Есенин

И все же где был Есенин в день Февральской революции? Это самое темное место в его биографии. Те, кто стремятся во что бы то ни стало очернить поэта, руководствуются словами, якобы сказанными Иванову-Разумнику самим поэтом (к нам они дошли в пересказе третьего лица): «…До Могилева я так и не добрался. В пути меня застала революция. Возвращаться в Петербург я побоялся. В Невке меня, как Распутина, не утопили бы, но под горячую руку, да на радостях, расквасить мне физиономию любители нашлись бы. Пришлось сгинуть в кусты: я уехал в Константиново. Переждав там недели две, я рискнул показаться в Петербурге и в Царском Селе. Ничего, обошлось, слава Богу, благополучно». Эти «воспоминания» просто находка для тех, кому очень хочется представить Есенина трусом. Как же — «сгинул в кусты»!

Во-первых, когда информация проходит через несколько лиц, практически неизбежно начинает действовать «испорченный телефон». Кроме того, начальные фразы этого «есенинского» монолога явно не соответствуют действительности — командировка в Могилев была отменена. Далее: допустим, появиться в Петрограде в первые послереволюционные дни он побоялся (вспомним, как там отнеслись к его «ренегатству»). Но чего ему было бояться в Царском Селе? В общем сей пассаж особого доверия не вызывает. Тем более что есть другое свидетельство — от очевидца: «Когда началась Февральская революция, я еще находилась в Петрограде. В этот день […] трамваи стояли. Пришлось идти домой пешком. Вернувшись, я застала у нас Есенина» (М. Марьянова). Да и зачем было уезжать на две недели? Что могло измениться за столь короткое время? Итак, наше мнение: в первые дни Февральской революции Есенин — скорее всего — был в Петрограде[52].

В 1917 г. он действительно побывал в Константинове. Но когда именно? Сколько он там пробыл? Сведения опять расходятся. Екатерина Есенина пишет «… в начале весны 1917 г. он [Сергей] приехал домой на все лето». Но комментаторы ее поправляют: «В 1917 г. в Константиново Есенин приехал не раньше конца мая и пробыл там, видимо, июнь и июль.

Во всяком случае, 17 марта он точно был в Царском Селе. В документе от этого числа говорится: «Ввиду сокращения штатов при Полевом Военно-санитарном поезде № 143 препровождаю в распоряжение Воинской Комиссии [при Государственной думе] ратника Сергея Есенина». Этим же числом датирован и еще один документ: «Дан сей санитару военно-полевого Поезда № 143 Сергею Александровичу Есенину с тем, что возложенные на него обязанности с 20 марта 1916 г. по 17 марта 1917 года исполнялись им честно и добросовестно и в настоящее время препятствий к поступлению Есенина в школу прапорщиков не встречается». Что сие значит? Есенин подавал заявление с просьбой отправить его в школу прапорщиков? Во всяком случае, он туда не явился. «В революцию покинул самовольно армию Керенского», — напишет он в 1923 г. Когда царская армия превратилась в армию Керенского, дезертирство из нее стало явлением массовым и практически ненаказуемым. Есенин не мог не понимать, что из школы прапорщиков одна дорога — на фронт. Вполне понятно, что у него не было желания сложить голову «за чей-то чужой интерес». Теперь не Клюев, а Иванов-Разумник для него главный авторитет, а Иванов-Разумник был ярым противником войны с самого ее начала. Кроме того, много дел в Петрограде, надо выступать на митингах, на поэтических вечерах. (В письме Андрею Белому Иванов-Разумник сообщает: «Оба [Есенин и Клюев] — в восторге, работают, пишут, выступают на митингах».)

«Февральская метель». Зинаида Райх

Первым поэтическим откликом Есенина на революционные события стала «маленькаяпоэма» «Товарищ», датированная автором мартом 1917-го, а впервые напечатанная в мае того же года в эсеровской газете «Дело народа». На первый взгляд Есенин в ней приветствует революцию, не чураясь ее жестокости:

Мнения современников разделились: одни, Иванов-Разумник в том числе, приветствовали поэму («Единственное подлинное проявление народного духа […] да еще в первые дни и часы революции»), другие называли ее «покушением с негодными средствами на революционное творчество». Но и те и другие видели в ней лишь прославление революции. И только спустя много лет эмигрантский критик В. Левин сказал о том, о чем в России сначала никто не догадался, а потом нельзя было писать: «Только один Есенин заметил в февральские дни, что произошла не «великая и бескровная революция», а началось время темное и трагическое, так как «пал, сраженный пулей / Младенец Иисус». И эти трагические события, развиваясь, дошли до Октября. И в послеоктябрьский период образ Христа появляется снова у Блока в «Двенадцати», у Андрея Белого в поэме «Христос воскрес». Но впервые он в эту эпоху появился у Есенина в такой трактовке, к какой не привыкла наша мысль, мысль русской интеллигенции».

