Страница 58 из 60
Вскоре мы увидели, что едем вдоль длинной каменной стены. Отдельные буквы, прикрепленные к стене, выписывали ФРАНЦУЗОВА БУХТА. Мы свернули на широкую подъездную аллею. Растительность неожиданно стала выглядеть окультуренной. За асфальтированным участком гравийные дорожки вели вверх по мягким склонам и исчезали. Место было тихим. Две спортивные машины, одна красная, другая кремовая, под цементным навесом сторожки — низкого здания из камня и стекла с чистыми прямыми линиями. Еще несколько машин было аккуратно припарковано на солнце. Я с интересом и опаской озирался в поисках миллионеров и членов нью-йоркского высшего общества, но никого не увидел. Тишина была какой-то тревожной, но водитель вел себя так, будто ездил во Французову бухту каждый день. Он проехал прямо под навесом, остановился у стеклянного входа в сторожку, выпрыгнул из машины и распахнул двери и багажник с шумом, вызвавшим во мне благодарность.
Из сторожки вышла молодая ямайка. Она сказала спокойным голосом: "Добро пожаловать во Французову бухту" и вручила мне письмо. После этого все стало происходить очень быстро. Водителя отослали. Ямаец в черных брюках, белой рубашке и черной бабочке переставил мой багаж в маленькую белую электрическую машинку; я сел туда же; и вместе с багажом, выставленным на всеобщее обозрение, мы выехали из-под навеса на солнце и поехали вверх по гравийным дорожкам, не слыша ни звука, кроме жужжания мотора, свернули направо, проехали мимо бледно-зеленого затененного бассейна и по склонам среди деревьев. Мельком я увидел пляж: разлом в коралловом утесе, голубая вода, переходящая в синий и почти бесцветный, там, где прикасалась к белому песку. Черные холщовые стулья в тени миндальных деревьев, но ни одного человека. Взбираясь все выше, мы подъехали к краю лужайки, обсаженной молодыми кокосовыми пальмами. Потом вверх по крутому склону под аркой других деревьев, и, наконец, — к дому. "Это ваш коттедж" сказал водитель, останавливаясь у подножия бетонных ступеней. Во время всей поездки я никого не видел.
Мой "коттедж" оказался комплексом из двух коттеджей серого камня и одного дома из камня и стекла, расположенных на разном уровне. Коттеджи находились по двум сторонам крыльца, дом — наверху. Каменные блоки были вытесаны вручную, разной величины. Черная дверь открылась, и ямайка средних лет в очках, розовом платье и белом фартучке приветливо улыбнулась.
Я вошел в большую комнату с высокими потолками почти на самом краю кораллового утеса. Стена, выходившая на море, была из стекла. Терраса вправлена в кораллы, похожие на пенную резину.
Я оглядел обстановку: низкие, простые, удобные стулья и диван по трем сторонам индийского ковра с совершенно не индийским узором, высокие лампы с керамическими основаниями и длинными холстяными абажурами, стеклянные столики с журналами и книгами (в том числе "Властные элиты"). Это все было знакомо, потому что близко к идеалу, всё известно по дизайнерским журналам, прибежищам эскапистов, и потому казалось отделенным от реальности. А неожиданное расположение комнаты делало эту отделенность окончательной. За стеклянной стеной, поднимались, казалось, прямо из серого коралла, миндальные деревья, самые искусственные на вид из тропических деревьев с круглыми листьями, зелеными и медными, расположенными симметрично вдоль горизонтальных ветвей, а между листьями виднелись высокие, неравномерные утесы, голубое небо, прозрачное, пляшущее сине-зеленое море.
Из беспорядочного буша, что растет вдоль кружащей ямайской дороги, сразу в комичную белую машинку и через молчаливые, пустынные, вылепленные ландшафты до каменно-стеклянного дома с видом на море внизу: как будто уехал с Ямайки, как будто чтобы обнаружить Вест-Индию туристического идеала, надо покинуть Вест-Индию.
Уступая безмятежности, чувству внезапности своего перемещения, я даже не удивился, что хотя несколько мгновений назад было жарко, теперь стало прохладно, и что хотя море внизу было неспокойно, оно не шумело. Потом я понял, что дом полностью звукоизолирован и работает кондиционер.
