Лгунья.

Зима раскаялась. Пожалела людей, которым принесла и беды, и горе. Потеплело. Как оно и положено, заблестели оконные стекла. Потемнел снег. Вода потекла с крыш, принялась долбить тротуары. «Кап-кап; свет-свет; побыстрей-побыстрей; так-так». (Ждите к вечеру гололедицу.) Из белизны выпархивали влажные темные пятна деревьев. Их разутые и раздетые ветки причудливо пересекали небо.

…Звонкие голоса детей, скрип полозьев по снежной горке, стук шагов, не смягченных снегом; смех; верещание капель… А всем все равно… Не остановятся, не раззявят рты, по-одумаешь, — оттепель (смотрите барометр!).

Погодите-ка… Вот один, который все же раззявил рот: он сидит у дверей своей мастерской, надев короткую куртку и модную меховую шапчонку, наподобие пирожка. В стеклах его пенсне отражаются времена года.

Часовщик не хозяин времени, он всего лишь его слуга. Однако гляньте на его блещущее пенсне! Он умеет жить, и неплохо жить… Умеет красиво блестеть очками!.. Как здорово он умеет!

Светлая мгла ютится только в пассаже — здании с навесом, который подперт не идущими к делу колоннами Коринфского ордера. Но если податься влево, из переулка, бегущего от центральной улицы, — навстречу выйдут красивейшие развалины.

Часовня!

А может, вовсе и не часовня. Может, бывший костел. Костел или церковь…

Из зыбких теней, какие возникают только на ярком дневном свету, выпархивает таинственность недостроенного. В обрушившихся камнях читается множество форм, из которых как бы не одна не договорена.

Под закомарами — фрески. Они в хорошей сохранности: роспись древнего мастера, должно быть, открылась вновь, когда осыпалась штукатурка, наложенная на фрески при реставрации.

Из рамы поздних напластований, снесенных ветром и снегопадами, выступает ярко-синий платок на черных вьющихся волосах, глаза удлиненной формы — до того безмятежные, что кажутся лишенными выражения, девичий полуоткрытый рот… Плечи — покатые; рука, поддерживающая младенца, скрыта еще не осыпавшейся штукатуркой.

Переулок узкий, горбатые улицы вымощены булыжником. Дома отбрасывают на землю островерхие тени.

Напротив развалин, в одноэтажном доме — певческий клуб. Так и написано: «Певческий клуб». По-русски.

Играют гаммы. Странный звук… Не фортепиано, а фисгармония… Небось досталась клубу от какого-нибудь старого монастыря.

Конец переулку. Впереди — литая парковая ограда. Вот он — домишко Жанны, увенчанный флюгером — «Пеки-буком».

Дверь подъезда широко растворена, оттуда выносят мебель. У фасада стоит грузовик, у грузовика — хлопочущая хозяйка, одетая в стеганку и пуховый платок.

— О-о-о!.. Зольдат! Извините, месье зольдат…

— Здравствуйте! Кира дома?

— …?!

— Вы, кажется, переезжаете?

— Да!.. Нам дали новый квартира… Посередине город. В красивый дом.

— Можно подняться?.. Я бы хотел оставить Кирезаписку.

— Разве месье зольдат не знает, что Кири нет, что Кири уехал?..

— Я… Я ничего не знаю. Я… я болел. После той ночи… В общем, я только сегодня вышел на улицу. В первый раз… А когда уехала Кира?

— Ах, у меня такой нехороши память… Я все забыл, даже адрес наши дорогой Кири…

— Могу вам дать ее адрес.

— Ньет, месье зольдат. Вы не можете дать ее адрес… Кири уехал на острова… О-о-о! Вы, кажется, огорчились?.. Вам не нравятся острова? Так красиво на острова!..

— Простите, пожалуйста… А Кира… Она ничего мне не написала?

— Ньет! — расширив глаза, ответила Жанна и отошла в сторонку. В кузов грузовика укладывали никелированную кровать и обеденный стол.

