Забытый вальс

— Берешь ли ты?

И я ответила:

— Да. Да, беру!

И Конор улыбнулся.

На улице светило солнце, фотограф махал рукой, сверкающие черные автомобили снюхивались на церковном дворе.

Отлично провели время. Семь сотен кузин из Йола и дядюшка только что из Брюсселя. Мы с Конором на радостях хорошенько потрахались, а потом еще съездили в отпуск в Хорватию (вполне экономно после стольких расходов) и в одно прекрасное утро проснулись в Клонски — похмельные, сбитые с толку, бесстрашные.

Прошел год, за ним второй. Я была счастлива как никогда в жизни.

Это-то я понимаю. Несмотря на горечь, которая пришла позднее, я помню, что была счастлива. Мы работали изо всех сил и гуляли, когда только могли. Вечером валились в постель после длинного трудового дня и стаканчика того или сего. С шардоне я к тому времени завязала. Назовем этот период годами совиньон-блан.

У Конора вдруг появились деньги — он зацепил туркомпанию, мечтавшую выйти онлайн. Он тогда работал с людьми, кто-то мог бы даже сказать, работал на других, но его это, кажется, не удручало. Интернет изобрели ради Конора. Он и сам таков: всем интересуется и ни на чем долго не останавливается. Проводил перед монитором часы, дни, потом вдруг срывался с места, уходил в город, гнал на велосипеде к Форти-Фут, плавал там и в жару, и в холод, громко плещась и отдуваясь. Все в Коноре было малость преувеличено. Слишком много слоев одежды, а когда разденется догола — громко вздыхает, и растирает грудь, и пускает мощные газы перед тем, как облегчиться. В конце концов я перестала во все это верить. Звучит странно, однако я утратила веру во все его телодвижения, каждый его жест казался мне преувеличением, игрой, притворством.

Солнечный денек[5]

Но это все потом. Или началось уже тогда, происходило все время, а я не замечала? Быть может, мы всегда бежали каждый по своим рельсам, веря-не-веря, и так бежать могли бы до конца жизни? Не знаю.

Нас несло на легкой волне, меня и Конора, счастливо, разумно женатых-женатых-женатых. До новой встречи с Шоном я успела напрочь о нем позабыть. Го д 2005-й. Мы в очередной раз застряли на лето без отпуска, выплачивали ипотеку, а потому в банковский выходной поехали в Бриттас-Бей повидаться с Фионой.

Она выезжала с детьми на месяц-полтора, а Шэй наведывался, когда мог, то бишь когда ему было удобно. В ту пору Шэй здорово зашибал деньгу, у них был дом в Эннискерри, а еще, в получасе езды, роскошный трейлер в кемпинге у моря. Кусок земли ценой… почем знать, в сто, двести тыщ? — чуть ли не на самом пляже. Обычно я такому не завидую, но у меня не было двухсот тысяч, чтобы вот так ими швыряться, а как раз тому, что тебе не нужно, сильнее всего завидуешь.

Мы поднялись спозаранку и поехали по 11-му шоссе. Конор прихватил снаряжение для виндсерфинга, а я — пару бутылок вина и стейки для барбекю. Приехав, я помахала перед носом у Фионы белым целлофановым пакетом, в котором уже свернулась бурая кровь.

— Ох ты! — выдохнула она.

— В магазине мне показалось, что их стоит купить.

— Стоило, стоило, — заверила она. — Что за мясо?

— Пакет с жопой, — фыркнул Конор. Сквозь белый пластик примерно так оно и выглядело.

— Стейки из ноги ягненка, — сказала я.

Меган, моя племянница, расхохоталась. Ей было почти восемь, а ее братику Джеку всего пять, и он с веселым визгом нарезал круги. Конор погнался за ним, вытягивая руки с хищно скрюченными пальцами, поймал, прижал к земле, ухая что-то вроде:

— Ха-ха, жопа, ха-ха!

Как бы Джек не захлебнулся до рвоты, подумала я, тут счастливому семейному выходному и конец, но Фиона смерила парочку суровым взглядом и сказала лишь:

— Надеюсь, место найдется.

После чего поднялась по узким деревянным ступенькам и скрылась в своем фургоне.

Я пошла следом. Фиона стояла на коленях, впихивая мясо, уминая его, словно мягкую подушку, в нижний ящик морозилки. Рядом лежали овощи и салат.