К этому можно добавить отзыв С. Маковского, некогда редактора журнала «Аполлон», а потом эмигранта, автора прославленной книги «На Парнасе» Серебряного века»: «Блок выразил по-интеллигентски холодно несколькими словами то, что в поэме Есенина согрето крестьянским чувством». И действительно, хотя в первой строчке о герое говорится как о сыне «простого рабочего», далее автор как бы забывает об этом: «крик отца» доносится «с родимого крыльца», главный герой поэмы — Мартин[53]«вбежал обратно в хату», а строчки «сидит у окошка / Старая кошка,/Ловит лапой луну» словно перенесены из «деревенских» стихов Есенина.

Написанная летом в Константинове поэма «Отчарь» (название, очевидно, происходит от старославянского «отче») целиком — приветствие «обновленному» мужику. Здесь уже откровенно говорится о революции именно с крестьянских позиций. «Концепция Есенина […] в «мужицких» яслях рождается Христос […] Исполнились строки, сбылось писание: избранный народ-«чудотворец», «широкоскулый и красноротый», принял в свои «корузлые руки» Младенца. Значит, правда, что «деревянная Русь» — рай, что русский мужик — священен и величав, как библейские пастыри», — писал литературовед и критик К. Мочульский. Не о чем плохом не хочет пока думать Есенин («Гибельной свободы/ В этом мире нет»).

Критики отмечали и слабые стороны этих революционных поэм, считали, что Есенин стал писать, не считаясь с особенностями своего дара. «Глазам не веришь, как обработали мальца», — дивился С. Городецкий. Есенину было необходимо как можно скорее пропеть осанну мужицкой Руси, которая «февральской метелью» «ревела» в нем. Отсюда — и шероховатости стиля, и не всегда удачные метафоры. Но, как и все вышедшее из-под пера Есенина, поэмы эти абсолютно искренни.

Сходная мысль о превосходстве «мужицкого» перед всем остальным — ив личном письме Есенина «новокрестьянскому» поэту А. Ширяевцу: «… они [питерские литераторы] совсем с нами разные, и мне кажется, что сидят гораздо мельче нашей крестьянской купницы.[54] Мы ведь скифы, принявшие глазами Андрея Рублева Византию и писания Козьмы Индикоплова[55] с поверием наших бабок, что земля на трех китах стоит, а они все романцы, брат, все западники, им нужна Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина».

Ширяевец для Есенина свой, а питерские литераторы, так хорошо к нему отнесшиеся, чужие. Он дает им убийственные характеристики (не пожалел даже Блока). Если в этой связи можно говорить о «комплексах» Есенина, то только о «комплексе полноценности». Он уверен: именно «крестьянская купница» — костром Стеньки Разина — преобразит мир на религиозных началах («Новый над туманом/Вспыхнет Назарет./Новое восславят/ Рождество поля»). О, как жестоко он разочаруется и как дорого за это заплатит!

52

Такого же мнения придерживается и литературовед В. Базанов, хотя другие есениноведы утверждают, что Есенин таки да «прыгнул в кусты». В крайнем случае можем согласиться с теми, кто говорит: нам неизвестно, где был Есенин в первые дни марта 1917 г. Но не с огульными обвинениями в трусости.

53

Имя герою, очевидно, дано в честь мартовских событий 1917 г.

54

Купница — от «купна» — вместе. Есенин считает, что «крестьянская купница» продолжает художественные традиции своих древнерусских предков.

55

Козьма Индикоплов — александрийский купец и путешественник начала VI в., отвергавший учение о шаровидности земли и считавший ее плоской и прямоугольной, обнесенной стенами, на которых покоится небесный свод.