Перстень Харома

— Ты чего? — повернулась к ней голову Габи и сообщила: — Мы опустились ниже и скоро прилетим.

— Спасибо, — сказала Чери и, обняв Габи за шею, продолжала реветь. Габи к ней присоединились, тонко ей подвывая, и в два голоса они принялись раздражать Гаркушу, который женские штучки терпеть не мог, считая себя немного ущербным из-за того, что его тело на добрую половину состояло из другой стати.

— Кончайте реветь, дуры набитые, — обернулся он к ним, но этим только усугубил положение: повернувшая голову Габителли накинулась на него, поддерживая женскую солидарность:

— Отстань от них, стручок облезлый. Дай людям излить душу.

Чери, ободрённая поддержкой, хотела добавить Гаркуше от себя, но, выпучив глаза от ужаса, смотрела вперёд, потеряв дар речи. Змей со всего маху плюхнулся в воду, а Чери, вместе с Леметрией, перелетела через змеиные головы и бултыхнулась в высокую волну, хлебнув солёной воды. Открыв под водой глаза, Чери увидела погружающуюся вниз Леметрию, которая тихо опускалась на какой-то купол. Подныривая ниже, Чери с отвращением схватилась за белый отросток зонтика, который болтался сбоку от Леметрии, и потянула за него вверх.

Взгляд, брошенный на купол, добавил ей прыти ещё больше: холодея внутри, Чери увидела в куполе какого-то головастика, пялившегося на неё, а, оглянувшись вокруг, она обнаружила множество куполов и кучу головастиков. Неизвестно, откуда у неё взялась сила, но она выскочила из воды, как стрела из лука.

— Тащи! — крикнула она Гаркуше, который плавал на воде, как утка, а две женские змеиные головы торчали в воде. Гаркуша подхватил пастью Леметрию и положил себе на спину. Чери, схватившись ему за шею, сама выскочила из воды и подошла к Леметрии, осматривая её. Прислонив голову к груди, Чери услышала, что Леметрия равномерно дышит и никаких следов того, что она нахлебалась воды, не наблюдалось.

«Вот и хорошо», — подумала Чери, оглядываясь вокруг. Появившаяся из воды голова Габи держала в пасти здоровую рыбу, которую она тут же проглотила. Гаркуша, увидев улов Габи, сунул голову вниз по самую шею и надолго застыл. Чери оглянулась, соображая, куда они попали. Вокруг, сколько хватало взгляда, катились волны, только там, на западе, куда пряталось солнце и откуда они прилетели, блестели вершины высоких гор, перекрывающие весь горизонт.

Оглянувшись назад, на погруженный в сумрак восток, она заметила какую-то тёмную тень, но что-либо разглядеть не удавалось. Она бросила взгляд на воду, из которой показалась довольная рожа Гаркуши: в его пасти билась большая рыба. Гаркуша тут же её проглотил и снова исчез в воде.

Так много воды, к тому же солёной, Чери никогда не видела. «Это и есть океан», — размышляла она, перебирая в памяти слова Манароис, сказанные ей. «Неужели Дуклэон в океане?» — подумала Чери, вспоминая мерзких головастиков в воде. От мысли о них кожа у неё стала «гусиной» и Чери вздрогнула от отвращения.

Неожиданно в воде она увидела что-то белоё, прибитое волной прямо под бок змею. «Наверное, остатки рыбы», — решила она, но любопытство заставило её подняться и наклонится к воде. В сумерках она увидела, что это какой-то белый материал и, не сдержавшись, Чери выловила его рукой. Он оказался длинным и Чери, поражённая, воскликнула: — Шарф!

— Что? — не поняла Гайтели, проглотившая очередную добычу, хлеставшую ей хвостом по морде.

— Шарф Дуклэона! — воскликнула Чери, разглядывая находку. На одном конце, в углу, возле кистей был вышит вензель с буквой «Д».

— Вот видишь! А ты не хотела сюда лететь, — довольно сказала Гайтели и снова нырнула в воду. Неожиданно для себя Чери с благодарностью подумала о Манароис и решила, что когда вернётся назад, непременно слетает к ней и чем-то отблагодарит её.

«Даже Фогги с собой возьму», — скрепя сердце, подумала она, решаясь на всё ради того, чтобы её Дуклэон оказался жив.

* * *

Напрасно Маргина направила Мо одного. Она даже не догадывалась, что ей придётся об этом пожалеть, но, видимо, в судьбе Мо должна была произойти такая встреча, которую, вероятно, соткала Фатенот, совсем об этом не подозревая, поскольку, подбирая цвета судеб, ткала ковер жизни, а не думала об участи конкретного человека или Хранителя.

