Беда

Кто-то навел камеру крупным планом.

Падение, запомнившееся как простейшее движение, на самом деле состояло из нескольких элементов: Рэймонд подался назад, увлекая за собой Джону; Джона задергался; Рэймонд покачнулся и упал набок. Они падали вместе, Джона ударился головой о крышку мусорного бака. Ноги подкосились, и он рухнул, увлекая за собой, сверху, Рэймонда, и при падении снова стукнулся головой — на этот раз о бордюр. Нож вошел в шею Рэймонда на стыке с подбородком. Рэймонд перевернулся, хватаясь за землю, за горло. Замер, остался лежать.

Вот как все было.

На экране Джона нашарил мобильник и выронил его. Потянулся за ним, отыскал, набрал номер, снова уронил, потянулся…

затемнение

Часть вторая

Психиатрия

18

— Они выращивают людей как скот.

— Кто?

— Польское правительство. Держат людей в кадках. В инкубаторе сто двадцать восемь дней, столько дней нужно, чтобы стал плодоносящим, тогда плоть имеет свойства, соответствует ста двадцати восьми языкам мира, язык — это огонь, они растят людей на топливо, там такая комната, стены девять тысяч кубических футов толщиной, и сотня — сот — сот — они, все, они, они закачивают в мозг электричество, сок, питают их соком из Флориды, они там американо-польское консульство построили.

С чего же начать?

— Сквозь ваш мозг пропускают электричество?

— Нет. Это поляки. Да. У меня электричество в мозгу, это они его туда засунули.

— Кто — они?

— Вы меня обманываете.

— Кто засунул электричество в ваш мозг?

— Восточноевропейские евреи-ашкенази. Ты лжец.

— Мистер Хули…

— Они разводят их и едят, жгут тела, чтобы получить топливо, обогревать потайные помещения польской разведки. Они выращивают эмбрионы. Их можно есть с голоду, но они сердятся, потому что они им нужны на топливо, чтобы делать апельсиновый сок.

— Ясно.

Страница 20 «Руководства для студентов третьего года обучения».

Практика в психиатрии дает вам возможность познакомиться с одной из главных проблем современной медицины. Лечение психических расстройств составляет крупнейшую статью в бюджете министерства здравоохранения. Каждый терапевт в своей практике столкнется с пациентами, которые помимо помощи, за которой они обращаются к нему, нуждаются также в наблюдении у психиатра.

Практика в психиатрии не так утомительна физически, как другие, благодаря регулярному расписанию и сравнительно спокойному темпу работу. Однако она может не менее — а то и более — других выматывать эмоционально. Среди студентов нередки случаи депрессии в мягкой форме, противоречивые впечатления от методов терапии. Эти чувства не следует считать чем-то необычным или признаком профессиональной слабости. Не следует и пренебрегать ими: студентов настоятельно просят обращаться к кураторам или звонить в Службу Здоровья (х5-3109), чтобы обсуждать и решать проблемы по мере их возникновения.

Со страницы 14 той же книги:

Я СХОЖУ С УМА,

или

ПСИХИАТРИЯ ДЛЯ НЕПСИХИАТРОВ

Те из вас, кто думает стать мозгоправом, могут пролистнуть эти страницы и почитать что поинтереснее, например комикс.

Для прочих практика в психиатрии сводится к двум словам: СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ. Можно выспаться или наверстать с учебой. Один из авторов подготовил целую статью, пока отбывал практику в психе, и ее даже напечатали (см. Миссур. Жур. Мед. Том 13. № 2), так что опыт пошел нам на пользу.

Вместе с учебным корпусом больница Верхнего Манхэттена заняла нейтральную зону между Верхним Ист-Сайдом и испанским Гарлемом, а потому обслуживала две принципиально разные группы населения: матрон с Парк-авеню — высокая прическа, целый гарем одетых в свитера дочерей — и рядом испанские бабульки, abuelitas, бредут, опираясь на ходунки от Medicare. Вообще-то не совсем Верхний Манхэттен, разве что позабыть о существовании улиц к северу от Девяносто шестой, как многие и забывают, в том числе составители карт для туристов: они внушают приезжим забавную мысль, будто мир заканчивается у театра «Аполлон».

