Страница 3 из 6
Личный опыт клинической смерти стал для меня настоящим взрывом, потрясением. Как нейрохирург, имеющий за плечами большой стаж научной и практической работы, я лучше других мог не только верно оценить реальность испытанного мной, но и сделать соответствующие выводы.
Эти выводы невероятно важны. Мой опыт показал мне, что смерть организма и мозга не означает смерть сознания, что человеческая жизнь продолжается и после погребения его материального тела. Но самое важное — она продолжается под пристальным взглядом Бога, Который любит всех нас и заботится о каждом из нас и о том мире, куда в конечном счете идет сама вселенная и все, что в ней есть.
Мир, где я оказался, был реальным — настолько реальным, что по сравнению с этим миром жизнь, которую мы ведем здесь и сейчас, является полностью призрачной. Однако это не означает, что я не дорожу своей теперешней жизнью. Напротив, я ценю ее еще больше, чем прежде. Потому что теперь я понимаю ее истинное значение.
Жизнь не является чем-то бессмысленным. Но отсюда мы не в состоянии это понять, во всяком случае, далеко не всегда. История происшедшего со мной за время пребывания в коме исполнена глубочайшего смысла. Но рассказать о ней довольно трудно, так как она слишком чужда нашим привычным представлениям. Я не могу кричать о ней на весь мир. Вместе с тем мои выводы основаны на медицинском анализе и знании самых передовых концепций науки о мозге и сознании. Осознав истину, лежащую в основе моего путешествия, я понял, что просто обязан поведать о ней. Сделать это самым достойным образом стало для меня главной задачей.
Это не значит, что я оставил научную и практическую деятельность нейрохирурга. Просто теперь, когда мне выпала честь понять, что наша жизнь не заканчивается со смертью тела и мозга, я считаю своим долгом, своим призванием рассказать людям о том, что видел за пределами своего тела и этого мира. Особенно важным мне представляется сделать это для тех, кто слышал рассказы о подобных моему случаях и хотел бы им верить, но что-то мешает этим людям целиком принять их на веру.
Моя книга и заключенное в ней духовное послание обращено в первую очередь именно им. Мой рассказ невероятно важен и при этом полностью правдив.
Глава 1. Боль
Линчберг, Вирджиния,
10 ноября 2008 года
Я проснулся и открыл глаза. В темноте спальни всмотрелся в красные цифры электронных часов — 4:30 утра — это на час раньше, чем я обычно встаю, учитывая, что мне предстоит час десять добираться на машине из нашего дома в Линчберге до места моей работы — Специализированного фонда ультразвуковой хирургии в Шарлоттсвиле. Жена Холли продолжала крепко спать.
Около двадцати лет я работал нейрохирургом в большом городе Бостоне, но в 2006 году со всем семейством перебрался в гористую часть штата Вирджиния. Мы с Холли познакомились в октябре 1977-го, через два года после того, как одновременно окончили колледж. Она готовилась получить степень магистра изобразительных искусств, я учился в медицинской школе. Пару раз она встречалась с моим бывшим соседом по комнате Виком. Однажды он привел ее познакомить нас, наверное, хотел похвастаться. Когда они уходили, я пригласил Холли заходить в любое время, добавив, что не обязательно вместе с Виком.
В наше первое настоящее свидание мы поехали на вечеринку в Шарлотт, Северная Каролина, по два с половиной часа езды туда и обратно. У Холли был ларингит, так что во время пути говорил в основном я. Мы поженились в июне 1980 года в епископальной церкви Святого Томаса в Виндзоре, Северная Каролина, и вскоре после этого переехали в Дарем, где сняли квартиру в доме «Ройал Оукс» [1 — Ройал Оукс — королевские дубы (англ.).], так как я стажировался в хирургии в университете Дьюка.
