Страница 48 из 67
В моем подсознании явно что-то творилось. Очевидно, я допустил какую-то оплошность. Может — забыл запереть заднюю дверь или окна. Я пошел посмотреть: все задвижки были закрыты! Может — поворошить дрова? Нет, огонь горел ровно! Я осмотрел лампы, осмотрел наверху все спальни, обошел вокруг дома, заглянул даже в ледник. Все было в полном порядке. И все же что-то было не так! Это убеждение крепло во мне с каждой минутой.
Усевшись наконец за стол и снова взявшись за книги, я заметил впервые, что в комнате словно бы тянет холодом. Между тем весь день стояла гнетущая жара, и вечер не принес облегчения. Кроме того, шесть больших ламп давали более чем достаточно тепла. И все же с озера веяло зябкой свежестью, пришлось встать и закрыть застекленную дверь на веранду.
Я немного постоял, глядя наружу, на поток света из окон, который выхватывал из темноты тропинку и небольшой участок озера.
И тут в дорожку света на воде вплыло каноэ, мгновенно ее пересекло и скрылось во тьме. Оно находилось в сотне футов от берега и двигалось с большой скоростью.
Я никак не ожидал в такой поздний час увидеть здесь каноэ: все отдыхающие с противоположного берега озера давно разъехались по домам, да и остров находился в стороне от водных путей.
Занятия у меня после этого не заладились; на заднем плане сознания упорно маячила поразительно живая картина: черное каноэ стремительно пересекает узкую световую дорожку на поверхности озера. Эта картина мешала мне ясно видеть страницы. Чем больше я о ней думал, тем больше недоумевал. По размерам это каноэ превосходило все, какие мне попадались прошлым летом; широкобортное, с высокими, сильно изогнутыми носом и кормой, оно более всего смахивало на индейское боевое каноэ из старых времен. Я старался читать, но безуспешно; наконец я захлопнул книги, вышел на веранду и стал прохаживаться туда-сюда, чтобы немного согреться.
Вокруг ни звука, ни проблеска света. Неуверенными шагами я спустился по тропе к причалу, где под деревянным настилом едва слышалось бульканье воды. Где-то в лесу, на дальнем озерном берегу, упало дерево, в густом воздухе прокатилось эхо, сходное с первыми орудийными залпами отдаленного ночного сражения. В остальном глухая тишина царила безраздельно.
Стоя на причале в широком пятне света, которое тянулось за мной из окон гостиной, я увидел второе каноэ: мелькнув на неверной световой дорожке, оно тут же кануло в непроницаемую мглу. В этот раз мне удалось разглядеть больше, чем в предыдущий. Каноэ было похоже на первое: берестяное, широкобортное, с приподнятым носом и кормой. Вели его два индейца; один, на корме, рулевой, отличался вроде бы богатырским сложением. Это я разглядел довольно ясно, и хотя второе каноэ мелькнуло гораздо ближе, чем первое, я рассудил, что оба они направлялись домой, в резервацию,[108] расположенную в полутора десятках миль, на материке.
Пока я гадал, что занесло сюда индейцев об эту пору, край причала обогнуло в тишине третье каноэ, опять-таки с двумя индейцами и в точности такой же конструкции. Оно приблизилось к берегу почти вплотную, и меня внезапно осенило: это было одно и то же каноэ, трижды обошедшее остров кругом!
Выводы из этого проистекали отнюдь не самые приятные. Если тройное явление каноэ в столь поздний час и в столь неурочном месте объяснялось именно так, то, судя по всему, намерения двоих индейцев каким-то образом были связаны со мной. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы индейцы сотворили что-нибудь недоброе с поселенцами, делившими с ними эти глухие и суровые края, и все же как знать… Но нет, мне не хотелось даже думать о подобных опасностях, рассудок хватался за всевозможные иные объяснения; они приходили мне в голову одно за другим, но проверку логикой не выдерживали.
Тем временем инстинкт подсказал мне уйти с освещенного места, я спрятался в густой тени под скалой и стал ждать, не покажется ли каноэ в четвертый раз. Здесь я мог наблюдать, сам оставаясь невидимым, и такая предосторожность казалась не лишней.
