Беда

— Неплохо.

— Славно. Когда можно будет вернуться в квартиру?

— Не знаю.

— Ты же поговорил с копами.

— И они поговорили с Ив.

— И что?

— Они не станут ее… По правде говоря, не знаю, что для этого нужно. Чтобы она сперва убила меня, наверное.

— Не смешно. Сейчас ты в безопасности?

— Она не сумеет прознать, где я, — сказал Джона. — Еще в городе человека выследить можно. Здесь — ну как?

— Надеюсь, ты прав.

— Да, — без особой уверенности подтвердил Джона. — После каникул вернемся. Поставим еще замок.

Он позвонил сестре, позвонил Вику, но тот не ответил. Наверное, они с Диной забрались высоко в горы и многие мили сосен блокируют сигнал. Джона оставил сообщение на голосовой почте, пожелал ребятам хорошо провести время.

Дом совсем затих. Он казался очень большим и в то же время словно съежился.

Джона проверил, как там Ханна. Она сидела перед телевизором и что-то напевала. Накручивала волосы на палец, обдирала заусенцы и не откликнулась, даже когда он позвал ее по имени.

Около восьми Джона выглянул за дверь. Их дом — единственный такой темный на всей улице. Все фонарики на подъездной дорожке перегорели, праздничную гирлянду не вывешивали. А вот домик напротив — загляденье, фронтон ярко освещен, на лужайке пляшет Санта. Дрожа в ознобе, Джона пересчитывал звезды, пытался напеть колядки, слова которых забыл, слушал, как ухают совы.

Только он немного успокоился, как вдруг раздался сильный грохот, и Джона опрометью кинулся в дом. Кое-как справился с паникой, выглянул в глазок.

Пусто.

Он приволок толстый стеклянный подсвечник. Открыл дверь и вышел на крыльцо. Ветер бросил тяжелую охапку снега на скелет живой изгороди. Кусты оседали и с треском ломались. Идиот, строго сказал себе Джона и вернулся в дом.

Понедельник, 20 декабря 2004

— Долго разговаривать не могу, — предупредил Джордж. — Четыре доллара минута. Все в порядке?

— У нас все о’кей, — сказал Джона. — Скучновато, но…

— Погоди.

Трубку отложили в сторону, послышался женский смех. Прекрати, сказала женщина. Джона расхаживал взад-вперед по комнате, пробежался пальцами по крышке пианино, превращенного в склад нечитаемых книг. Он же переживал насчет лишних расходов, этот Джордж, а теперь щекочет эту женщину, уже на восемь долларов нащекотал.

Хоть кто-то сейчас веселится. Джона был до чертиков уверен, что чертов козел Джордж дорвался до лучшего в своей чертовой жизни времечка, мать его.

— Значит, в порядке, все хорошо?

— Послушай, в котором часу приедет сиделка в пятницу? Я…

— Джона? Мне пора.

— Постой-постой-постой…

— Я еще позвоню. Извини, я… Лу!

Джона еще несколько раз повторил: Джордж!

Алло! Но в ухо уже выл долгий гудок.

— Черт!

Заскрипели ступеньки. Он обернулся, увидел Ханну в ночной рубашке.

— Это папа, — сказал он ей. — Передавал тебе привет.

Вторник, 21 декабря 2004

Он дробил день на части: отжимания, беговая дорожка, чтение. Покормил кошку и вычистил ее лоток. Снег повалил снова, засыпал следы, сгладил отпечатки шин. Окна спальни заперты изнутри. Парадная дверь и боковые заперты на замки, задвинуты засовы. Заднюю дверь Джона дополнительно укрепил стулом.

Уборка не входила в его обязанности, но помогала не сойти с ума, а дом был грязен. Джона ведь не допустит, чтобы все тут окончательно развалилось. Нет, только не в его вахту. Говорил сам с собой, как битый-опытный сержант из военных киношек: «Чарли» повсюду, ребята. Повернешься спиной — он тебя цап за задницу. Дисциплина — залог выживания. Я держу свой взвод в ежовых рукавицах. Залатать все дыры — или судно потонет.

Он включил пылесос.

Окна полностью завалены снегом.

Ничего не видно.

Среда, 22 декабря 2004

Джордж уже два дня не звонил. В его записной книжке Джона отыскал номер Бернадетты, которая обычно сидела с Ханной. Телефон был отключен.

