Беда

— Я тебе рассказывал, как я работал в команде того типа, Брукса? — Они ступали по изношенному персидскому половику, вытянувшемуся вдоль коридора второго этажа. — Я был тогда интерном. Нас вызвали к пациентке, плохая кардиограмма. Брукс кинул на нее один взгляд и скомандовал: «Дигиталис, немедленно». Тут у него запищал пейджер, и он был таков. Я сделал, как велено. Через пять минут влетает другой кардиолог, Раголонски, из Южной Африки, — отличный врач. «Все под контролем, — докладываю я, страсть как довольный самим собой. — Дигиталис ввел». Он чуть потолок не прошиб. Оказалось, она передозировалась дигиталисом, и мой укол чуть ее не укокошил.

Хотя эту историю Джона слушал в пятый (как минимум) раз, он невольно усмехнулся.

— Чего только не бывает в больнице, — сказал он.

Отец ухнул, как бы подтверждая: уж ты-то понимаешь.

Еще три ступеньки — и они в кабинете, в шестиугольной пристройке к дому. В будние дни кабинет содержится в образцовом порядке, но сейчас оброс газетами, бутылочками с клеем, крошечными, с наперсток, горшочками красок. На столе раскиданы страницы инструкции. Посреди хаоса — сверкающий голубизной кукольный дом высотой в метр и еще не просохший от краски.

— Хотел вручить Гретхен перед обедом, — сказал отец, — но придется отложить до Рождества. Окна пока не вставлены и… — он предъявил черепицу из пробки, — эти штуки не держатся на клею, уж не знаю почему. Как думаешь?

Джона понятия не имел.

— Дом потрясающий, папа.

— Вернулись в прошлое. Сто пятьдесят лет назад все приходилось делать собственноручно или покупать у ремесленника. Потом началась индустриализация, все товары производились на конвейере. И вот мы вновь вернулись к поделкам. Твоя сестра шьет лоскутные одеяла, слыхал?

— Да быть не может.

— Сшила одеяла для будущего ребенка. Потому я строю Гретхен кукольный домик, чтобы ей не было обидно, когда маленький родится, и ей уже не достанется столько всеобщего внимания. Родители должны быть предусмотрительны на этот счет. Мы с твоей мамой об этом много думали.

— Значит, будет мальчик? — переспросил Джона.

Отец замер с открытым ртом. Потом попросил:

— Ты потом притворись, будто не знал.

В тот день Джона помогал матери делать картофельное пюре, отцу — экспериментировать с клеем, сестре и зятю — возиться с малышкой. Они отпустили на весь день няню, однако Гретхен продолжала ежеминутно требовать ее к себе.

— Хочешь, я тебе почитаю? — предложил Джона.

— Да-лин.

— Дядя Джона прочтет тебе «Большое-пребольшое состязание Сэди».

— Да-лин.

Джона усадил племянницу к себе на колени и раскрыл книгу. Внутри, как и в машине Кейт, красовались яркие пятна со сладковатым запахом, как изо рта диабетика.

— Целая серия, — пояснила Кейт. — Всевозможные приключения Сэди и ее друзей.

— Ли-кю-те-ни, — выговорила Гретхен.

Сэди оказалась сиренью. Вместе со своими друзьями — лилией Лилей, геранью Гертрудой и хризантемой Христиной — она пускалась в странные и головокружительные приключения. «Большое-пребольшое состязание», третий выпуск из сорока с лишним, описывал борьбу героинь за первое место в конкурсе красоты. Большое-пребольшое состязание обернулось большим-пребольшим бедламом, награду за первое место не получил никто, а мораль: главное не победа, а дружба.

Джона с удовольствием бы почитал, но Гретхен опережала его на каждом слове.

— Неужели она уже научилась читать? — изумился он.

— Нет, конечно. Затвердила наизусть. Дарлин читает ей это по сто раз в день.

— Да-лин, — подтвердила Гретхен.

— Она сама читает, — откликнулась из кухни бабушка. — Девочка — вундеркинд.

— Ву-де-кина.

— Мы с Эрихом называем это «большим-пребольшим занудством Сэди».

— Да-лин!

— Ее сегодня нет, моя хорошая. У нее выходной.

— Вы-хо-дой.

— Правильно. И у тебя тоже праздник. И у мамы с папой, и у бабушки с дедушкой, и у дяди Джоны. Вот мы все и собрались! Вот! Где мы собрались?

— Баушка.

— Правильно, в доме бабушки. А мы где живем?