— Ох уж этот трейлер!

— Тут славно, — вступилась я.

— Спальня sur mer.[6]

— Ну… — протянула я (поди знай, что на такое ответить). Огляделась: пластиковые перегородки с узором под обои, сделаешь шаг — все затрясется. Но ведь симпатично. Кукольный домик.

— У женщины в третьем отсюда фургоне деревянные жалюзи.

— Разве тут все не понарошку? — удивилась я.

— Ты себе не представляешь, — сказала она.

Шэй, как выяснилось, подумывал купить настоящую дачу возле Гори, а то и что-нибудь на континенте, может, во Франции. Обо всем этом Фиона, хватив вина и солнца, объявила во всеуслышание, когда собрались гости. Но с утра, когда она стояла на коленях перед невместительным холодильником, на полу, шершавом от песка, я пожалела славную сестренку: всегда-то ее в чем-нибудь превзойдет женщина, которая живет в третьем от нее фургоне.

К середине дня распогодилось. Тучи поползли к морю, по воде тянулись их тени, сумрачные и четко очерченные. Зрелище поинтереснее телевизора. Мы сидели на свежем воздухе, нацепив большие солнечные очки, шевелили пальчиками ног со свежим лаком — у одной бирюзовые ногти, у другой темно-синие. Просто сказка. Надо было и маму прихватить, ей бы понравилось, но мне и в голову не пришло. Не знаю почему.

Конор играл на лугу — бросал детям фрисби, точно псам.

— Апорт! — вопил он. — Апорт!

— Они ж не собаки! — напомнила я мужу.

Малыши уткнулись мордочками в траву и пытались ухватить тарелку зубами.

— Сидеть! — командовал Конор. — Дай лапу!

За детей я особо не беспокоилась, но как отреагирует их мать? Фиона вновь обвела их спокойным и строгим взглядом и сказала:

— Отличная забава.

Тут действовали какие-то особые правила, в которых я толком не разобралась.

Появилась чья-то девочка. Они с Меган немного потоптались друг перед другом, потом гостья тоже побежала за фрисби. Она металась туда-сюда, обреченно подпрыгивая:

— Нет, сюда! Сюда! Нет, дайте мне!

Споткнулась в разноцветных пляжных тапочках и заплакала. Точнее, взвыла. Даже на открытом воздухе заложило уши. На миг вопль прервался, крикунья то ли задохнулась, то ли набирала воздух. И снова завопила, еще пронзительнее.

Конор, молодец, не попытался щекотать ее или играть в «Жопу». Дитя было довольно увесистое, высокое и пухлое, сколько лет, с виду и не определишь. Что там, под кардиганом, — складки жира или уже намечается грудь? Розовый цвет кофты предполагал нежный возраст.

Мать девочки подошла к ней и негромко заговорила. Сделала паузу, сказала что-то еще. Судя по всему, от уговоров становилось только хуже. Меган и Джек таращились на подружку пугливо, но с тайным восторгом. Этой парочке скандал по душе. Приятные мурашки по коже. Интересно, часто ли они слышат крик в родительском доме?

Фиона приподнялась было, но не хотела вмешиваться. Даже отец девочки держался в стороне. Они возвращались со стоянки; дочка убежала вперед к друзьям, а он так и стоял, пережидал ее истерику. Помнится, я подумала: должен же кто-то в этой ситуации вести себя как взрослый человек, типа представить новеньких, предложить выпивку. Я помахала рукой, отец девочки слегка пожал плечами и неторопливо двинулся к нам. И словно мир застыл, остались только мы, свободные от всех и всего.

Это был Шон. Разумеется, Шон. Куда красивее, чем мне запомнилось, загорелый, отросли курчавые волосы. И такой несколько ироничный, снисходительный чересчур. Как будто он знал меня, и мне хотелось поскорее ему объяснить, что ничегошеньки он не знает. Во всяком случае, пока. И мы добрались до «Так вы утверждаете?..» прежде, чем его штаны соприкоснулись с полосатой тканью складного кресла.

Припоминая, я изумляюсь: такое стремительное сближение, искры сверкают в воздухе, но прошел еще год, прежде чем мы посмели, обрушили вокруг себя и его дом, и мой, и таунхаус, и коттедж, и дом-«Лего». К черту ипотеки. Стянули на себя небо, закутались в голубую ткань.

5

«Солнечный денек» (Su