Основное здание больницы представляло собой такой же контраст: старая башня-развалюха с видом на север, на стройки, и сверкающая новизной пристройка, проект награжденного премией Притцкера архитектора, который добивался — и добился — соблюдения всех правил фэн-шуя. Центральный атрий со стеклянным потолком и стеклянными стенами обеспечивал естественным освещением все палаты, холл превратился в гигантскую оранжерею. Рубашки прилипали к спинам, зато шли в рост экзотические растения.

Отделение психиатрии располагалось на двух неофэньшуенных, без естественного освещения и растительности, этажах в старой части здания. В «Большом Грине», как называли местные это отделение, стены были веселенького желтого цвета. «Грином» отделение прозвали не в честь Дартмуртского парка или Фенвея и не ради множества поедавшихся там консервированных овощей, а благодаря здоровенной вывеске, сообщавшей, что эта часть больницы была основана на щедрые пожертвования фонда Джеймса Би Грина. Другие доски прославляли спонсоров медсестринского поста, дневного стационара, комнаты отдыха и Ларсоновского центра электроконвульсивной терапии. Центральный коридор-лабиринт был построен на деньги Фредерика и Бетти Холл. Холл-холл — но так его почему-то никто не называл.

По сравнению с хирургией, тут, конечно, лафа: приходишь в восемь, уходишь в пять, а то и раньше, если дел особых нет. Утреннее собрание — уютная беседа за столом без пациентов, а там и ланч, часа на полтора. После ланча — обход, распределение лекарств, можно побеседовать с пациентами, подбодрить, тут рабочий день и закончился. В паузы ординаторы отправлялись побегать трусцой на северной окраине Центрального парка, возвращались потные, розовощекие.

Трое студентов (считая Джону), соцработник и двое ординаторов составляли команду доктора Хьюго Ролштейна, длинноволосого и мечтательного реликта эпохи Фрейда. Доктор Ролштейн плевать хотел на современную моду тщательно отмерять лекарство и не тратил время на общение с пациентами, полагаясь на данные из вторых рук: по ним он составлял причудливые этиологические анализы с упором на собственную патентованную психометрию — Кривая Анально-Орального развития Ролштейна. Большую часть досуга у него поглощало решение шахматных задач, остальное время — утомительное усердие по освоению всех романов Энтони Троллопа.

Основная работа ложилась на плечи старшего ординатора. Росточком полтора метра, только что с конвейера, ни одного изъяна в сборке, Бонита Кван получила диплом и защитила диссертацию в «Хопкинсе». Ребенком она гастролировала по миру — скрипачка-вундеркинд. Один из студентов попросил ее подписать диск. На оргсобрании она заявила, что ее интересует перевод народных баллад региона Аппалачей на мандаринский диалект, творчество Густава Климта и разработка компьютерной модели тревожности (на нейронном уровне) у всего класса млекопитающих.

Бонита все исполняла с предельной серьезностью, должным образом умеряя недисциплинированные поползновения и расползания доктора Хьюго. Диагностика — она же «роллы Рола» — проводилась в безопасном убежище кабинета Ролштейна и могла циклиться по часу на одном пациенте. Сдвинуть обсуждение с мертвой точки удавалось только Боните, которая намекала, что вопрос о том, видел ли человек, воображающий себя де Голлем, дивную весну в долине Луара, пожалуй, исчерпал себя.

Коек в больнице хватало на пятьдесят пять человек — большинство привозили на «скорой» или переводили из других отделений больницы. Грубо говоря, диагнозы делились на психозы и депрессии, хотя граница была не так уж отчетлива. Была женщина, пытавшаяся покончить с собой после того, как муж и четверо детей погибли при пожаре. Она не получила образования, не имела ни одной родной души в Соединенных Штатах, осталась без сбережений, а страховая компания отказывалась оплачивать ей курс лечения диабета, заподозрив (ошибочно, как клялась эта бедолага), будто у нее появился спонсор, готовый ее содержать. Если уж такое несчастье — не причина для самоубийства, то что же тогда считать разумной причиной?