Не прошло и пяти минут, как каноэ, оправдывая мои предчувствия, появилось снова. На этот раз оно приблизилось к причалу ярдов на двадцать, и я увидел, что индейцы собираются высадиться на берег. Я узнал в них тех же индейцев, и рулевой действительно был необъятных размеров. И уж конечно, это было то самое каноэ. Сомневаться не приходилось: эти двое из каких-то известных только им соображений нарезали круг за кругом, ожидая удобного случая, чтобы сойти на землю. Я напряг зрение, стараясь за ними уследить, но ночная темень поглотила их полностью. Не слышался даже плеск воды от их мощных, длинных гребков. Еще несколько минут — и каноэ, сделав очередной круг, вернется, и на сей раз, возможно, причалит. Нужно было приготовиться. Что у индейцев на уме, я не знал, а двое на одного (еще и индейцев, еще и великанов!), в поздний час, на уединенном острове — такой расклад не сулил ничего приятного.
В углу гостиной стояла, прислоненная к стене, моя винтовка «Марлин»,[109] с шестью патронами в магазине и одним в смазанной казенной части. Надо было успеть вернуться в дом и там изготовиться к обороне. Без дальнейших раздумий я кинулся к веранде, предусмотрительно лавируя между деревьями, чтобы оставаться невидимым. В доме я закрыл за собой дверь и поспешно загасил все шесть ламп. Оставаться в ярко освещенной комнате, где каждое мое движение видно наружному наблюдателю, в то время как я сам не вижу ничего, кроме непроницаемой тьмы за окнами, значило, по всем законам войны, подарить врагу преимущество. А враг, если это действительно враг, и без того слишком хитер и опасен, чтобы с ним шутить.
Я встал в углу гостиной, прислонившись спиной к стене и сжимая в руках холодный ствол винтовки. Между мной и дверью находился заваленный книгами стол, но в первые несколько минут я не различал во тьме вообще ничего. Потом постепенно обрисовалась комната, неясно проступили из мрака окна.
Прошло несколько минут, и за дверью (ее стеклянной верхней половиной) и двумя окнами, выходившими на переднюю веранду, стало различаться окружение, чему я обрадовался: если индейцы подойдут к дому, я их увижу и смогу судить об их намерениях. Я не ошибся, вскоре до моих ушей донеслись характерные гулкие звуки: к берегу пристало каноэ, его осторожно выволакивали на камни. А вот и весла подсунули под днище. По наступившей тишине я догадался безошибочно, что индейцы не идут к дому, а крадутся…
Глупо притворяться, будто я не был встревожен — и даже испуган — этой ситуацией и ее возможными последствиями, но говорю как на духу: всепоглощающего страха за свою жизнь я не испытывал. Уже тогда я сознавал, что моя психика переходит в особое состояние, при котором чувства отличаются от обычных. Физический страх в них никак не присутствовал, и хотя на протяжении всей ночи мои пальцы сжимали винтовку, я прекрасно понимал, что против грядущих ужасов она мне ничем не поможет. Не единожды я странным образом начинал ощущать себя не участником событий, не действующим лицом, а наблюдателем, причем скорее на духовном, нежели на физическом плане. Многие из ощущений, испытанных мною в ту ночь, были слишком неопределенны, чтобы их описывать и анализировать, но чего я не забуду до конца своих дней, это ощущение беспредельной жути происходящего и страх, что еще немного — и мой разум не выдержит.
Тем временем я, затаившись в углу, терпеливо ждал, что будет дальше. В доме было тихо, как в могиле, но слух улавливал неразборчивые шепоты ночи, а также как будто биение собственной крови в жилах и висках.
Если индейцы подойдут к дому сзади, они обнаружат крепко запертые окна и кухонную дверь. Чтобы проникнуть внутрь, им придется поднять шум, который я непременно услышу. Войти беспрепятственно они могли только через дверь напротив меня, и я не спускал с нее взгляда, не отрываясь ни на долю секунды.
Зрение все лучше приспосабливалось к темноте. Я видел стол, занимавший чуть ли не всю комнату (оставались только узкие проходы справа и слева), прямые спинки деревянных стульев, придвинутых к столу, и даже бумаги и чернильницу на белой клеенчатой скатерти. Мне вспомнились веселые лица, все лето окружавшие этот стол, и я, как никогда в жизни, затосковал по солнечному свету.
108
Резервация — в ряде стран (США, Канада, ЮАР, Бразилия) территория, наделенная самоуправлением, нечто вроде заповедника для коренного населения.
109
Винтовка «Марлин» — т. е. винтовка, произведенная известнейшей американской компанией, чья история насчитывает около 140 лет.