Тайна «Утеса»

— Вы упомянули свою газету в разговоре с дедушкой, так что расшифровать инициалы было нетрудно.

Я бы охотно и дальше наслаждался этой беседой, до обязанности хозяина призывали меня к другим гостям. Я повел Стеллу через площадку в комнату Памелы.

— А это, наверно, комната вашей матери.

Стелла остановилась, низко опустив голову, будто ожидая, что оживут воспоминания или зазвучит чей-то далекий голос, потом, вздохнув, посмотрела на меня. В повороте ее головы было столько мягкой, совсем не детской грации!

— Как жаль, что все забывается! — вздохнула она.

— Что вы! — возразил я. — Это — один из самых мудрых законов природы. Жить надо будущим, а не прошлым.

— Но понимаете, — начала объяснять мне Стелла, — годы, которые я прожила в этом доме с матерью, были прекрасны. Говорит же мисс Холлоуэй, что моя мать все вокруг превращала в рай. А будущее…

Стелла осеклась. Может быть, она боится будущего? Есть ли у нее кто-нибудь, кроме этого старика?

— Дом даже лучше, чем в моих снах, — сказала она, когда мы спускались по лестнице, — но больше Всего мне понравилась маленькая комната, где мы оставили пальто. Мисс Фицджералд считает, что это детская.

В холле все столпились вокруг Уэнди. Держа в руках зеленый стеклянный шарик12-амулет Памелы, она предсказывала судьбу. Макс поддразнивал ее и, стараясь отвлечь, соблазнял всякими лакомствами со стола. Я услышал, как он предостерегал ее:

— Не будете есть, взлетите, как шарик.

А Уэнди отвечала:

— Саломея должна быть худой.

Она увидела меня и, смеясь, подозвала к себе:

— Иди сюда, Родди, подыши!

Я повиновался, и она с таинственным выражением стала пристально вглядываться в замутившуюся поверхность стекла.

— О, тебя ждет блестящее будущее! — воскликнула она.

Все радостно зашумели.

— Вижу большой дом, — продолжала Уэнди, — а на него падают сверху какие-то бумаги… Как снег! Это рукописи! Они сыпятся, как из рога изобилия. А теперь я вижу комету с огненным хвостом — это звезда, ну конечно, это — актриса! Она играет главные роли во всех твоих пьесах. А огненный хвост — это ее апельсиновые волосы…

Конец гадания был заглушен взрывом хохота, и Макс, стоявший на лестнице со стаканом в руке, крикнул, что он хочет предложить тост. Джудит, бросив веселый взгляд на Питера, шепнула Максу какое-то предостережение. Он рассмеялся:

— За Уэнди Флауэр! Пусть ее силуэт всегда остается столь же изящным! Пусть ее Саломея вскружит голову всем критикам! — За этим последовал тост в честь Питера Кэри: — Успеха всем его работам! Выпьем за него, за его жену, за его театр!

Питер, принужденный выступить с ответным словом, поднявшись, в меланхолических тонах поведал о трагической участи всех, кто связал свою судьбу с театром, и противопоставил их горький жребий надежности домашнего очага — такого, как у нас с Памелой. Он забавнейшим образом сравнивал наш удел в старости с уделом его и Уэнди. Все заливались смехом, хотя, пожалуй, он немного перестарался.

Кончив, он упал на стул, словно сраженный отчаянием, а я предложил тост за нашу дебютантку.

— Спасибо, — смущенно ответила Стелла и зарделась.

Скотт, который наконец развеселился, стал требовать, чтобы она сказала речь. Стелла покачала головой и что-то тихо прошептала Джудит, та кивнула и, встав, произнесла несколько милых слов, пожелав счастья «Утесу».

Уже пробило одиннадцать, а в двенадцать Стелле нужно было уезжать. Поэтому я спросил, что ей больше хочется посмотреть — фейерверк или шарады? Она решительно выбрала фейерверк, и я поспешно повел Питера в оранжерею за подносом и фонарем.

— Нет, серьезно, Родерик, — убеждал меня Питер, пока мы готовили фейерверк на дальнем краю лужайки, — серьезно, ты должен написать для нас пьесу. Труппа задыхается без новых пьес, а посмотри, как повезло нам с нашей главной находкой, она продержалась в театре больше года. Ты сам ее разрекламировал сверх меры. Милрой сразу вцепится во все, что ты напишешь.

