Страница 47 из 116
Наконец, 3-й Обсервационной армией командовал генерал от инфантерии граф Тормасов. Эта армия прикрывала киевское направление и состояла из 54 бригад пехоты, 76 батальонов конницы и 10 казачьих полков. Всего 44 тысячи человек при 168 орудиях[129].
Итого — 211 тысяч человек при 906 орудиях. Такой большой армии с огромной огневой мощью никогда не было ни у Петра под Полтавой, ни у Румянцева, ни у Суворова.
Однако впервые в российской истории в армии не оказалось... главнокомандующего! Все командующие тремя армиями находились в одинаковом чине и не были подчинены друг другу. Ни у одного из них не было морального авторитета.
Барклай де Толли был умен и достаточно опытен в военном деле. Не берусь судить, действительно ли он сказал в 1807 г. в Мемеле известному историку Нибуру: «Если бы мне пришлось действовать против Наполеона, я вел бы отступательную борьбу, увлек бы грозную французскую армию в сердце России, даже на Москву, истощил бы и расстроил ее и, наконец, воспользовавшись суровым климатом, заставил бы Наполеона на берегах Волги найти вторую Полтаву». Или это придумал Нибур задним числом? Но, увы, Барклай не только не пользовался авторитетом, но, скорее, был ненавидим русской частью генералитета и офицерства. Тут стоит заметить, что примерно половина наших генералов не были этническими русскими и большинство их составляли немцы.
Багратион был храбр, но он были лишь превосходным исполнителем стратегических планов Суворова и Кутузова. Соответственно, о том, чтобы сделать его главнокомандующим, речь никогда не заходила. Наконец, Александр I не забыл его связи с Екатериной III.
Тормасов и подавно не годился в главнокомандующие.
Большую роль в окружении царя играл прусский генерал Фуль (Пфуль). Когда в 1806 г. началась война Пруссии с Наполеоном, то Фуль, бывший докладчиком по делам Главного штаба при прусском короле Фридрихе-Вильгельме III, составил, по обыкновению, самый непогрешимый план разгрома Наполеона. Война началась 8 октября, а уже 14 октября, ровно через шесть дней, Наполеон и маршал Даву в один и тот же день уничтожили всю прусскую армию в двух одновременных битвах, при Иене и при Ауэрштадте. В этот страшный час прусской истории Фуль изумил всех: он стал хохотать, как полоумный, издеваясь над погибшей прусской армией за то, что она не выполнила в точности его плана. Слова «как полоумный» применил к Фулю в данном случае наблюдавший его Клаузевиц. После этого краха Фуль перешел на русскую службу. Он поселился в Петербурге и тут стал преподавать военное искусство императору Александру. Александр уверовал в гениальность своего учителя и взял с собой на войну 1812 г. этого раздраженного, упрямого, высокомерного неудачника, не выучившегося за шесть лет пребывания в России ни одному русскому слову и презиравшего русских генералов за незнание, как ему казалось, стратегической науки.
По совету Фуля Александр, не спросив ни Барклая, ни Багратиона, приказал устроить «укрепленный лагерь» в местечке Дриссе, на Двине. По мысли Фуля, этот лагерь, где предполагалось сосредоточить до 120 тысяч человек, мог по своему срединному положению между двумя столбовыми дорогами воспрепятствовать Наполеону идти либо на Петербург, либо на Москву. И когда Наполеон внезапно перешел через Неман, русской армии было велено отступать на Свенцяны, а оттуда в Дриссу
«Дрисский лагерь мог придумать или сумасшедший, или изменник», — категорически заявили в глаза Александру некоторые генералы посмелее, когда армия с царем и Барклаем во главе оказалась в Дриссе. «Русской армии грозят окружение и позорная капитуляция, Дрисский лагерь со своими мнимыми "укреплениями" не продержится и нескольких дней», — утверждали со всех сторон в окружении Александра.
