Страница 13 из 78
Арсеньев с недоумением посмотрел на старуху и уже совсем собрался возразить, мол, ничего оно у меня и не бьется, но та лукаво погрозила ему пергаментным пальцем и прошептала:
— Знаю, знаю, Андрюша, приглянулась тебе моя Ляна. Слушай, слушай меня, золотой, не противься старухе, — поспешно добавила она, заметив на его лице протест. — Знаю, все знаю про тебя. Потому должна сказать тебе, пока Ляночки нет. Нам с Анной Сергеевной лежать здесь долго, вам ходить сюда много. Ходить вам с Ляночкой в нашу палату — не переходить, а потому хочу, чтобы ты понял: все! все мне известно! Снится она тебе по ночам, грезится днем, только выбрось это из головы. Приструни свое глупое сердце… Не принято это у цыган. Мы маленький народ. Не для нас смешанные браки. От нас давно бы ничего не осталось. Не стало бы цыган, растворились бы среди других народов. Разве хорошо было бы, если из лугового разноцветья какой-нибудь цветочек исчезнет? Разве этот луг не потеряет что-то хоть и маленькое, но прекрасное и неповторимое?
«Вот ведьма, — подумал Андрей. — Все-то она знает, все-то чувствует. Насквозь видит людей. Одним словом — цыганка».
Он опустил голову долу, чтобы скрыть смущение, уже сигнализирующее о своем появлении ярким румянцем на его щеках. Старуха заметила замешательство молодого человека, усмехнулась и, удовлетворенно откинувшись на подушку, спокойно, словно и не шептала своих пророческих слов, продолжила беседу.
— Значит вот ты какой Арсеньев Андрей. Твоя мать очень волновалась, что оставила дома одного своего ребенка-Андрюшу. Уж только о тебе она и говорила.
Молодой человек досадливо поморщился.
— Что, неужели и здесь меня ребенком называла? Прямо при всех? Вот позор! — в отчаянии спросил он, но в вопросе его сквозило всем другое беспокойство.
— Не волнуйся, золотой, Ляна только что пришла и не могла слышать рассказов Анны Сергеевны. А хоть бы и слышала, чего ж тебе стесняться? Материнской любви?
Арсеньев облегченно вздохнул и с юношеским пылом воскликнул:
— Как вы не поймете, не любви я стесняюсь, а того, что люди могут подумать, будто я маменькин сынок. Для мужчины это ой как обидно! Должны понимать.
Старуха улыбнулась.
— Успокойся, Ляна так не подумала. Ты же военный. Как про тебя можно подумать, что ты маменькин сынок, когда стальные птицы послушны тебе… О-о! А вот и Ляночка вернулась! Иди сюда, милая, иди, золотая, поведай нам, как там Анна Сергеевна?
По напрягшимся морщинкам возле проницательных глаз Мариулы Ляна поняла, что правду говорить нельзя.
— Все в порядке, — с улыбкой ответила девушка. — Только придется вам подождать вашу маму несколько часов.
Она ласково посмотрела на Арсеньева, и он почувствовал, как в груди у него начало таять. Внезапное желание схватить Ляну на руки и зацеловать ее тоненькие фарфоровые пальчики, изящные запястья, прелестные остренькие локотки охватило его. С трудом справившись с этим желанием, молодой человек неимоверным усилием воли заставил себя остаться на месте.
— Ждать несколько часов я не могу, — стараясь придать своему голосу побольше равнодушия, ответил Арсеньев. — Посижу еще немного и отправлюсь на службу. Завтра приду или сегодня вечером. Так маме и передайте.
Мариула оживилась.
— Правильно. Приходи лучше завтра, а то вечером она будет спать. Нам дают такие лекарства, что после них все спишь и спишь.
Арсеньев недолго задержался в палате. Очень быстро он ушел, разочарованный тем, что не удалось поговорить с Ляной ввиду необычной разговорчивости ее древней бабки.
Едва за молодым человеком закрылась дверь, Мариула мгновенно вперила в растерянную девушку пытливый взгляд.
— Ну, детка, рассказывай, жива ли Анна Сергеевна?
— Жива, — тяжело вздохнув, ответила Ляна. — Но очень плоха. Врачи говорят, если выживет, значит, произойдет чудо.
— Ай-яй-яй! — запричитала Мариула. — Такая молодая, такая цветущая женщина! Зачем я ей не погадала?
* * *
Но чудо все же произошло, и Анна Сергеевна не умерла, а к вечеру уже лежала на кровати в своей палате.