— Продолжай, Вельзевул! — воскликнул я в ответ. — Скольких честных критиков тебе уже удалось соблазнить подобными речами! Сколько их, несчастных, обрекло себя на вечные муки!

Ночь была теплая; гости столпились на ступеньках крыльца. Их силуэты четко рисовались на фоне открытой освещенной двери. «Хорошая штука — новоселье», — подумал я.

Приготовленный нами фейерверк — цветы, огненные фонтаны, деревья — взмывали в синее ночное небо, приветствуя луну, и разлетались искрами, отражаясь в море. Последним над нашими головами зарделось знамя, словно утренняя заря, и потухло где-то вдали. На минуту группа в дверях замерла, потом, смеясь и хлопая в ладоши, распалась. Меня окликнула Памела: Скотт и Стелла уже поспешно направлялись к машине.

— Время Золушки истекло, — заметила Джудит.

Стелла сказала всем «До свидания», особо улыбнувшись Максу, а мне смущенно добавила «Спасибо». Я слышал, как, высунувшись из машины, она призналась Памеле:

— Никогда в жизни не была так счастлива!

— Не забудьте, в понедельник в четыре, — крикнула ей вслед Памела.

— Золушка? — задумчиво продолжала Джудит. — Да нет, скорее Спящая Красавица. Интересно, что с ней будет дальше?

На берегу залива пылал костер; это Питер похитил мои дрова. Они с Уэнди исполняли какой-то дикий танец, изображая разбойников, что-то показывали друг другу, прятались, прыгали с камня на камень и так красноречиво ликовали, якобы завидев приближающуюся жертву, что и нам чудилось, будто мы видим несчастный корабль, а в вопле, который испустила Уэнди, все услышали предсмертный крик обреченного экипажа. Глядя, как Уэнди кровожадно молотит по головам подползающих к ней воображаемых врагов, а потом пускается в неистовую победную пляску, Джудит высказала предположение, что в другой своей жизни Уэнди сама была разбойником-душегубом.

— Была! — подтвердила возбужденная Уэнди, падая на колени на траву. — И, Боже мой! — Она выпрямила спину. — Вот это была жизнь! Обманывать простаков, сбивать с курса красавцы корабли! Зажжешь, бывало, сигнальный огонь и следишь, как они меняют курс, идут прямо на рифы — такие гордые, так кичатся своим удачным плаванием и ведь уже почти в родном порту! А потом — треск, вопли… и добыча!

— Замолчи, чертенок!

У Питера был испуганный вид, остальные аплодировали. Я сказал:

— Вот теперь мне захотелось увидеть твою Саломею. Перед их уходом мы с Памелой пообещали, что приедем на одну ночь в Бристоль и посмотрим пьесу.

На следующий день супругам надлежало успеть к трем часам на репетицию; они неохотно распрощались с нами. Я предложил отвезти их в гостиницу, но им вздумалось спуститься по тропинке, ведущей с холма вниз через спящую деревню. Макс пошел с ними, а Памела, Джудит и я вернулись в затихший дом.

Лиззи исчезла со сцены. Все осталось в полном беспорядке, но заниматься уборкой среди ночи не стоило. Джудит поднялась наверх, а мы с Памелой съели почерневшие бутерброды с бананами и выпили лимонаду. Выбросив содержимое пепельниц за дверь, мы заперли ее на засов, закрыли все окна первого этажа, а детскую оставили открытой, чтобы Макс мог войти в дом.

— Почему бы тебе не переночевать здесь, Родди? — спросила Памела, включив в детской лампу. — Здесь неплохая кровать.

Я объяснил ей, что не люблю спать на первом этаже и что мне очень удобно на диване.

— Хорошо, — ответила сестра рассеянно и, остановившись посреди комнаты, сказала: — Как странно!

— Что странно?

— Я заметила, что Стелла надушилась этими духами, но запах был едва уловимый, а теперь пахнет очень сильно, чувствуешь?

— О чем ты говоришь?

— Разве ты не заметил? Пахнет мимозой, духами Стеллы.

— Не чувствую.

— Ну как же, Родди, не может быть!

— Вот теперь, пожалуй, ты заставила меня поверить, что я слышу запах.

Памела недоверчиво посмотрела на меня.

— Что ж, кому медведь на ухо наступил, а кому — на нос, — заметила она.

Наверху навстречу нам вышла из своей комнаты Джудит.