Броненосец

399. Иррациональность. Я не возражаю против противоречий, парадоксов, загадок и двусмысленностей. Да и какой смысл в том, чтобы «возражать» против чего-то неизбежного и столь же глубоко укорененного в самой нашей природе, как укоренена, скажем, пищеварительная система — в нашем теле? Разумеется, я иногда поступаю рационально и осмысленно, однако зачастую наше поведение характеризуется ровно противоположным началом — иррациональным и бессмысленным. Например, меня характеризует тот факт, что Джилл мне кажется красивой, а Джейн — некрасивой, что я люблю томатный сок и терпеть не могу томатный соус, а также тем, что дождь иногда нагоняет на меня тоску, а иногда радует меня. Я не могу объяснить, отчего это так, но эти и подобные предпочтения определяют мою личность в не меньшей степени, чем какие-нибудь более разумные и серьезные соображения. Как личность я «иррационален» в той же мере, в какой «рационален». И если это верно в моем случае, то должно быть верно и в случае Флавии. Быть может, все мы в равной степени иррациональны, все бредем по жизни вслепую. Может быть, именно это, в конце концов, и отличает нас от сложных, мощных и всемогущих машин, от роботов и компьютеров, которые за нас управляют нашим существованием. Это-то и делает нас людьми.

Книга преображения

Лоример замер как завороженный, увидев, что в его силвертаунском доме горит нижний свет на лестнице, а бесшумно отперев входную дверь, он ощутил в доме запах пряностей, тушеных помидоров и сигаретного дыма. На кухне в кувшине стоял букет фрезий, а в раковине была оставлена немытая тарелка. Он поставил сумку на пол и прокрался наверх; сердце его бешено колотилось, точно хотело выскочить наружу. Приоткрыв дверь спальни на несколько дюймов, Лоример увидел в своей кровати Флавию. Она спала голой, и из-под одеяла выглядывала одна грудь — с маленьким, совершенно круглым, темным соском.

Он спустился, включил телевизор и загромыхал на кухне, собираясь заваривать чай. Минут через пять на пороге появилась Флавия — заспанная. С взъерошенными волосами, в халате. Ее волосы были цвета воронова крыла, с отблеском чернильной синевы и бутылочной зелени, и потому кожа ее казалась еще бледнее, поражая бескровной белизной, на фоне которой естественный розовый цвет губ выглядел кричаще-ярким, багрово-красным. Она взяла из его рук чашку с чаем и села за стол. Некоторое время она понемногу пробуждалась, и они молчали.

— Давно ты здесь? — спросил наконец Лоример.

— Со вчерашней ночи. Тут не очень-то уютно, а?

— Не очень.

— Дорогой, а как у тебя день прошел?

— Чудовищно.

— Завтра утром я улетаю в Вену, — сообщила она. — У меня работа появилась.

— А что за работа?

— Британский совет собирается снимать «Отелло».

— Будешь играть Дездемону?

— Конечно.

— Звучит заманчиво. Шекспир в Вене.

— Да уж лучше, чем жизнь дома, это точно.

— Он что — опять тебя бил? Что стряслось?

— Да нет. Просто он стал такой отвратительный — невозможно. — Она нахмурилась, как будто ей только что пришла в голову новая мысль. — Я больше не вернусь к нему.

— Вот здорово.

Флавия дотянулась до руки Лоримера.

— Но знаешь, я бы не хотела спать с тобой сегодня. Только не сегодня. Думаю, это было бы неразумно.

— Ну разумеется. — Лоример закивал головой, надеясь, что она не заметит его разочарования. — Я устроюсь в другой комнате.

Она поднялась, медленно подошла к Лоримеру и обхватила руками его голову, соединив руки у него за головой и притянув его голову к своему животу. Лоример закрыл глаза и начал вбирать в легкие запах ее кроватного тепла, словно запах сна.

— Майло, — проговорила она и рассмеялась. Этот смех сотрясал все ее тело, и Лоример чувствовал лицом вибрации. Она склонилась и поцеловала его в лоб.

— Ты мне позвонишь, когда вернешься из Вены? — спросил он.

— Наверное. А может, я там еще ненадолго задержусь, — пускай Гилберт бесится.