Находившийся в небольших чинах при армии Барклая Клаузевиц, осмотревший и изучивший этот лагерь как раз перед вступлением туда 1-й русской армии, делает следующий вывод: «Если бы русские сами добровольно не покинули этой позиции, то они оказались бы атакованными с тыла, и, безразлично, было бы их 90 или 120 тысяч человек, они были бы загнаны в полукруг окопов и принуждены к капитуляции».
Нелепый план Фуля — плохое подражание Бунцловскому лагерю Фридриха II — был, конечно, оставлен уже спустя несколько дней после вторжения Наполеона, но существенный вред эта фантазия бездарного стратега успела все-таки принести. Согласно идее таких «укрепленных лагерей», обороняющийся должен действовать непременно при помощи двух разъединенных армий: одна защищает лагерь и задерживает осаждающего неприятеля, а другая, маневрируя в открытом поле, тревожит осаждающих атаками и т.д. Русская армия и без того уже самой природой литовско-белорусского Полесья была разделена на две части, к тому же совершенно не известно было, куда и какими дорогами двинется Наполеон. А пока носились с планом дрисскои защиты, эти разделенные две русские армии и подавно не делали и не могли делать никаких усилий для своего соединения. На несколько дней засела 1 -я русская армия в этом лагере на левом берегу Двины, напротив местечка Дриссы, в сотне километров от Динабурга (Двинска), вверх по течению Двины.
Царь, по свидетельству очевидцев, прибыл в Вильно с твердым убеждением в пригодности плана Фуля. Однако все были против плана Фуля. Но никто ничего толкового не предлагал, кроме Барклая де Толли, которого слушали мало. Он советовал отступать, не идти на верный проигрыш генеральной битвы у границы.
Обстановка в штаб-квартире Александра I великолепно описана Львом Толстым. Он ехидно подметил: «...во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта. Которой не было на военном совете в 1805-м году. — Это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон, и его страшным именем разрушали предположения один другого»[130].
Тут я хочу обратить внимание на состояние русских крепостей, судьба которых обычно выпадает из поля зрения наших историков, описывающих наполеоновские войны. С древних времен московские князья, а затем цари тратили огромные средства на строительство и модернизацию крепостей на западных рубежах. Екатерина Великая не стала уделять должного внимания крепостям, да и, честно говоря, нужды в этом особой не было. Но почему Александр, который якобы защищал Россию от агрессора, не создал системы крепостей на западных границах своей империи? Наполеон быстро и эффектно завершал свои кампании разгромом в одной-двух битвах армий противника, но не любил осаждать крепости, и они иной раз защищались от французов по полгода, году и более.
И в 1812 г. мощные, хорошо укрепленные крепости могли надолго задержать Наполеона на западных рубежах. Но, увы, Динабург перестраивался, не был готов к обороне и был оставлен. Ковно, Гродно, Вильно имели лишь старинные (польские) укрепления и были сданы без боя. Смоленск по-прежнему числился крепостью, но в его стенах были огромные проломы, как писал Коленкур — «старые бреши». Любопытно, с каких времен они остались? С XVII века?
В Бобруйске с 1810-го по 1812 год наскоро построили девять земляных укреплений. И даже эти убогие укрепления позволили сравнительно небольшому гарнизону отбиваться от французов с июля по ноябрь 1812 г.
Плачевное состояние западных русских крепостей к 1812 г. — не результат нехватки средств в Военном министерстве и не просчет генералов. Это результат стратегии Александра I — наступать и воевать на чужой территории.
В ночь на 12 (24) июня французские войска форсировали Неман. Накануне Наполеон обратился к армии с воззванием: «Воины! Вторая Польская война начинается. Первая кончилась при Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия поклялась на вечный союз с Францией и вечную войну с Англией. Ныне нарушает она клятвы свои. Она объявляет, что даст отчет в поведении своем, когда французы возвратятся за Рейн, предав на ея произвол союзников наших. Россия увлекается роком; да совершится судьба ея!»[131]
129
По данным Военной энциклопедии. Т. XVII. С. 214.
130
Толстой Л.Н. Война и мир. Т. III. С. 53-54.
131
Жилин П.А. Отечественная война 1812 года. М.: Наука, 1988. С. 102.