— Как вы себя чувствуете? — наклонившись к ней, спросила Ляна.
— Спасибо, дочка, спасибо. Уже лучше, если не считать слабости… — еле слышно прошептала Арсеньева.
Ляна видела, что ей трудно разговаривать и даже держать веки открытыми тоже трудно.
— Сын к вам приходил, — с улыбкой сообщила Мариула. — Видели мы вашего «ребенка». Зря вы о нем беспокоитесь. Такой нигде не пропадет. Самостоятельный парень.
— Приходил! Андрюша!
Анна Сергеевна разволновалась и даже попыталась приподняться.
— Лежите! Лежите! — кинулась к ней Ляна. — Вам нельзя двигаться.
— Что вы ему сказали? Он не узнал, что я в реанимации? — дрожащим голосом Прошептала Анна Сергеевна.
— Нет, нет! Что вы! Как можно! Бабуся сказала, что вы на обследовании.
— Успокойся, золотая, — ласково промолвила Мариула. — Конспирацию мы полностью соблюли. Ляна сходила на разведку и сообщила вашему богатырю, что с обследования вы вернетесь лишь через два часа.
Арсеньева с благодарностью посмотрела на Ляну и с нежностью произнесла:
— Спасибо, доченька.
Девушка засмущалась и, поправляя одеяло больной, спросила:
— Может быть, вам что-то нужно? Может, хотите пить или судно подать? Я с удовольствием буду за вами ухаживать.
— Спасибо, доченька, — ласково повторила Анна Сергеевна.
Она была растрогана и не скрывала этого.
— Он, конечно, столько ждать не смог, — словно не замечая душещипательной сцены, происходящей на ее глазах, продолжила свой рассказ Мариула. — Да и не удивительно. Военный человек. Сам себе не принадлежит. Железные птицы ему подчиняются. А красавец какой ваш «ребеночек»!
Анна Сергеевна была польщена словами старой цыганки.
— Да, Андрюша мой — красивый парень. Копия — покойный отец.
* * *
К приходу Пьетро Анна Сергеевна немного ожила, а вот Мариуле стало хуже. Сказалось то нарочитое веселье, которое демонстрировала она сначала перед Андреем, а потом перед его матерью. Нелегко далось старой больной женщине это театральное действо.
— Эх, мать! Не вовремя ты заболела, — запустив руку в свою седую шевелюру, с горечью воскликнул цыган.
Мариула лежала неподвижно и виновато молчала. Да и не могла она произнести ни слова, даже если бы очень захотела. Так плохо было древней Мариуле.
— Что мне теперь делать? — вопрошал стены палаты цыган. — Ты же знаешь, что должен я быть в таборе! А тут еще с жильем ничего не получилось. Не успел я, разошелся уже их рынок. Поздно пошел. Да к тому же сказали мне, что завтра он не работает. Придется еще один день здесь остаться. Да и понял я, что вряд ли кто пустит цыгана на постой. Вот такие невеселые дела. Ночевать с Ляной будем в кибитке.
Анна Сергеевна, прислушивающаяся к словам цыгана, вдруг сказала:
— Пьетро, простите, не знаю вашего отчества, зачем же вам ночевать в кибитке, когда у меня пустует огромный дом?
Пьетро оживился.
— Дом, говорите? И вы не побоитесь пустить в него нас? Мы же цыгане?
Анна Сергеевна улыбнулась:
— Вы хорошие люди. Это видно сразу. А дочка ваша просто чудо. Она так за мной ухаживает, такая внимательная! Чего же мне бояться? К тому же в доме живет мой сын…
— Сын, говорите? — насторожился цыган. — А он как отнесется к вашему предложению? Вы уверены, — что оно ему понравится?
— Уверена, — ответила Арсеньева, лукаво поглядывая на Ляну. — Он вот-вот должен появиться. С минуты на минуту. А если вдруг не сможет прийти, я дам наш адрес, поедете сами. Ляночка, позвони-ка ты лучше, узнай, дома он или нет, чтобы вам не ждать понапрасну его здесь. Если он в полете, будете ночевать одни, так что пойди, детка, позвони, — внезапно разволновалась Анна Сергеевна.
— Я сам позвоню, — нахмурившись, твердо сказал Пьетро. — Вы уж простите. У нас не принято молодой девушке с незнакомыми мужчинами разговаривать, — тут же пояснил он, застеснявшись своей резкости.