Наш дом был далеко не королевским, да и дубов я что-то не замечал. Денег у нас было очень мало, но мы были так заняты — и так счастливы, — что это нас не заботило. В один из первых наших отпусков, который выпал на весну, мы погрузили в машину палатку и отправились в поездку вдоль атлантического побережья Северной Каролины. Весной в тех местах видимоневидимо всякой кусачей мошкары, и палатка была не слишком надежным убежищем от ее грозных полчищ. Но все равно нам было весело и интересно. Однажды, плавая у острова Окракок, я придумал способ ловить голубых крабов, которые поспешно удирали, пугаясь моих ног. Мы привезли большой пакет крабов в мотель «Пони Айленд», где остановились наши друзья, и зажарили их на гриле. Угощения хватило на всех. Несмотря на строгую экономию, вскоре мы обнаружили, что деньги подходят к концу. В это время мы гостили у наших близких друзей Билла и Пэтти Уилсон, и они пригласили нас на игру в бинго. На протяжении десяти лет каждое лето по четвергам Билл ездил в клуб, но никогда не выигрывал. А Холли играла впервые. Назовите это везением новичка или вмешательством провидения, но она выиграла двести долларов, что для нас было равносильно двум тысячам. Эти деньги позволили нам продолжить путешествие.
В 1980-м я получил степень доктора медицинских наук, а Холли — свою степень и стала работать художницей и преподавать. В 1981 году я провел в Дьюке свою первую самостоятельную операцию на мозге. Наш первенец Эбен IV родился в 1987 году в родильном доме Принцессы Марии в Ньюкасле-на-Тайне в Северной Англии, где я занимался в аспирантуре проблемами мозгового кровообращения. А младший сын Бонд — в 1988-м в Женской больнице Бригэма в Бостоне.
Я с любовью вспоминаю те пятнадцать лет, что я работал в Гарвардской медицинской школе и в Женской больнице Бригэма. Наша семья вообще ценит то время, когда мы жили в районе Большого Бостона. Но в 2005-м мы с Холли решили, что настало время вернуться на юг. Мы хотели жить ближе к своим родителям, а я видел в переезде также возможность приобрести большую самостоятельность, чем имел в Гарварде. И вот весной 2006-го мы начали новую жизнь в Линчберге, расположенном в гористой части Вирджинии. Это была спокойная и размеренная жизнь, к которой и я, и Холли привыкли с детства.
Я некоторое время тихо лежал, пытаясь понять, что меня разбудило. Накануне, в воскресенье, стояла типичная для вирджинской осени погода — солнечная, ясная и прохладная. Мы с Холли и десятилетним Бондом ходили к соседям на барбекю. Вечером разговаривали по телефону с Эбеном (ему было уже двадцать), который учился на первом курсе Делаварского университета. Единственная маленькая неприятность этого дня заключалась в том, что все мы еще не избавились от легкой респираторной инфекции, которую где-то подцепили на прошлой неделе. К вечеру у меня заболела спина, и я немного прогрелся в теплой ванне, после чего боль, казалось, утихла. Я думал, не мог ли я так рано проснуться от того, что во мне еще бродит эта несчастная инфекция.
Я слегка пошевелился, и спину пронзила боль — гораздо более резкая, чем накануне вечером. Определенно, это давал себя знать вирус. Чем больше я приходил в себя ото сна, тем сильнее становилась боль. Снова заснуть я не мог, а до ухода на работу оставался еще целый час, поэтому я решил опять принять теплую ванну. Я сел, спустил ноги на пол и встал.
И сразу боль нанесла мне еще один удар — я почувствовал в основании позвоночника тупую болезненную пульсацию. Решив не будить Холли, я медленно побрел по коридору в ванную, не сомневаясь, что от тепла мне сразу станет лучше. Но я ошибся. Ванна наполнилась только наполовину, а я уже понял, что допустил ошибку. Боль стала настолько острой, что я подумал, не придется ли мне звать Холли, чтобы она помогла мне вылезти из ванны.
До чего же нелепо! Я вытянул руку и ухватился за полотенце, которое висело на вешалке прямо надо мной. Сдвинув его поближе к стене, чтобы не сорвать вешалку, я начал осторожно подтягиваться.
И снова меня пронзила такая сильная боль, что я задохнулся. Это, конечно, был не грипп. Но тогда что? Кое-как выбравшись из скользкой ванны, я накинул махровый халат, еле-еле дотащился до спальни и упал на кровать. Все тело мое было мокрым от холодного пота.