Страница 14 из 80
После обеда Чарли поднялся в мастерскую в прекрасном настроении. Мы с Памелой смиренно заняли отведенные нам места подмастерьев, и работа закипела, но, по мере того как время шло, я все больше и больше злился на себя, что отверг предложение Памелы устроить чай на пляже. Меня раздражала каждая минута, проведенная в этой комнате, голова моя уже начинала трещать. Поэтому, когда ровно в четыре в мастерской появилась Лиззи, мы с Памелой в один голос ликующе воскликнули: «Чай!»
— Тсс! — шикнула на нас Лиззи, делая какие-то знаки.
Она запыхалась и сообщила взволнованно:
— Приехала мисс Мередит.
— Девонширские сливки! — распорядилась Памела, стаскивая с себя комбинезон.
Когда через десять минут я присоединился к ним внизу, то увидел, что Памела сидит на диване у окна. Стелла — в обитом пестрой тканью кресле с высокой спинкой, рядом на столике на колесах — чайник, а стол между ними ломится от всякой снеди.
Проговорив «Здравствуйте!», Стелла протянула мне руку, в голосе ее я не услышал никакого интереса, но лицо осветилось веселой улыбкой. На голове у Стеллы красовалось нечто мягкое из коричневого шелка — не то жокейская шапочка, не то капор, с лихо заломленным полем. Стелла, наверно, и сама не подозревала, какой шик придавал ее шляпе этот изгиб. На ней было шелковое платье, напоминавшее школьное, но она приколола к нему розу, точь-в-точь того же цвета, что ее порозовевшие от удовольствия щеки. Она деликатно намазывала на пышку сливки.
— Кто так мажет? Берите пример с меня! — сказала Памела, горой накладывая сливки на свою булочку. — Только из-за девонширских сливок мы и перебрались сюда, — продолжала она с самым серьезным видом. — Но вы, может быть, их не любите? Туземцев никогда не поймешь.
Стелла рассмеялась и взяла полную ложку сливок.
— Нет, я люблю эти сливки. Дедушка всегда присылал мне их ко дню рождения, когда я училась в Брюсселе.
— Вам нравилась ваша брюссельская школа? — спросил я.
— Школа очень хорошая, но разве кому-нибудь когда-нибудь нравится в школе? — ответила она.
Чувствовалось, что она подыскивает подобающую тему для разговора, вероятно намеченную заранее. Но вот лицо ее прояснилось.
— Вы уверены, что вам понравится жить в глуши? — спросила она.
— Уверены! — ласково сказала Памела. — И надеемся, вы не очень жалеете, что перестали быть владелицей этого чудесного дома?
Если. Памела считает, что нужно сломать лед, она обычно просто прыгает на него с разбега. На сей раз этот прием сработал. Стелла горела желанием поговорить об «Утесе».
— Наверно, купи его кто-то другой, мне было бы досадно, но сейчас я рада.
Ее застенчивую улыбку можно было принять за комплимент нам.
— Только мне здесь как-то непривычно, — продолжала она задумчиво. — Я ведь никогда не относилась к этому дому, как к жилому, я хочу сказать, я не думала, что здесь можно просто есть, спать; я считала, здесь только память о прошлом и каменные стены.
— Неужели вы действительно сейчас здесь впервые после того, как уехали? — спросил я.
Стелла кивнула.
— Дедушка… — Она помедлила. — Видите ли, это вполне естественно, он понять не мог, как это мне может хотеться побывать здесь.
— Да, конечно.
Стелла доела пышку и, не дожидаясь, когда ленч кончится, не спросив разрешения, встала из-за стола и принялась осматривать комнату. Подошла к окну, поглядела, какой вид открывается из него, вошла в оранжерею. Потом вдруг вернулась в гостиную и села за стол.
— Простите меня, пожалуйста, — извинилась она.
— Ничего. Но не хотите ли еще чаю? Скажите, — продолжала Памела, наливая Стелле вторую чашку, — вам здесь что-нибудь вспоминается?
— Да нет, — ответила Стелла, сложив руки на коленях. — Я всегда помню только одно, потому что много раз видела это во сне. Знаете, мне ведь и трех лет не было, когда я… когда я стала жить с дедушкой.
— Мне было бы интересно узнать, что именно вы помните, если это вас не расстроит, — сказал я.
