Человеческое тело

Пауза. Эджитто слушает слегка учащенное дыхание сестры.

— Вчера я ходила домой.

В последний раз они ходили туда вдвоем. После смерти Эрнесто прошло всего несколько дней, а они уже бродили по комнатам, разглядывая все вокруг так, словно выбирали, какую мебель забрать себе. Стоя перед большим зеркалом у входа, сестра заявила, что готова его увезти. Бери все, что хочешь, ответил он, мне ничего не нужно. Марианна вспылила: зачем ты так говоришь! А? Хочешь, чтобы я чувствовала себя виноватой, и потому говоришь «бери все, что хочешь», словно тебе ничего не нужно, а я — сволочь, во всем ищущая свою выгоду.

— Ну и как? — спрашивает он.

— А ты как думаешь? Пустой дом, везде полно пыли. Тоскливо. Даже не верится, что я там жила. Представляешь, стиральная машина была загружена. Они даже не удосужились посмотреть. Все вещи слиплись. Пришлось взять мешок для мусора и все выбросить. А потом я открыла платяной шкаф и выбросила все остальное. Все, что попалось под руку.

— Зря.

— Почему зря?

Эджитто и сам не знает. Знает, что не надо было этого делать, по крайней мере пока.

— Может, и пригодилось бы, — говорит он.

— Кому пригодилось? Тебе? Одежда — просто жуть. И потом учти, я здесь одна. Так что будь по крайней мере любезен не указывать, что мне надо и чего не надо делать.

— Ты права. Извини!

— Я связалась с парой агентств недвижимости. Говорят, квартира требует ремонта — много за нее не выручишь. Главное нам с тобой как можно скорее от нее избавиться.

Эджитто хочется сказать Марианне, что с продажей тоже можно подождать, но он молчит.

Она настаивает:

— Так когда же ты возвращаешься?

— Скоро. Вроде бы.

— Дату не сообщили?

— Нет. Пока нет.

— Может, мне все-таки позвонить? Я уверена, кто-нибудь откликнется и поможет.

Марианна всегда пыталась вмешиваться в его жизнь, словно оставляя за собой право оспаривать его выбор. В последнее время она неоднократно угрожала подать жалобу, и не куда-нибудь, а в Генеральный штаб. Пока что Эджитто удавалось ее отговорить.

— Это мне только навредит. Я же тебе объяснял.

— Не понимаю, как ты можешь так жить, не зная, что с тобой произойдет через неделю, через месяц. Постоянно зависеть от чьих-то капризов.

— Такая у меня работа.

— Дурацкая работа, ты сам знаешь.

— Наверное.

— Оказаться в месте, к которому ты не имеешь никакого, ни малейшего отношения. Смешаться с бандой фанатиков. И не надо мне говорить, что на самом деле я не такая, потому что мне прекрасно известно, какая я на самом деле.

— Марианна…

— До чего же все это глупо!

— Марианна, нам пора прощаться.

— Ну конечно, я так и знала. Слушай, Алессандро, квартиру действительно надо продать как можно скорее. Динамика цен в этом районе пугает. Только им могло казаться, что в нем есть что-то особенное. Эрнесто считал себя специалистом по инвестициям, помнишь? Он считал себя специалистом во всем. А теперь квартира ничего не стоит. Я правда очень обеспокоена.

— Я же сказал тебе, что сам этим займусь.

— Алессандро, действовать надо быстро.

— Хорошо. Пока, Марианна!

Эджитто не знает, означает ли задумчивый вид полковника Баллезио то, что он умный человек. Вряд ли, решает он. Зато Эджитто уверен в другом: полковник страдает разными маниями. Например, он увешал всю палатку пахнущими жвачкой ароматизаторами в форме деревца.

— Лейтенант Марокко! Располагайтесь!

— Эджитто, синьор полковник.

Баллезио наклоняется вперед, чтобы прочитать фамилию на куртке.

— Ой, да, ну ведь разница небольшая? Вольно, лейтенант, вольно! Садитесь вон там! Как видите, в этой палатке не так много удобств. Караччоло — спартанец. Просто он еще молод, все дело в этом. Зато я все больше ценю комфорт, — говорит он, любовно поглаживая живот. — Кстати, мне бы где-нибудь достать холодильник — для пива. Я видел холодильник у вас в медпункте. Он вам действительно нужен?

— Там хранится вакцина. И адреналин.

