к тому и другому. Дружески-покровительственный тон их с одобрением таланта Кайнца также отличается от полного экстаза, уносившего в небо идеальную душу «небесного юноши», в письмах к Вагнеру, как и нежная, полная снисходительности привязанность к Кайнцу — от экзальтированного обожания Вагнера»[192].

Актер гостил в Линдерхофе целых две недели в июне 1881 года, в течение которых он и его царственный покровитель вели долгие беседы об искусстве, декламировали целые сцены из любимых пьес и совершали многочасовые прогулки. Конечно, справедливости ради надо сказать, что для Кайнца, обладавшего гораздо менее романтической натурой, чем Людвиг, бесконечные декламации и ночные бдения были тяжелым испытанием. Но он до поры все терпел, понимая, что королям не принято отказывать ни в чем. Тем более что актер также прекрасно осознавал, что дружба с королем открывает для него самые радужные карьерные перспективы.

Его можно заподозрить в лицемерии. И все же эта дружба была нужна в равной степени им обоим. «Дружба с Кайнцем была светлым лучом в последней темной полосе жизни Людвига. Это были последние его отношения с человеком, который мог понять его (курсив мой. — М. З.). Пусть Людвиг был не всегда чуток к личному человеческому достоинству Кайнца, а Кайнц — несколько утилитарен в своих взглядах на короля. Но несомненно, что моментами оба были довольны друг другом».[193]

Вскоре после отъезда Кайнца из Линдерхофа Людвиг написал ему в Мюнхен письмо с предложением совершить совместную поездку в Швейцарию, на родину любимого ими обоими Вильгельма Телля. При этом, желая соблюсти строжайшее инкогнито, Людвиг выбрал себе «дорожный псевдоним» маркиз Саверни, а Кайнц — Дидье. 27 июня они в вагоне 1-го класса обыкновенного поезда, никем не узнанные, отправились в Люцерн, а оттуда на пароходе в Бруннен.

Это путешествие настолько показательно для характеристики личности нашего героя, что остановимся на нем несколько более подробно. Итак, устав от придворного этикета и шумихи вокруг своей королевской особы, Людвиг мечтал отдохнуть, как «простой смертный», не стесняемый никакими условностями, в обществе близкого по духу творческого человека. Надо сказать, что для Людвига это был не первый опыт путешествий инкогнито. Еще в октябре 1865 года Людвиг посетил Швейцарию, чтобы лично осмотреть те места, «где действовал любимый им швейцарский патриот. Швейцарская газета кантона Швиц (Schwyz) с восторгом отзывается об этом «туристе», молодом человеке поразительной наружности, который с таким интересом осматривал ратушу, а в книжном магазине покупал те книги, что могут дать понятие о Швейцарии и ее горах; и все, что он говорит, выражает глубокий интерес к занимавшему его предмету»[194].

«Родина Вильгельма Телля шлет горячий привет своему юному коронованному другу!» — писала газета. Растроганный Людвиг ответил редактору газеты следующим письмом:

«Господин редактор! Моя душа ликовала, когда я прочел присланное мне теплое приветствие родиной Вильгельма Телля, к которой я питаю с детства особенное влечение. Передайте мое искреннее сочувствие друзьям в старинных кантонах. Воспоминание о моем посещении великолепных швейцарских гор всегда будет дорого для меня, так же и память о свободном и честном народе, которого да благословит Бог! Ваш доброжелательный

Но с годами потребность в покое у короля усиливалась; все же быть королем — это очень стрессовая «профессия». Поэтому Людвиг очень болезненно воспринимал, когда его планы на уединенный отдых нарушались. Биограф короля Жак Банвилль пишет: «В 1874–1875 годах, путешествуя по Франции под именем графа Берга, Людвиг II в Париже запросто посещал театры, музеи и даже ездил по городу на империале омнибусов. В 1875 году при таком же инкогнито он едет в Реймс с целью посетить знаменитый собор, с которым связаны воспоминания о Жанне д’Арк. Но народ узнал о его приезде, и когда он, долго пробыв в соборе, вышел оттуда задумчивый, полный размышлений о чудесной Девственнице, собравшаяся толпа устроила ему шумную овацию, которая, несмотря на всю ее сердечность, была такой дисгармонией с настроением Людвига, что он на другой же день уехал в Мюнхен, а оттуда в свои любимые горы»[196].

Примерно то же приключилось с королем и во время путешествия в Швейцарию с Кайнцем. Как только пароход причалил в Бруннене, с берега раздались радостные овации, и Людвиг увидел, что вся набережная запружена народом, ожидающим, когда он сойдет на берег. Это было настоящим ударом для желающего покоя и максимального уединения «маркиза Саверни». Решено было высадиться в более отдаленном месте и уже оттуда пройти в заранее приготовленный к его приезду скромный отель. Но оказалось, что и там путешественников уже ждали толпы любопытных. Лишь через несколько дней королю и его спутникам удалось устроиться на уединенной частной вилле «Gutenberg», имевшей вид простого швейцарского дома, в окрестностях живописного озера, окруженного горами. Это было то, что нужно. Садовник, исполняющий на вилле также должность управляющего, с «редкой» фамилией Шмид рассказывал русскому биографу Людвига II С. И. Лаврентьевой один весьма характерный эпизод: «Я был с королем на балконе; он дружески расспрашивал меня о том времени, что я провел в школе «Телля», и о моих школьных воспоминаниях и о воспитании вообще, что его интересовало. Когда я, отвечая ему, употребил его королевский титул, он, быстро взглянув на меня, спросил: «Вы ведь господин Шмид?» «Точно так, Ваше Величество!» — отвечал я. «Ну так прошу вас говорить и мне просто «mein Herr».[197] Я Majestät[198] только в Баварии. Заметьте это, любезный Шмид»».[199]

И все же в душе король всегда оставался королем, тем более что в строгих традициях этикета двора он и был воспитан; Людвиг не мог, даже если бы очень хотел, освободиться от своей второй натуры. Одна часть его души жаждала свободы, другая — находилась в жестких тисках условностей церемониала. Парцифаль требовал простоты и непосредственности, Людовик XIV — преклонения и почитания. Именно этого-то и не смог вовремя понять Йозеф Кайнц.

192

Лаврентьева С. И. Указ. соч. С. 65.

193

Александрова В. Указ. соч. С. 116.

194

Лаврентьева С. И. Указ. соч. С. 63.

195

Лаврентьева С. И. Указ. соч. С. 63.

196

Bainville J. Louis II de Baviere. Un Roi Wagnerien. Paris, 1911. Цит. по: Лаврентьева C. И. Указ. соч. С. 62.

197

Мой господин (нем.).

198

Величество (нем.).

199

Лаврентьева С. И. Указ. соч. С. 69.