Никто никогда не придет вовеки.

Сидя за кухонным столом, Ханна следила, как он спорит с туркомпанией, добиваясь, чтобы его соединили с круизным судном. Нет, не факс, не электронное письмо, а срочный звонок, неотложный. Почему не соединяют? Он догадывался почему: хотят, чтобы Джордж сам звонил ему по четыре доллара минута.

Днем корабль зайдет на несколько часов в порт, посулили ему. В пять часов зазвонил телефон. Джона заговорил самым твердым, самым укоризненным тоном, каким только мог.

— Алло! — сказал он. — Алло!

И телефон умер.

Он позвонил по мобильному Виллануэве, та перезвонила местным копам, они отзвонили Джоне и пообещали прислать патрульную машину.

Местные копы были приветливы, типичные стражи порядка из пригорода. Выслушали Джону и сказали, что будут проезжать мимо раз в пару часов. Он бы хотел, чтобы они остались с ним, остались навсегда, ну хотя бы до конца недели.

Если что случится, позвоните на…

Доброй ночи, пожелали ему копы — и уехали.

Они с Ханной посмотрели несколько избранных серий из старых сериалов. Грустно было не только от давно забытых шуток — больше от мысли, что снявшиеся в этих эпизодах детишки выросли наркоманами, ворами или ведущими коммерческих шоу.

Джона разморозил давно забытую курицу, приправил ее терияки и сунул в духовку. Час спустя кухня наполнилась вонючим дымом. Обошлись разогретым в микроволновке картофельным пюре и салатом. Завтра придется идти за покупками.

Ханна закапала малиновым соусом футболку с логотипом Stussi. Его футболку. Он уж и забыл, когда отдал ее Ханне.

Ему снился круизный корабль. Завыла сирена. Судно горит. Вишневое празднество не удалось: сок хлынул через щель в полу бального зала, обтекая дымовые трубы, пропитывая палубу. Горят спасательные жилеты, пассажиры вопят, прорываются к шлюпкам, скользят на горячем сиропе в развевающихся фраках, в порванных вечерних платьях. Ив созерцает эту сцену с носа, спокойно потряхивая ледяными кубиками в стакане, улыбаясь Джоне. Он совсем рядом, но дотянутся до нее все не может, пальцы пронзают бесконечную пустоту, никак не соприкоснуться с ней, хотя вот же она, в полумиллиметре от него. Корабль кренится, выпускает отрыжку из чрева. Трубы диксиленда — задать ритм и структуру катастрофы. Играет оркестр. Нерон со скрипкой над полыхающим Римом. Наскочили на риф. Сирена пожарной тревоги подгоняет Джону, он бегает кругами, скользит на сладком горячем вишневом муссе, видит перед глазами палубу, сплошь заполненную ботинками, бегущими крысами, тонущими жуками, скользит прочь от Ив, занозы под ногтями, — споткнулся, замахал руками, упал, он горит, немыслимая боль, всеохватывающая, такая, что ее не почувствовать, не пережить как боль, он словно расширяется, разлетается на куски, миллиард кусочков не сложатся больше в пазл, молекулы, рассыпавшиеся во все стороны под рукой Творца. Он скользит все быстрее, палуба накреняется, заноз под ногтями все больше, а потом ногти разом отлетают, разом восемь корочек со спичечных коробков, и пальцы тоже, остались только большие, и он тянется ими к Ив, единственной неподвижной точке пространства, та улыбается, начинает вращаться. Судно ломается пополам, облезает плоть с ладоней…

Привет.

В подвале было темно. Не поймешь, который час. Он не помнил, как проснулся, как взял трубку, но трубка была у него в руке.

Сдавленный — не буди ребенка — шепот:

— Джона Стэм…

А голова еще пылает в огне, в расплавленном сахаре.

Он хотел бросить трубку, но не посмел. Нужно говорить с ней. Выяснить, где она затаилась. Позвонить копам. Телефон местных наверху, в том блокноте с цветочками. Блокнот наверху в кухне. Нужно выйти из подвала, подняться, потом через гостиную, открыть дверь, и там — блокнот, телефонный номер, подмога, — там, на кухонном столе. Сам оставил после ужина. Теперь надо идти за блокнотом. Или звонить 911? Темно. Нужен тот номер. Он поднялся, покачнулся, с трудом приходя в себя.