— Извините, месье зольдат… Бедны, бедны, месье зольдат!.. Ничего!.. На остров так хорошо, так красиво, там весною травка и всякий птиц… И олень, и лодка… Не беспокойтесь… Кири будет там хорошо-Тем временем молодой парень, внук Жанны, осторожно вынес на улицу странный пакет: голубые и розовые изразцы… останки старого очага.

— Познакомьтесь… Мой внук!

И Жанна ласково улыбнулась. Она улыбнулась, и сделалась очень заметна щербина на подбородке, вмятина, след ушиба или ранения.

— О-о-о, месье зольдат!.. Не надо так огорчаться… Жизнь, он такой большой… И такой красивэ… Вы — молод… Время придет — зольдат построит прекрасный город; дворец для хор… Вы ведь будете архитектор!.. Вернитесь, вернитесь, месье зольдат!.. Кири мне дал для вас одну вещь. Вот это кольцо. Кири сказал: «Если придет зольдат — отдайте ему на память это кольцо. Бирюза —победительныйкамень». Возьмите, месье зольдат!.. И постройте город, чтоб много высоки, много красивэ, высоки дом!

* * *

…В клубе шла спевка. Что-то у них не ладилось. Голоса умолкали. И вдруг — опять:

Тишина. Фисгармония. Хор:

Тишина. Фисгармония. Хор.

Тишина. Фисгармония…

Пробежала девочка. Покатился по грязной мостовой яркий мяч. Прошла старуха, толкая перед собою стул на полозьях. На его сиденье — кошелка. В кошелке — овощи. Полозья взвизгивали по оголившейся мостовой. Матрос. Солдат. Две школьницы, размахивающие портфелями… Но вот — впереди чьи-то ноги в красных чулках — большие… Лодыжка тонкая, походка подросточья, правая нога ступает чуток косолапо. На дороге — камешек, нога осторожно толкает камешек…

…Кира!

Сева закрыл глаза. И полетел вверх. Он мчался со скоростью света.

…Качнулась ветка, послышался смех; в его руках целлофановый мешочек с картофелем; пузырится сельтерская вода в стакане; лестница; стерня в том поле, что бежит от дома родительского к полотну железной дороги; взлет ручного фонарика…

Сева раскрыл глаза.

Ноги в красных чулках и стоптанных полуботинках отошли вперед всего на один шажок. (Ведь он летел со скоростью света!)

Девушка впереди была ростом пониже Киры и шире ее в плечах.

Воздух, который вокруг Земли, — тотчас же улетел на Венеру. Безвоздушное пространство вокруг планеты Венеры спустилось на Землю.

И Земля лишилась всех своих земных признаков: умерли деревья; перестал бежать дымок из трубы…

Всему недоставало воздуха… Муравьям и личинкам, которые муравьи положат весной; птицам, рыбам в Балтийском море (само собой разумеется, что им не хватило воздуха и в других морях. И во всех океанах). Даже медузам — и тем недостало воздуха. И они умерли.

По омертвевшей земле шагал человек, которого звали Севой Костыриком. Под его ногами были мертвые камни; по сторонам улицы — умершие дома. По правую руку — разрушенный, старый костел, С фрески глядела девочка, которую отчего-то прозвали мадонной. Мадонна держала на руках мальчика. Сашку?

«…Не вернешься, Кира. Я знаю… Я буду старшеть…

Стареть… У меня народятся дети… И внуки… И только изредка сердце мое сожмется былой, моей единствен-ной… слышишь?! — единственною любовью!

Кира!.. Услышь слова любви, о которой я почти ничего не знал. Кира! Увидь, как я, спотыкаясь, брожу по городу…

Не простишь. Не услышишь. Не возвратишься…»

Коридоры улиц переполнены ушатами дребезжащего света.

…Часы над мастерскою часовщика. Инвалид Отечественной войны сидит у двери своего дома. Он одет в короткую куртку и модную меховую шапку. В стеклах его пенсне ликует, сияет и блещет карусель времени: в них отражаются времена года.