Макиавелли

Но несмотря на то, что образованием Никколо был обязан отцу, он презирал его скупость настолько, что в одном из сонетов (написанном еще до 1500 года) осудил сера Бернардо, сказав, что тот покупает «гусей и уток, но не ест», тогда как сын его изнемогает от голода. Кроме того, сумма, потраченная отцом на свадьбу дочери Примаверы в 1483 году, взятой в жены Джованни ди Франческо Верначчи, оказалась гораздо скромнее того, на что раскошеливались другие флорентийцы ради своих чад. Как бы то ни было, все эти мероприятия были для старшего Макиавелли в финансовом отношении весьма обременительными.

Возможно, Никколо недолюбливал страсть старшего Макиавелли к ученым диспутам вместо того, чтобы посвятить себя отысканию способов, как побольше заработать во благо семейства. Похоже, эту черту унаследовали и его потомки. По крайней мере, она время от времени давала о себе знать. В частности, известен один анекдотичный случай, в котором фигурирует каноник по имени Никколо ди Бернардо ди Никколо Макиавелли — внук нашего Никколо. Когда монах Санта-Кроче посетовал на то, что, дескать, некие люди сваливают покойников в фамильный склеп Макиавелли, Никколо с горькой усмешкой ответил: «Сие происходит с нашего дозволения, поскольку отец мой был большим охотником до разговоров, и чем больше народу соберется, тем ему приятней». Услышав такое, бедный монах онемел. Слова Никколо отдают флорентийским цинизмом, особенно если учесть, что непрошеные «гости» при жизни, вероятно, были простолюдинами и образованностью не отличались. Похоже, каноник был весь в деда, обладавшего поразительным умением смущать людей парой-тройкой дерзостей, нередко себе же в ущерб.

Можно сказать, что озлобленность пропитывала Флоренцию, и не только по причине, которую верно обрисовал писатель Джованни Папини, заметив, что флорентийцы радуются чужим несчастьям. Подобное отношение к людям коренится во всеобщей зависти и недоверии. В 1421 году это сформулировал Джино Каппони Старший, изложив в одной из записок сыну Нери целый перечень предостережений: не жалуй никому своего покровительства, если того не требуют обстоятельства; блюди осторожность как в делах с согражданами, так и с иноземцами; невежд, распутников и простолюдинов держи на коротком поводке, а иначе расплачивайся за последствия. Конечно, едва ли подобное мироощущение способствовало гармоничным взаимоотношениям. Так в конце XVIII века великий герцог Тосканы Петер Леопольд Габсбург-Лотарингский с горечью признает, что во Флоренции невозможно ничего добиться, потому что жители вечно заняты дрязгами. К тому же, добавлял он в гневе, флорентийцы попросту не умеют признавать чужую правоту. В будущем подобное отношение к окружающим станет помехой любой политической реформе, которая требовала некоей слаженности и могла (пусть даже теоретически) пойти на благо Флоренции.

В сущности, Флоренция процветает лишь под властью жесткого правителя, и это верно до сих пор. В год, когда Никколо Макиавелли появился на свет, государством фактически правил узкий круг олигархов во главе с представителями могущественной ветви Медичи, и все это скрывалось за внешними атрибутами так называемых демократических институтов. Едва ли на такую власть кто-нибудь мог решиться посягнуть. В 1466 году, за три года до рождения Никколо, несколько высокопоставленных горожан, многие из которых ранее поддерживали Медичи или пользовались их покровительством, сговорились захватить власть, но их замысел провалился из-за невезения, несвоевременных действий и предательства некоторых заговорщиков. В результате Медичи не только упрочили позиции во Флоренции, но и стали изыскивать возможности усилить свое влияние и за пределами города. В июне 1469 года, месяц спустя после рождения нашего Никколо, Лоренцо ди Пьеро де Медичи сочетался браком с Клариче Орсини, наследницей могущественного и воинственного римского рода, и тем самым не только обзавелся связями в папской курии, но и получил доступ к реальной военной силе.