— Да, кое от чего расстроиться можно; мне помнится, будто я одна в комнате, в темноте. Снаружи Ко мне тянется что-то черное, наверно вот это дерево. Мне страшно впотьмах, и я плачу. Плачу долго, и вдруг кто-то входит, склоняется надо мной и шепчет какие-то ласковые слова — не знаю, что именно, Потом зажигает свет. Все снова хорошо, я счастлива, Но тут входит кто-то еще и тушит свет.
— И вы снова плачете? — спросила Памела.
— Тогда уже мне так страшно, что я не плачу.
— Пожалуйста, когда вам снова все это приснится, вспомните, что после всех приду я и снова зажгу свет, — твердо сказала Памела.
Стелла очень серьезно посмотрела на нее.
— Спасибо, — поблагодарила она.
Мы стали говорить о снах, и я заметил, что гораздо вразумительней, чем прежде, излагаю теорию о том, что сны представляют собой отражение скрытых конфликтов и отображают в символах то, что происходит днем. Стелла завороженно слушала, но не так, как обычно слушают девушки, — мне всегда кажется, что им просто хочется сделать приятное рассказчику. А Стелла напоминала маленького мальчика, которому показывают, как работает часовой механизм. Когда я заговорил о такой общеизвестной вещи, как полеты во сне, она воскликнула:
— А мне всегда снится, что я летаю!
— И под вами толпа восхищенных зрителей, правда? Лично я летаю во сне только таким образом! — вступила в разговор Памела.
— Нет, — засмеялась Стелла, — у меня зрителей нет, и очень хорошо, потому что я летаю недолго, сразу падаю.
— Когда-то я тоже сразу шлепалась, — засмеялась и Памела, — ничего, придет время — и вы полетите.
Мы рассказали Стелле о предполагаемом новоселье, и я выразил надежду, что она придет.
— Тогда уже весь дом, кроме столовой, будет готов, и я вам все покажу, — пообещал я.
— Ах, — выдохнула она с тоской, — как бы мне хотелось прийти!
— Если понадобится, я сбегу от гостей и вовремя отвезу вас домой.
— Скажите, а в котором часу это будет?
— Мы начнем в восемь, — ответила Памела.
Стелла покачала головой.
— Вряд ли что-нибудь получится.
— Очень огорчительно. Приходите как-нибудь днем, — предложила Памела, — устроим пикник, выпьем чаю в одном из этих мест, о которых вы мне рассказывали. Мы даже в ущелье еще не были. — Памела повернулась ко мне:
— Родди, ты когда-нибудь слышал такие заманчивые названия, как «Скала мертвеца», «Пещера разбойников», «Беседка любовных вздохов»?
— Вы, наверно, хорошо знаете побережье? — спросил я Стеллу.
— Я изучала его на каникулах, — горячо заговорила она, — когда удавалось накопить денег на автобус и на эти смешные маленькие поезда. Но дедушка говорит, что теперь я уже слишком взрослая и мне не пристало бегать по округе. Странно, почему-то когда вырастаешь, свободы становится меньше.
Стелла осеклась. «Боится, что мы решим, будто она осуждает дедушку», — подумал я. Она переводила взгляд с Памелы на меня, не решаясь продолжать. Видимо, считала необходимым что-то сказать, но не знала, как начать.
— Мисс Фицджералд, мистер Фицджералд, пожалуйста, не обижайтесь на дедушку за то, что он не нанес вам визит.
Она смотрела на нас с беспокойством.
— Мы этого и не ждем, — быстро заговорила Памела. — Видите ли, мы ведь знаем об ужасном несчастье, которое здесь случилось. Наверно, для него мучительна сама мысль об этом доме.
Стелла продолжала, как будто эти слова ее успокоили:
— Моя мать… знаете, она была его единственной дочерью и такая была красивая и добрая! Вы ведь видели портрет, правда? Так что знаете.
— Лицо ангела, — отозвался я.
— И дедушка не успел прийти, она умерла без него.
Стелла помолчала, потом, подчиняясь какому-то порыву, спросила, словно запретные мысли сами рвались у нее с языка:
— Я неправильно поступила, решившись прийти сюда? В этом есть что-то неестественное, болезненное?
Как затуманилось ее лицо! Она явно повторяла слова старого капитана. Памела задумалась.