— Мне кажется, мы могли бы быть очень счастливы вместе.

Она чуть отстранила от себя его голову, чтобы получше рассмотреть, и запустила пальцы в волосы у него за ушами. Потом несколько раз клацнула зубами и внимательно в него всмотрелась.

— Думаю… Думаю, скорее всего, ты прав. Наверное, это судьба нас свела, правда?

— Не знаю уж, какие у меня отношения с судьбой в последнее время. Но так или иначе — я бы как-нибудь тебя разыскал.

— Да, но ты мог мне не понравиться.

— В этом-то, наверно, вся закавыка.

— Но тебе повезло, Майло, — ты мне нравишься. Тебе повезло. — Она снова наклонилась и нежно поцеловала его — на этот раз в губы.

Лоример развернул новое одеяло и расстелил его на тахте в комнатке на верхнем этаже, под самой крышей. Он разделся и скользнул в пространство между матрасом и колючей шерстью. Потом услышал ее шаги в коридоре и на мгновенье вообразил, что сейчас она к нему постучится, — но вскоре раздался звук спускаемой в туалете воды.

Он проспал всю ночь — без пробуждений и без единого сновидения. Он проснулся в восемь утра, с пересохшим горлом и волчьим аппетитом, натянул брюки и сбежал вниз по лестнице. Флавия оставила ему записку — крупным почерком, с наклоном вправо.

«Если хочешь, можешь вместе со мной полететь в Вену. „Эр-Острия“, Хитроу, терминал 3, 11:45. Но ничего тебе не обещаю. Не обещаю, что что-либо продлится долго. Ты должен это знать — если решишь полететь со мной. Ф.».

Да что с ней такое, подумал он, улыбаясь, вечно всякие проверки, всякие испытания? Но он сразу же понял, что должен делать: казалось, ему наконец-то выпала лучшая, самая выигрышная карта в жизненной игре, — и он без раздумий и колебаний принял ее. Без малейших сомнений. Он полетит в Вену и будет рядом с Флавией: это принесет ему счастье.

Одеваясь, он размышлял: я буду с ней, но она не станет меня обнадеживать, не станет обещать, что это долго продлится. Ладно, он тоже ничего не станет обещать. На самом-то деле никто не может ничего обещать. Да и сколько продлится что-нибудь? «Сколько миль проскачет пони?» — как сказала бы его бабушка. В конце концов, такая шаткая формула его будущего счастья была не более и не менее прочна, чем все в этом мире. С этим трудно было бы поспорить.

400. Покровные (интегументарные) системы. Защитная броня человека начиналась с ног, а затем, по возможности, остальные предметы, которые он надевал, частично перекрывали уже надетые, нижние. Следовательно, человек облекал себя защитным покровом в следующем порядке: солереты или сабатоны, ножные латы, остроносые башмаки, набедренники, кольчуга, горжет, нагрудные и наспинные пластины, брассары, оплечье, перчатки и, наконец, шлем.

Любой живой организм отделен от среды покровом, или интегументом, в который заключено его тело. Мне представляется, что изобретение дополнительного покрова свойственно только нашему виду, и это нетрудно объяснить: все мы нуждаемся в дополнительной защите, так как тела у нас мягкие и уязвимые. Но только ли нашему виду? Есть ли другое существо, которое обнаруживает такое же острое чувство самосохранения и приискивает себе подобную защитную броню? Моллюсков, морских уточек, мидий, устриц, черепах, ежей, броненосцев, дикобразов, носорогов наделила ею природа. Насколько я помню, один только рак-отшельник выискивает брошенные раковины брюхоногих моллюсков и береговых улиток-литорин или любые подходящие полые предметы и заползает в них, используя как укрытие и надежную защиту для своего тела. Homo sapiens и arthropoda crustacea[33] — как знать, быть может, мы гораздо ближе друг к другу, чем думаем. Рак-отшельник находит себе подходящие доспехи и носит их, но время от времени ему приходится бросать свою раковину и ползти по песчаным барханам океанского дна, оставаясь беззащитным, нежным и уязвимым, — пока не подыщет себе раковину покрупнее и не заползет в новый домик.

Книга преображения

33

Членистоногие ракообразные (лат.).