Перстень Харома

Фогги как-то сообразил, что бедные бурёнки забытые и не доенные, но вот как данное действие делается он, естественно, не знал. Когда он, с горем пополам, сцедил молоко бурёнок в деревянное ведро, то занёс его в прихожую, она же и кухня, и поставил на стол, прикрыв полотенцем. Так как пить молоко он терпеть не мог, то в награду за подвиг ничего не потребовал, потому что требовать было не с кого: дом, тщательно осмотренный, был пустой, не считая пары пауков, благополучно поселившихся в углу прихожей.

«Куда они девались?» — подумал он, размышляя, что можно делать в степи двум женщинам, но в итоге своих умственных потуг смог родить одну мысль: «Женская душа – потёмки». Решив, что самый лучший способ обнаружить потерянных – это послать марку, Фогги написал: «Я на месте, где вы?» Пытаясь проследить, куда отправиться марка, он таращил глаза, наблюдая за трепыхающейся мелочью, но она, зараза, запутавшись в ветвях дуба, торчащего у колодца, исчезла, чем привела Фогги в расстройство.

Каково же было его удивление, когда через некоторое время к нему прилетела ответная марка, в которой было написано: «Мы на втором этаже, поднимайся». Фогги в недоумении поднял глаза на дом Манароис, рассуждая, где у одноэтажного домика второй этаж.

Чтобы не запутывать Чери, он написал: «Я в доме Манароис».

«Что ты там делаешь?» — спросила Чери.

«Доил коров», — сообщил Фогги.

«Почему ты не полетел домой, а отправился в дом Манароис?» — спросила марка, и Фогги представил лицо Чери.

«Я искал тебя!» — ответил Фогги.

«В доме Манароис?» — удивилась марка, а лицо Чери в голове Фогги ухмыльнулось.

Неизвестно, сколько бы они переписывались с Чери, если бы Фогги не заметил огонь, летящий с неба. «Началось!» — подумал он, понимая, что с неба просто так ничего не свалиться.

«Кончилась одна, жди другой беды», — вздохнул Фогги, понимая, что его сейчас начнут похищать. Приготовившись к своей судьбе, ещё не написанной Фатенот, он присел возле колодца, мужественно ожидая похитителей.

Похититель оказался огненной лошадью, которая приземлилась во дворе дома Манароис, обдав крыльями вековечный дуб, который зашелестел в ответ листьями. На спине инопланетянина сидели Марэлай и Марго и Фогги, возмущённый наглостью похитителя, воскликнул, схватив в руки деревянные, трёхзубые вилы:

— Отпусти детей, зараза, и можешь забрать меня!

— Дядя Фогги, я от вас фонарею, — сказала Марго, слезая с лошади, — это же наша бабушка.

За Марго слезла и Марэлай, которая подошла к Фогги и спросила, показывая на ведро с водой:

— Попить можно?

— Не пейте, — сказал Фогги, не сводя глаз с огненной лошади, которая с ухмылкой на него посматривала.

— Почему? — спросила Марэлай, заглядывая в ведро, полное воды.

— В доме есть свежее молоко, — сказал Фогги, посматривая на лошадиную ипостась Маргины.

— Я свежее не люблю, — сказала Марэлай и присосалась к ведру.

— Подвинься, — сказала Марго, наклонившись к ведру рядом.

— А вы уверены, что это ваша бабушка? — поинтересовался Фогги, на всякий случай, перекрывая детей собой.

— Уверены, — сказала Марэлай, оглядывая двор и выискивая взглядом, чем бы заняться.

— А почему у бабушки такие большие зубы, — допытывался Фогги, не оставляя мысли быть похищенным.

— Это чтобы тебя съесть, — сказала Марго, помнившая сказку, которую ей рассказывал папа.

В это время, Манароис, услышав от Чери, что Фогги доит её коров, вспомнила о бурёнках и, пока Чери писала ответ Фогги, вышла из дома, направляясь в свои пенаты. То, что идти ей пешком необходимо порядочно, её не смущало, тем более ждать любимого, Мо, придётся, очевидно, долго, а у себя дома время пролетит комфортнее, не то, что в гостях.

Долгая дорога начиналась на мосту через реку Вайну, которая возле моста впадала в реку Лею. Обычно в путь отправлялись с утра, чтобы к ночи оказаться в Валу, так как кроме него, больших городов по пути не было. Поэтому Манароис шагала в одиночестве, не встречая попутчиков, а для встречных караванов было ещё рано.

