Смертник

Сжимая в руках автоматный рожок, нагревшийся от тепла ее рук, она чуть было машинально его не отстегнула. Девушка вспомнила, как целую жизнь назад ходила в школу, расположенную в районном центре. Военрук, оставшийся не у дел, от нечего делать учил ее собирать и разбирать автомат. Вот тогда она и почувствовала необъяснимое влечение к оружию, ко всем этим затворным рамам, ствольным коробкам, ударникам. Сколько там времени ей требовалось в конце концов, чтобы разобрать и собрать АКМ? Десять секунд, пятнадцать? Память этого не сохранила. Зато Ника отлично помнила, как легко делала это с закрытыми глазами. В школе не было мальчишек, поэтому Василий Петрович чувствовал себя незаменимым, отвечая на интерес, проявленный к оружию. Даже если это сделала девчонка. А уж верхом блаженства было упросить военрука сходить в лес, чтобы пострелять. Еще каких-нибудь лет десять назад в лес на стрельбище ходили ученики десятых классов. Правда, их уделом были винтовки. Но Рубикон для Василия Петровича был перейден. Вскоре списанный старенький автомат снова познал радость стрельбы.

Ника сидела на выстывшем полу, и холод проникал внутрь. Наверное, следовало подложить под задницу рюкзак, но ей было наплевать на простуду. Все равно там, внутри, беречь было нечего. Все, что можно было беречь, осталось в эмалированном тазу того хирурга, который повторно зашивал ей рваную рану в промежности. В луже крови плавала матка, просто бесформенный кусок плоти. В ту ночь Ника умерла как женщина. Теперь внутри у нее был такой же холод, как и снаружи.

Девушка оставила в покое автомат, когда часы с люминесцентным покрытием показали пять тридцать, разжала онемевшие пальцы и выпрямила усталую спину.

Она не успела прикоснуться к проводнику, как он открыл глаза и тихо сказал:

– Отбой, Очкарик.

Ника склонила голову на рюкзак, но уснуть так и не смогла.

Грек скомандовал подъем вскоре после того, как в сторожке стали угадываться предметы. После завтрака – галеты с чаем, еще не остывшим в термосе, – он повел новичков в глубь Зоны, так и не удосужившись объяснить, какие же твари ночью так надрывались. Хотя Макс поинтересовался.

– Разберемся, – скупо ответил Грек. – Очкарик, видишь дерево с обломанной вершиной? Дуй прямо и никуда не сворачивай. Макс следом. Потом ты, Краб. Вперед.

Честно говоря, Ника думала, что ее охватит какое-нибудь чувство от первых шагов по легендарной Зоне. Ничего похожего не произошло. Пейзаж вокруг ничем не отличался от того, что остался по ту сторону насыпи. Чахлая, желтая трава. Хилые деревья с искореженными стволами. Серое небо над головой. И ветер.

С намеченного пути Ника сошла неосознанно. Вдруг ей показалось, что тропа там огибает кочку – всего-то полтора шага в сторону. Поэтому она обошла кружным путем холмик, заросший травой, и двинулась было дальше.

За спиной кто-то сдавленно захрипел. Сжимая в руках автомат, Ника оглянулась, пытаясь быстро нащупать предохранитель. Но стрельба не понадобилась.

На том самом холмике, который она обошла, на коленях сидел Макс. В вылезших из орбит глазах застыл ужас. Сорванная верхняя пуговица висела на нитке. Макс пытался вздохнуть, но из горла вырывался надсадный хрип. Он задыхался.

Грек не спеша подошел к корчащемуся в судорогах парню и за шкирку вытащил его на тропу. Макс со свистом втянул воздух, и в мокрых от слез глазах стало проявляться осмысленное выражение. Проводник оставил его в покое и повернулся к Нике:

– Очкарик, подь сюда.

Ника сделала шаг к нему, опасаясь скорой расправы. Проводник улыбнулся, и она его не узнала. От прежнего добродушного человека, который изо всех сил старался казаться суровым, не осталось и следа. Этому мужчине не нужно стараться – он и был жестким, собранным и страшным.

– Ты зачем с тропы сошел, сынок? – ласково спросил Грек. – Я приказал тебе идти прямо и ни шагу в сторону. Приказал?

– Да. – Она кивнула. – Просто мне показалось…

– Что тебе показалось, сынок? – так же участливо поинтересовался он.

– Там ветер был везде… – Ника замялась. – Трава вроде как колыхалась. А там нет. Вот и все.

– Ага, – констатировал проводник и повернулся к Максу.

Тот с трудом приходил в себя. В распахнутом вороте куртки на шее горели темные глубокие царапины.

– В Зоне каждый доверяет только себе. Осознал? Если ты идешь следом за Очкариком, это еще не значит, что у тебя вместо головы жопа. Ты в Зоне. – Он ткнул Макса в грудь пальцем, и тот пошатнулся. – Один. Запомни. Всегда один. Смотри по сторонам. То, чего не заметил Очкарик, ты старайся не пропускать. Он может пройти первым – и ничего. А тебя схлопнет. Почему? Я спрашиваю. – Он наступал, и Максу волей-неволей приходилось пятиться назад. – Отвечать.

– Потому что… не смотрел по сторонам, – выдавил из себя Макс.

– Точно, сынок. Все ловушки проверять твоей шкурой не будем. Запомни еще одно: большинство аномалий можно вычислить. Не все. Но многие. Здесь Зона, сынок. В ней нет ошибок. В ней есть жизнь и есть смерть. Посередине ничего. Кроме твоей глупости, чаще всего. Еще везенья, но это реже. Молодец, Очкарик. Из тебя выйдет толк. Курс прежний. Вперед.

И Ника пошла вперед.

С каждым шагом Зона, почувствовав над людьми власть, проникала через поры под кожу, вливалась в кровь, стремительно завоевывая чужое пространство.

Грек

Грек взял курс на север, рассчитывая к вечеру добраться до Сумрачной долины.

Зона терпеливо выжидала, заманивала вглубь. Обычный набор: вакуумные, или безвоздушные, если быть точнее, ямы, пара гравиконцентратов, карусели да десяток изнанок, совсем мелких, рассчитанных на одного человека. Отработанных, черт побери.

Страшное зрелище представляет собой человек, вывернутый наизнанку. Черная земля, пропитанная кровью. Обломки конечностей и ребер, протыкающих со всех сторон кровавые куски плоти. Жуткое бесформенное месиво из белеющих костей и мяса. Невозможно представить себе, что прежде все это было человеком. Черепная коробка скрыта за мозговым веществом. Рыхлая масса, серыми червями облепившая обломки черепа. Словно она не пряталась внутри, а, наоборот, стеклась на запах крови. И как насмешка Зоны – два нетронутых глазных яблока среди бесформенной ноздреватой массы, таращивших зрачки в хмурое небо.

Грек далек был от мысли таким демонстративным способом запугать новичков. Много чести для сопляков, из которых, похоже, только один чего-то стоил – Очкарик. Еще, может быть, Макс. Только о нем проводнику думать не хотелось. Грек предпочитал поменьше общаться в Зоне с такими вот парнями, которых он заранее записал в смертники. Приберет Макса к рукам Зона, тот и пикнуть не успеет. На взгляд Грека, такова участь всех, кто слишком близко к сердцу принимает сталкерский неписаный кодекс.

Зона терпеть не может ничьих законов, кроме своих собственных. С этим не поспоришь. Захочет наградить – наградит. До конца дней своих богатым будешь. И плевать она хотела на твои заслуги перед обществом. Будь ты хоть распоследним подлецом, отвалит по полной. А уж захочет наказать, так будь ты хоть трижды святошей – огребешь и «за что?» спросить не успеешь.

У заброшенного колодца – все, что осталось от лесного хутора, – им пришлось остановиться. Вода здесь отличалась чистотой. Ходили слухи, что ученые объяснили природу такого странного для Зоны явления. Сразу под колодцем произошел разлом, и вода поступала сюда едва ли не с артезианских глубин.

Грек дождался, пока все утолят жажду, и скомандовал подъем.

Наблюдая за тем, как Очкарик сам вычислил комариную плешь, Грек вернулся к прерванным рассуждениям.

Чтобы не быть голословным, достаточно вспомнить Параноика. Иные сталкеры за артефактами в Зону ходят. С этими все ясно. Иные к ученым на «Аванпост» нанимаются – говорят, деньги немалые получают. Работать, конечно, приходится будь здоров. Дохнут они там как мухи. Поговаривали, что не только ученые над разными перерожденцами опыты ставят, но и Зона тоже со своей стороны… экспериментирует. Над людьми.