Перелетая через реку Горне, он заметил в степи редкий колок[21] с одинокой избушкой, из которой вился лёгкий дымок. Вокруг дома росло несколько диких груш и кучка берёз, а возле колодца обосновался огромный дуб, дающий тень и дому и маленькому огороду возле него. Опустив симпоты, Мо обшарил всё вокруг и забрался в избушку, в которой находилась женщина.

Погрузив в неё свои симпоты, Мо застрял, так что всякий, кто мог находиться поблизости, увидел бы рыжего, кудрявого парня, неподвижно зависшего над домом. Всякий, выпасавший недалеко от дома коров, и именуемый Леметрией дядей Ко, тоже завис, от удивления открыв рот, поскольку летающих на мэтлоступэ женщин видел, а вот мужчин, подвешенных к небу, не приходилось.

Мо потихоньку осел вниз, подталкиваемый ветерком, так что оказался возле двери, которую он толкнул, и она растворилась. Комната представляла собой и кухню, и прихожую, и столовую. За столом у окна сидела смуглая, кудрявая женщина, а её большие чёрные глаза неподвижно смотрела на появившегося в дверях Мо. Длинные волосы женщины волнами падали на плечи, на которые, несмотря на жару, был накинут платок.

«Слепая», — подумал Мо и решил, что её излечит.

— Кушать будешь? — спросила она. На столе стояли две тарелки: одна возле неё, а вторая с другой стороны стола, как будто специально для Мо. Женщина, не ожидая ответа, взяла поварёшку и, не глядя, зачерпнула с горшка в тарелку Мо дымящуюся похлёбку. Он запоздало кивнул, откровенно рассматривая женщину, забыв про свои симпоты. Она наполнила свою тарелку, и они стали кушать. Мо с каждой ложкой поглядывал на Манароис, а она смотрела сквозь него.

Женщина собрала пустые тарелки и поставила перед Мо глиняную кружку с компотом из диких груш. Они сидели продолжительно время, смакуя глотками компот, и безмолвно слушая друг друга. Когда компот был выпит, а за окном уже начало темнеть, женщина вышла в соседнюю комнату, которая была спальней и разобрала постель. Застыв на пороге, она остановила невидящий взгляд на Мо и сообщила ему, как само собой разумеющееся:

— Ты будешь спать со мной.

Когда он подошёл к ней, она уже сбросила платье и стояла перед ним, совсем голая. Вскинув на него руки, она обхватила его шею и потянулась к нему губами. Все симпоты Мо вонзились в её тело, сохраняя в глифомах мельчайшее движение её чувств, каждый импульс встрепенувшегося тела, наслаждаясь и отдавая ей ответное желание и ощущение. «Меня зовут Манароис», — прошептала она, а он, прочитав имя раньше, чем она сказала, записал его тысячи раз в своих глифомах, не веря, что с ним такое случилось.

Возможно, имя, записанное многократно, случайно стерло предыдущее имя – Маргина, так как о ней Мо не вспомнил ни разу на протяжении всей ночи.

Когда первые лучи заглянули в окно спальни, Мо поднялся, а потянувшаяся за ним Манароис шёпотом спросила: «Ты возвратишься?» — на что он ответил: «Да», — и поцеловал. Неожиданно для себя Манароис обнаружила, что она видит и столь резкая перемена в её состоянии, так её поразила, что она закрыла глаза и осталась в постели, чтобы привыкнуть. «Это сделал ты?» — спросила она в уме, и он мысленно подтвердил: «Да».

Она не вышла провожать, а, свернувшись калачиком в постели, заснула, чтобы набраться сил и жить в мире, где она всё видит, а Мо от дверей сиганул в небо. Его преследовала необычная для него эйфория, и он мог думать только о женщине, покинутой им. Женщине, живущей, в отличие от других, больше тысячи лет и никогда не увядающей. Словно время для неё остановилось, а рядом, как мимолётные искорки, пролетали чужие жизни.

Занятый своими мыслями, Мо чуть не пропустил Боро и, поэтому, приземлился за городом, решив зайти в Боро котом, чтобы незаметно всё разузнать и не травмировать ненужным сообщением. Но так как кот из него получился громадный, ни о какой незаметности не могло быть и речи. Всякое домашнее животное знало огромного рыжего кота, что уже говорить о жителях.