Я прочитал письмо, которое дала мне секретарь из сторожки. Письмо приветствовало меня с большей формальностью, рассказывало, как получить то, что мне нужно, просило не давать чаевых и назвало имя экономки. Потом я взял гостевую книгу. Среди немногих имен я увидел имена Рокфеллеров и Дифенбейкеров.
"Вам здесь понравится, — сказала домоправительница миссис Вильямс. — А это, — добавила она, — телефон".
В одно мгновение я понял, что это был тот самый прибор, Алладинова лампа Французовой бухты, о чьей волшебной силе ("шампанское каждое утро") знала вся Ямайка. "Все что хотите, — сказала миссис Вильямс, — просто подымаете трубку и спрашиваете".
Телефон был серый, невиданного дизайна: он стоял вертикально на круглом основании.
"А если, допустим, я хочу шампанского?"
"Все что угодно. Люди перед вами, вы бы видели, сколько они пьют! Ой! Эти американцы умеют пить. Хотите шампанского прямо сейчас?"
Мне нужно было кое-что покрепче. "Немного бренди? Виски?"
"Просто позвоните в бар".
Я колебался.
"Вы робкий". Миссис Вильямс взяла телефон, быстро набрала номер и сказала: "Это Стоукс-Холл. Мой гость желает бутылку виски, бутылку бренди и немного содовой".
Телефон затрещал. Миссис Вильямс передала его мне.
"Какой виски?" — спросил мужской голос.
Ответ мой пришел на автомате: я отвечал словами известной рекламы.
"Дадли — отличный парень", — сказала миссис Вильямс.
Я испытал облегчение, узнав, что у человека в телефоне есть имя.
В дверь постучали, и миссис Вильямс впустила европейца, одетого как повар.
"Доброе утро, сэр, — я не мог определить его акцент, — что закажете на ленч?" Он вытащил блокнот и карандаш.
Он застал меня врасплох. Вспомнив, что не ем мяса, я сказал: "Яйца есть?"
Разочарование шеф-повара выразилось лишь в легком отводе блокнота от карандаша.
Жаль, что я не уделял больше внимания тем историям, что слышал ("все что хотите", "икра на завтрак").
"Или рыба?" — я ничего больше придумать не мог.
Блокнот пододвинулся к карандашу. "Может быть, лосось?"
"О да, лосось".
Я видел, как шеф-повар уезжает вниз по холму в своей белой машинке. Затем подъехала другая машинка, и оттуда с чемоданом вышел ямаец в бабочке.
"Ваши напитки, сэр", — он казался невероятно довольным. Легкими, быстрыми движеньями он выставил бутылки и исчез.
Со стаканом в руке я осмотрелся. Спальня простиралась во всю ширину дома; ее стеклянные жалюзи затенялись деревьями снаружи. В ванной комнате стояла глубокая ванна с изразцами, похожая на небольшой бассейн. Застеленная ковром гардеробная. Я пошел обратно в главную комнату, отодвинул стеклянную дверь и вышел на террасу на коралловом утесе. В ту же секунду я ощутил и жару, и ветер, и звуки: птицы, листья, море внизу, на берегу — перевернутая гребная шлюпка.
Я сел на низкий стул, встряхнул стакан, чтобы услышать, как звенит лед; и, роняя пепел сигареты в синюю пепельницу, начал читать "Властные элиты".
Стиль мистера Райта Милля становится почти непроходимым, если сопровождать его виски с содовой. Я отложил "Властные элиты" и взял журнал. Это был дизайнерский журнал для эскапистов. В нем я увидел ковер, на котором покоились мои ноги.
Кто-то пришел. Миссис Вильямс впустила двух красивых официантов с корзинкой, которая показалась мне слишком большой для моего заказа. Очень быстро они накрыли стол. Затем очень церемонно они предложили мне сесть. Они двигались легко, их движения — поклоны, протянутая, несущая блюдо рука — были несколько экстравагантны. Преувеличивая свою роль, они вели себя как доброжелательные фокусники.
Лосось был украшен икрой.