Павел I

Всем стало ясно, что Екатерининское время ушло безвозвратно уже через три дня после кончины Екатерины II. 9 ноября был опубликован Указ о создании «Печальной (похоронной) комиссии» для «перенесения в Соборную Петропавловскую крепость тела Государя Императора Петра Фёдоровича, и для погребения тела Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны». Сановно-аристократический Петербург был потрясён: мало того что из небытия выплыла личность убиенного Петра III, «давно сгнившего в гробу», о котором уже мало кто и помнил. Так и имя «матушки-императрицы», «благодетельницы» было поставлено на второе место, как какое-то «приложение»!

Павел же Петрович обладал отличной памятью и точно знал, что достойно перезахоронить отца его долг не только перед памятью умершего, но и перед Богом! Потому он ни минуты не колебался; он давно надеялся непременно осуществить подобное, если Провидению будет угодно наделить его властью. Теперь и настало такое время…

Верная «до гроба» умершей Императрице графиня В. Н. Головина в своих «Записках», вынужденная признать великодушие Императора Павла, категорически не приняла, как и почти весь столичный бомонд, всего похоронного церемониала.

«Вступая на Престол, — писала графиня, — Император Павел совершил много справедливых и милостивых поступков. Казалось, что он не желал ничего дурного, кроме счастья своего государства;… старался уничтожить злоупотребления, допущенные в последние годы царствования Екатерины. Он проявил благородные и великодушные чувства, но он разрушил (Ш — А. Б.) всё это, пытаясь бросить тень на добрую память Императрицы. Своей матери. Первым делом он приказал совершить заупокойную службу в Александро-Невском монастыре, близь могилы своего отца, присутствовал на ней со всей семьей и Двором и пожелал, чтобы в его присутствии открыли гроб; там оказался только прах от костей (?! — А. Б.), которым он и приказал воздать поклонение. Затем он распорядился устроить великолепные похороны Петру III со всеми церковными и военными церемониями, перенёс гроб во Дворец, следовал за шествием пешком и приказал участвовать в церемонии Алексею Орлову».

Погребение Петра III и Екатерины II состоялось в Петропавловском соборе 18 декабря 1796 года. Смерть соединила супругов; их бренные останки до сего дня покоятся рядом, перед правым клиросом собора…

Одной из первых и важнейших мер Павла Петровича стало полное прощение всех польских участников войны 1794–1795 годов. Он был всегда против присоединения польских территорий к России, видя в том не просто бессмыслицу, но — национальную беду. Переиграть назад историю было уже нельзя; восточные районы некогда независимой Польши теперь — часть Империи, факт, признанный международным правом. Потому Император сделал то, что мог сделать: явил акт великодушия к поверженному врагу. Некоторые в том увидели лишь желание «перечеркнуть правление Екатерины II». На самом деле это была попытка милосердием заживить старые раны. Польские участники борьбы с Россией были прощены. Вот что по этому поводу написал «записной польский патриот» князь Адам Чарторыйский.

«Павел I отправился освобождать Костюшко[93] и его товарищей по заключению. Император особенно милостиво отнесся к польскому патриоту и сказал ему, что будь он, Павел, на Престоле, то никогда бы не дал согласия на раздел Польши; что он считал этот акт несправедливым, но теперь, раз он уже совершился и имеет международное значение, он принужден считаться с существующим фактом». Случилось это событие 16 ноября, через десять дней после воцарения.

Только милостивыми словами дело не ограничилось. Все польские арестанты получили свободу. Император лишь просил, чтобы они дали слово не воевать больше с Россией. Слово они это дали, но вырвавшись на свободу, не чувствовали себя связанными моральными обязательствами. Тот же Костюшко, когда Павлу стало известно, что он намеревается уехать в Америку, получил от Императора огромную сумму денег — 60 тысяч рублей, карету, и роскошную соболью шубу. Эти щедрые подарки, как элегически заметил Чарторыйский, он «вынужден был принять», но они его «угнетали». Оказавшись же в Северной Америке, Костюшко прислал Императору грубое письмо, уведомляя, что «возвращает» подаренные деньги.

Были амнистированы и русские подданные, находившиеся в заточении по воле Екатерины II. Самыми известными среди них были: А. Н. Радищев (1749–1802) и Н,И. Новиков (1744–1818). Первый был сослан в 1790 году в далекий Илимск за свою книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», а второй — осужден в 1792 году на заточение в Шлиссельбургскую крепость за издание литературы «масонского направления».

Были освобождены и другие лица, в том числе и И. В. Лопухин (1756–1816) — известный масон, член масонского «Дружеского общества» и, как «сообщник» Новикова, арестованный и высланный из столицы в 1792 году. 4 декабря Лопухин был принят Императором, и об этой встрече Лопухин написал, что Император «имел такой дар приласкать, что ни с кем всю мою жизнь не был я так свободен при первом свидании, как с сим грозным Императором». Опальный масон был сделан адъютантом Императора, но вскоре он перессорился со всем окружением Павла Петровича, который, сделав его сенатором, исключил из круга близкого общения.

В числе прочих помилованных был выпущен из Петропавловской крепости и известный монах-прорицатель Авель (Васильев, 1755–1841). Крестьянин Тульской губернии, он обладал чудозримым даром; все его мысли и чувства с детства были устремлены на божественное исудьбы Божии. Странствовал по России, потом принял послушание в Валаамском монастыре, затем подвизался в других обителях. Когда пребывал в Николо-Бабаеве ком монастыре Костромской епархии, то написал книгу, в которой предсказал год и день кончины Екатерины II. По тем временам это было неслыханное «надругательство», о котором стало известно в Петербурге и дошло до самой Императрицы. Авеля в кандалах препроводили в столицу; здесь он был заключён в тюрьму, где просидел более года. Павел Петрович освободил Авеля и имел с ним беседу, которая воспроизводится в нескольких редакциях, весьма разнящихся друг от друга.

Затем Авель нашел приют в келье Александро-Невской лавры, куда к нему начали стекаться богомольцы всех званий и чинов. Не обретя желанного уединения, Авель отбыл обратно на Валаам, там написал новую книгу, предсказал насильственную смерть Императору Павлу. В кратком изложении пророчество, обращенное к Императору, звучало следующим образом: «Царства твоего будет все равно, что ничего: ни ты не будешь рад, ни тебе рады не будут, и помрешь ты не своей смертью».[94] За год до убийства Императора пророчествующий монах был снова доставлен в Петербург и заточён в Петропавловскую крепость…

93

Костюшко Тадеуш (1746–1817), польский политический деятель, руководитель борьбы с Русской армией в 1794 году. Был ранен в октябре того года, взят в плен и заключён в нижнем этаже Мраморного дворца, бывшей резиденции князя Г. Г. Орлова на Дворцовой набережной Петербурга. После освобождения в 1796 году Костюшко уехал в США, в 1798 году вернулся в Европу и до конца жизни выступал за независимую Польшу.

94

Эти слова, как и другие вещие предсказания, воспроизводятся в различных изданиях по-разному, как и форма их оглашения, В одних случаях ссылаются на прямую речь при беседе Царя и монаха, в других — на некий письменный текст книги, оригинал которой до наших дней не сохранился.