— Контику.

— Правильно! Умничка. А это кто?

Гретхен вывернула шею и покосилась на Джону.

Тот широко-широко раскрыл глаза:

— Привет, Гретхен. Знаешь, как меня зовут?

— Да-лин.

— Дарлин?

— Да-лин.

— Дарлин? Нет, я не Дааарлиииин…

Он подхватил девочку, защекотал ее, так что малышка побагровела и забила от удовольствия ногами. Потом вывернулась, убежала к маме, спряталась за ее ногой.

— Ты ей понравился, точно. Она щекотать не дается, царапается. Уж поверь. — Кейт продемонстрировала белые метки возле пробора. — Нет, маленькая, мама тебя на ручки взять не может. Мама себе позвоночник сломает.

— Да-лин!

— Это дядя Джона. Скажи: дядя Джона.

— Бальсое-пибальсое сизане Сэди!

— Дядя Джона тебе почитает, если назовешь его по имени. Скажи: дядя Джона.

Гретхен извивалась.

— Скажи: дядя Джона.

— Эй, Гретхен, — заговорил Джона, — меня зовут дядя Джона.

Он пустился гоняться за ней по гостиной. Гретхен носилась кругами, вопя «дя Жона, дя Жона», топая ногами, размахивая короткими ручками, словно возбужденный пингвин.

— Молодец, — похвалила ее Кейт. — Дя Джона.

— Дя Джона! АААА! АААА!

— Вряд ли она поняла, что меня так зовут, — усомнился Джона. — Может, она решила, это значит «Отвали, сука».

— Овайи, тука.

Кейт застонала:

— Не ругайся при ней!

— Не ханжи, — посоветовал Джона. — Гретхен, скажи: «Мама, не ханжи!»

— Хаси, мама, не хаси!

— Братец!

— Байес! Хаси! ААААА!

Книжку до обеда перечитали трижды. Потом Гретхен задремала на диване, а вместе с ней и Кейт. Без четверти шесть мать спустилась со второго этажа, умытая, в шелковой блузе, при жемчугах. Она зажгла свечи на буфете и велела Джоне звать всех к столу.

Он прикоснулся ко лбу сестры. Та зашевелилась, зевнула, поцеловала его запястье.

— Не стоит ее тут оставлять, — заметила она, подразумевая обмякшую среди груды подушек Гретхен.

— Хочешь, уложу ее в кровать?

— Сама уложу. Пошли вместе.

По пути Кейт обвила Джону рукой за талию.

— Все как полагается, — шепнула она. — Семья в сборе.

ЕДА ЕДА ЕДА ЕДА ЕДА ЕДА ЕДА

— Кому пирога?

— Я протяну ноги.

— Ты должна есть за двоих.

— А ем за девятерых.

— Все так вкусно.

— Приятно слышать, Эрих. Тыквенный или вишневый?

— И того, и того, пожалуйста.

— Джоне, конечно, тоже и того, и того по кусочку.

— Тыквенный будет в самый раз.

— Эрих, какой?

— Вишневый.

— Держи. Джоне передай.

— Мама, я же просил только тыквенный.

— Я не расслышала. Теряю слух на старости лет.

— Вот, Эрих, возьми у меня.

— Нет-нет-нет, ему я уже отрезала.

— Он и два съест.

— Ты что, на диете? Стив, наш Джона сел на диету.

— Я не сижу на диете.

— Ты на диете?

— Нет, я не…

— Может, у него кто-то есть?

— Кейт!

— Есть?

— Нет.

— Отчего так?

— Очень вкусный пирог.

— Спасибо, Эрих! Так почему у тебя нет подружки, сынок?

— Времени мало.

— Стив!

— Ммм!

— Когда мы познакомились, у тебя хватало времени на девчонок?

— Я выделял время.

— Может, он с медсестрой подружился? Тебе нравятся сестры?

— Кееейт!

— Что? Ах, придурок!

— Не брызгай взбитыми сливками, Джона, так себя за столом не ведут.

— Маааам?

— Не смей!

— Джона-бой, расскажи про свою медсестричку… Да маши ложкой сколько влезет, мне уже не страшно, штаны ты мне и так изгваздал.

— Она не медсестра.

— О! Стив, ты слышал? Наш сын женится на медсестре.

— Она не медсестра.

— Так где же она работает?

— Нигде.

— Ну где-то же должна? Или ты влюбился в безработную?

— Она не работает, потому что нет никакой… Ладно, хорошо. Она — слесарь.