В 1466 году заговорщиками, видимо, руководило желание вернуть конституционное правление, существовавшее до 1434 года, когда к власти пришли Медичи, и отличавшееся тем, что в управлении государством участвовало больше олигархов. Со временем, виртуозно используя различные политические и военные предлоги и накрепко привязав к себе подчиненных деньгами своего банка, Медичи сумели сосредоточить власть внутри узкого круга элиты. До 1434 года результаты голосования периодически проверялись, что обусловило политическую пригодность кандидатов, доказав которую можно было участвовать в жеребьевке и рассчитывать на некую должность. Считалось, что выборы по жребию не допускают к власти демагогов. К тому же существовали определенные ограничения (divieti), которые не допускали к власти горожан, занимавших государственные посты ранее, их ближайших родственников, а также людей разорившихся и задолжавших налоги. В любом случае чиновник занимал должность недолго — от двух до шести месяцев, — что не только обеспечивало сменяемость кадров, но и препятствовало узурпации власти. Чтобы уравновесить недостаток политической преемственности, периодически собирались временные совещательные комитеты (consultе е pratiche), а судя по именам их участников, нетрудно понять, кто на самом деле правил Флоренцией.

Сколь престижным ни было участие в таком комитете, все надежды флорентийцы возлагали на три высших органа городского управления (Tre Maggiori): Совет Двенадцати Добрых Мужей (Dodici Buonomini), Совет Шестнадцати Знаменосцев (Gonfalonieri di Compagnia) и Приорат (Priori delle Arti). Первые два органа — двенадцать старейшин и шестнадцать гонфалоньеров[8] — образовывали Совет Синьории. В Синьорию, важнейший совещательный орган Флоренции, наделенный высшей исполнительной властью, входили восемь приоров (представителей ремесленных цехов) и ее руководитель — Гонфалоньер справедливости (Gonfaloniere di Guistizia). Чтобы обезопасить государство и допустить к жеребьевке лишь самых достойных, в конце XIV века была учреждена должность выборщиков (accoppiatori) — они должны были наполнять мешки табличками с именами тех, кто прошел общую проверку. Принимать новые законы имели право только два традиционных законодательных совета, в которых участвовали различные слои населения.

Однако во время политического переворота после прихода к власти Медичи «избранные» были уполномочены не только отбирать кандидатуры, которым каждые два месяца предстояло избираться в Синьорию, но и включать и исключать из жеребьевки горожан независимо от результатов проверки. Для проведения столь радикальной конституционной реформы клика Медичи воспользовалась испытанной системой: был созван парламент (общее собрание всего мужского населении, наделенного минимальными выборными правами) для получения санкции на созыв бальи (balia), временной чрезвычайной комиссии, имевшей право изменить конституцию. В конце XIV века, с целью ужесточения контроля над городом, правящий режим вновь насильно созовет бальи, которые в свою очередь утвердят два законодательных органа: Совет Ста (Cento) и Совет Семидесяти (Settanta),[9] которые почти полностью состояли из приспешников Медичи. В итоге попасть в правительство становилось все труднее и труднее. Хотя подобная система не только не была закрытой, но и не удовлетворяла честолюбие всех желающих (заговор 1466 года спланировали члены Совета Ста, тогда как в заговоре Пацци 1478 года участвовало немало тех, кому Медичи когда-то отказали или оскорбили), она все же позволяла успешно злоупотреблять властью.

В дневниках сера Бернардо мы не найдем комментариев, касающихся флорентийской истории и политики, однако в трактате его сына «История Флоренции» (IstoriFiorentine) упоминаются некоторые эпизоды, которые вполне могли повлиять на мировоззрение Никколо. Он мог присутствовать на казни Франческо де Пацци в апреле 1478 года, где пристально наблюдал за окружающими и молча вздыхал. Никколо почти наверняка видел, как толпа молодежи проволокла по улицам Флоренции тело Джакопо де Пацци, отца Франческо, а затем сбросила в реку Арно (что с таким восторгом и восхищением описал в «Ромоле» Джордж Элиот — человек, не имевшей собственной семьи). Нет никаких свидетельств того, что сам Никколо участвовал в надругательстве над покойным, но образ окоченевшего тела Джакопо, которое со стуком волокут по мостовой, заставлял Макиавелли размышлять о том, что он называл «ярчайшим примером превратностей судьбы, когда человек с высот богатства и благополучия оказался так позорно низвергнут в бездну величайшего злосчастья». Если учесть, что родственник сера Бернардо, Джироламо, неверно выбравший союзников, был изгнан и брошен в темницу, а затем безвременно скончался, Макиавелли-старший имел все основания держаться подальше от политических баталий.

8

Представители шестнадцати районов (знамен) Флоренции. (Примеч. перев.)

9

Совет Ста — по сути, выборный сенат. Совет Семидесяти обладал функциями правительства; при нем были созданы два комитета: Совет Восьми (отвечал за внешнюю политику и ведение войн) и Совет Двенадцати Добрых Мужей (ведал финансово-кредитной и торговой политикой, вопросами внутренних дел и юстиции). (Примеч. перев.)