— Ну да, адреналин. Это важно. Но я мог бы хранить его у себя. Глядишь, и для пива место найдется. Все равно моя палатка открыта для всех, добро пожаловать в любой час дня и ночи. Особых тайн у меня нет. Да и вам вроде бы скоро домой?

Эджитто опускает глаза.

— В общем, подумайте! Может, и не стоит перетаскивать холодильник. Не знаю, как вы, а я всю жизнь мог пить теплое пиво. — Кивая в пустоту, полковник стискивает губы большим и указательным пальцами. — Ладно, ладно, — говорит он. Повторяет: — Ладно, ладно.

На столе у него лежит «Маленький принц». Полковник и лейтенант разглядывают нарисованного на обложке тощего мальчугана.

— Это жена всучила, — объясняет Баллезио, словно оправдываясь. — Говорит, я должен найти общий язык с нашими детьми. А я не очень понимаю, что значит «найти общий язык». Читали?

— Давно.

— По-моему, это чтиво для гомиков. Дважды над ней засыпал.

Эджитто растерянно кивает. Он уже забыл, зачем пришел к командиру. В зеленоватом свете, проникающем сквозь ткань палатки, Маленький принц кажется еще беззащитнее.

— Вы собирались о чем-то со мной поговорить, лейтенант?

— Полковник, я хотел бы остаться на базе. — Смысл фразы остается не вполне ясным и для него самого, пока он не договаривает ее до конца.

Баллезио поднимает брови:

— Вы серьезно?

— Да, синьор.

— Вообще в Афганистане или в этой заднице — Гулистане?

— На базе, синьор.

— Знаете, а вот я, наоборот, уехал бы хоть сегодня. Через три месяца откроется лыжный сезон. Лейтенант, вы не хотите вернуться домой — покататься на лыжах? Только не надо мне говорить, что вы один из тех южан, что ни разу не вставали на лыжи.

— Нет. Я умею кататься на лыжах.

— Ну вот и хорошо. Знаете, вообще-то я ничего не имею против южан. Среди них встречаются хорошие люди. Хотя называть их альпийскими стрелками — это все-таки слишком. Для них такая поганая пустыня, как эта, очень даже подходит. Им не привыкать. А вот я бы руку дал на отсечение, лишь бы вернуться в горы и кататься всю зиму на лыжах. Эх! Всякий раз обещаю себе, что в этом году займусь лыжами, а потом что-то не складывается. В прошлом году жена шла по тротуару и споткнулась, пришлось мне быть при ней сиделкой. Врагу не пожелаешь! Я смотрел в окно на покрытую снегом Тофану и, ей-богу, был готов пешком на нее взобраться, только бы потом скатиться вниз! Хоть на собственной заднице! А в этом году я снега вообще не увижу. Здесь только тратишь впустую время и жизнь. Особенно в вашем возрасте. Ну ладно. Вы точно хотите остаться?

— Совершенно точно, командир.

— Надеюсь, что вы не ощущаете себя кем-то вроде миссионера. Знаете, мне рассказали про то, как вы спасли ребенка. Ну, того, накачанного опиумом. Молодец! Очень трогательно. — Он беззвучно шевелит губами, словно жуя. — Помните только, что мы не миссионеры. У нас горячие головы. Мы любим играть с оружием, а еще больше — пускать его в ход.

— Это я из-за денег, — врет Эджитто.

Полковник с задумчивым видом яростно чешет нижнюю челюсть.

— Деньги — это веская причина.

Ароматизаторы в форме зеленых деревьев, как безумные, мотаются в потоке вылетающего из кондиционера воздуха, распространяя сладковатый запах. Эджитто чувствует, что его начинает подташнивать.

Баллезио показывает на него пальцем.

— А эта штука у вас на лице… Это пройдет?

Эджитто выпрямляет спину. Вспоминает рисунок из пятен у себя на лице. Рисунок меняется каждый день, как карта погоды, а он следит за ним, словно метеоролог. Он уже знает, что происходит в каждой части его лица: на щеках все скоро исчезнет, вокруг губ — побаливает, шелушение кожи под бровями пугает людей, уши — полный кошмар.

— Иногда проходит. Немного. На солнце, например.

— Я бы не сказал. Из-за пятен видок у вас так себе. Не обижайтесь!

Эджитто хватается руками за ремень. Внезапно ему становится жарко.

— У меня тоже раздражение, — говорит Баллезио. Расстегивает воротник куртки. — Подойдите! Вот, взгляните! Видите прыщики, да? Жутко чешутся. А у вас тоже чешутся?