Только по той причине, что она была одна, её заметил Парк, брат Леметрии, который направлялся на флаэсине в Борото. У него на борту находились запчасти к электростанциям, отправленные Винтиком и Шпунтиком, инженерами Электрических Сетей.

Спустившись вниз, прямо возле дороги, он спросил:

— Куда путь держите, уважаемая?

— К себе домой, — ответила Манароис.

— Садитесь, я вас подвезу, — сказал Парк, сбрасывая сходни.

Парк был не знаком с Манароис, так как в то время, когда происходили известные события с барберосами, он находился в Тизере. Поэтому, когда они разговорились, удивился, что она знакома с его сестрой, Леметрией, и знает Чери. А когда Манароис рассказала о своей любви к Мо, то у Парка полезли глаза на лоб.

Пока глаза Парка путешествовали по его лицу, Фогги, так и не смирившись с образом Маргины в виде лошади, спросил у неё:

— А вы что здесь делаете?

— Катала внучек, а теперь ожидаю гостей, — подперев копытом лошадиную морду, ответила Маргина, растянувшись на траве под дубом.

Фогги размышлял, какие гости прилетят, чтобы скушать на обед двух девочек и его, дурака. Поэтому, покрепче сжал ручку вил, собираясь отдать свою жизнь за приличную цену. Маргина, давно хихикающая внутри себя и пасущаяся в голове Фогги, не собиралась его переубеждать и принимать привычный образ женщины.

К тому же, она хотела, чтобы её увидели в виде лошади прибывающие гости, намереваясь создать у них соответствующее впечатление. Если не быть голословными, то гости уже прибыли на Глаурию, и находились на пути в Боро, так что ожидать оставалось совсем недолго.

Марэлай и Марго успели выдавить из бегающих по двору кур пару яиц и вели себя во дворе, как завоеватели. Маргина не останавливала их, полагая, что маленький вред, нанесённый внучками, совсем малая компенсация за надругательство Манароис над её прошлой любовью, именуемой Мо.

Фогги, нервно поглядывая на небо, первым, не считая Маргины, заметили в небе чёрную молнию и вспомнил о богах маргов, у которых пытался найти защиту. Но так как до этого был к ним равнодушен, то боги злопамятно от него отвернулись, не удосужившись подать какой-нибудь знак, что он услышан.

Чёрная смерть приблизилась настолько, что можно было её рассмотреть, и Фогги с радостью узнал товарища Тёмного, к которому он с отчаянием бросился.

— Эта лошадь хочет нас съесть! — сообщил он, показывая на красную лошадь.

Товарищ Тёмный, в отличие от Фогги, сразу узнал Маргину, а её вид возбудил в нём только одно желание, которое не стоило показывать при дочери, Элайни, а тем более перед внуками.

— Мама, — воскликнула Марго, бросаясь к Элайни, а та, соскочив с товарища Тёмного, понеслась к ней. Сергей подхватил их на руки и закружил, смеясь. Когда объединившаяся семья немного успокоились, Элайни подошла к Тёмному и произнесла:

— Спасибо тебе, Тёмный!

Товарищ Тёмный, сама скромность, бил передним копытом землю, но вовсе не от слов Элайни, а пытаясь сдержать свою страсть.

— А с матерью здороваться, что, не нужно? — сказала Маргина, подходя к дочери.

— Мама! Ты что – лошадь!? — воскликнула Элайни, бывшая до этого в недоумении, что делает здесь красная лошадь.

— А что, не нравится? — спросила Маргина, но Элайни так и стояла с открытым ртом, растерянно поглядывая на товарища Тёмного.

— Здравствуй мама, — сказал Сергей, подходя к Маргине. Обняв её за шею, он сказал на ухо: — Не сказал бы, что я это ожидал, но ты красива.

— Правда? — не поверила Маргина, но прошерстив голову зятя, увидела его явное восхищение и, чмокнула его лошадиными губами в щеку, сказала:

— Спасибо!

Элайни возмущённо смотрела на предателя, который в это время здоровался с Фогги, и на предложение последнего продолжить путешествие на флаэсине тут же согласилась. Детей погрузили на флаэсину, туда же забралась Элайни, а за ней и Сергей.

— Нам, как я вижу, места на флаэсине нет, — укоризненно сказала Маргина, а товарищ Тёмный, отчего-то заторопивший Фогги с отлётом, убедительно сказал: