Потому что

— Он мертв? — спросил я.

Вопрос показался Томеку наивным. Он видел, что я немного не в себе, и глядел на меня с сочувствием. Я был одним из его любимых репортеров, потому что никогда не задавал провокационных вопросов, ничего не вынюхивал. Я довольствовался тем, что мне давали, и писал обо всем этом. Тем не менее я плохой журналист, точнее, не журналист вообще. Правда, этого до сих пор никто не замечал.

— Уже что-нибудь разведали? — спросил Томек.

Я объяснил ему, что нахожусь здесь не по служебной надобности, употребив слово «случайно». Я стыдился, но не мог открыть Томеку правды. Я не пережил бы его взгляда.

Инспектор же сообщил мне, что им пока известно немногое. (Они всегда говорят так, и в большинстве случаев не лгут.) Убитого тут никто не знал. Может, в «наших» кругах он известен? Нет, ответил я, «мы» с ним тоже не знакомы. Преступник, я слышал, выстрелил только один раз? С близкого расстояния, подтвердил Томек. Пуля попала в один из желудочков сердца со спины.

— Со спины? — воскликнул я.

Томек решил, будто я возмущен коварством убийцы.

«Наверное, этот тип в красной куртке успел повернуться», — догадался я.

— Мы полагаем, что его застрелили с улицы, когда он заходил в бар, — произнес Томек.

— Но ведь дверь была закрыта, — пробормотал я. (Или открыта?)

Инспектор улыбнулся и по-отечески тронул меня за плечо. Он думал, что я в шоке, и не был далек от истины.

Беатриче принесла нам кофе и воды. Она решила, что мы с Томеком работаем вместе. На мгновение наши взгляды встретились, и я подумал, что охотно увез бы ее отсюда куда-нибудь в Бразилию. Самое ужасное, что она верила мне. Какое все-таки счастье, что я не депрессивный тип!

В помещении уже работали криминалисты, а полицейские обыскивали посетителей. Их выстроили в ряд и попросили вытянуть руки в стороны. Некоторых заставили раздеться. С ними обращались, как с преступниками. И все это из-за меня. Хорошо, что в зале находились только мужчины, которые к тому же выглядели вполне крепкими. Это несколько успокоило меня.

Меня не трогали, полагая, что я из команды инспектора. А для Томека лишь я один и оставался вне подозрения. Боб заметно присмирел. Он боялся меня как газетчика, способного в нескольких строчках уничтожить его преуспевающее заведение. Я чувствовал себя паршиво. Все пошло не так.

Не в силах стоять на ногах, я присел. Я не ел почти тридцать часов, и теперь меня мучила изжога. Я узнавал этот болезненный голод, который ничем не утолить. Можно было засунуть в рот хоть черствую корку хлеба, но как заставить себя проглотить ее! Мне предстояло разобраться еще с одной проблемой: с пистолетом. Он лежал на полу. Затолкав его ногой под стул, я нагнулся и подобрал оружие. Чтобы использовать свой последний шанс на немедленное признание, мне оставалось крикнуть: «А вот и орудие убийства!» Но слова застряли у меня в горле. И тогда левая рука затолкала пистолет в карман куртки, — она знала, что делает.

На негнущихся ногах я побрел к выходу. Место на деревянном полу, где лежал мужчина в красной куртке, было обведено мелом. В школе нас учили рассчитывать площадь и периметр таких геометрических фигур. Как прилежный ученик, я охотно делал это.

— Пропустите его, это журналист! — крикнул Томек дежурившему у двери полицейскому.

— Ступай домой, Ян, и выспись хорошенько, — сказал он мне.

Наверное, я выглядел ужасающе, если инспектор на сей раз отказался от привычной формы множественного числа.

— И приходи в комиссариат завтра утром, когда мы начнем готовить протокол! — продолжил Томек кричать мне в спину. — Может, тогда мы будем знать больше.

— Удачи, — пробормотал я.

Только за одно это слово меня следовало бы арестовать.

У входа я оглянулся на место, с которого стрелял, и опять прокрутил в уме, как все происходило. Беатриче скользнула по мне взглядом. «Бразилия…» — снова подумал я.

Скольких еще жизней это потребует?

3 глава

На улице я почувствовал себя преследователем и преследуемым в одном лице. Мне захотелось спрятаться — и вот я оказался в своей машине. Обстановка изменилась. Ведь теперь я стал беглецом, а на заднем сиденье лежала сумка, будто специально собранная для следственного изолятора, куда я не попал из-за неудачного стечения обстоятельств. «Неудачное стечение обстоятельств» — это фраза, кажется, из области медицины. Однако я сам использовал ее много лет, не отказывая себе в удовольствии посмеяться над безжизненным языком газетчиков. Одного меня это и веселило, другие находили подобные обороты вполне нормальными. Такие вот «обстоятельства»…

Небо прояснилось, дождь перестал барабанить по жестяной крыше. Я должен уехать, оторваться, отдохнуть. Я решил поставить автомобиль возле ближайшей полицейской будки, но не видел места для парковки. Припарковаться во втором ряду у меня не хватило смелости. Поэтому я поехал дальше. Голод — ничто по сравнению с тем, что я сейчас ощущал. Будто позвоночный столб вошел в голову и теперь выжимал последние остатки сознания из моего мозга.

Раньше я тосковал по своей тоске по Делии. И теперь я знал только один путь, ведущий в мое прошлое. Я выехал на него раньше, чем успел сообразить, куда, собственно, направляюсь. Словно автомобиль сам повез меня к Алекс. С улицы ее квартира показалась заброшенной, и это удивило меня. Мне понадобилось время, чтобы вспомнить: Алекс ушла от Грегора в самом конце моей прежней жизни. Наконец моя машина отыскала ее новый дом на улице с односторонним движением. Я нажал кнопку домофона так, что заболел палец.

— Кто там? — раздался голос в динамике.

Он звучал жалко. Еще бы, в три часа ночи!

— Это Ян, — почти выдохнул я. — К тебе можно?

— Что-нибудь случилось?

Теперь в голосе слышались неприятные нотки. Это было отчаяние Алекс.

Щелкнул замок в подъезде. Наверху дверь была уже открыта. Там стояла Алекс, беспомощная и усталая. Голубой халат висел на ней, как на вешалке. Короткие светлые волосы торчали в разные стороны. Щеки помялись, губы припухли, как у разбуженного ребенка. Мне тут же захотелось заняться с ней сексом. Я упал в ее объятья и крепко прижал ее к себе.

— Что случилось, Ян? — испуганно спросила она.

Я закрыл ей рот поцелуем, потом добрался до ее бедер, откинув махровый халат. Она не сопротивлялась, лишь тихо стонала. А может, вздыхала? Я не знал, хотела ли она того же, что и я, но был уверен, что ради меня она готова и на это.

Мы споткнулись о пустые картонные коробки в холодной спальне. Алекс помогла мне расстелить постель и упала на спину, словно пловчиха, стряхивая с себя халат. Пока мои руки стягивали с нее майку, я вдыхал тепло ее кожи, обнажавшейся миллиметр за миллиметром. Взяв ее за пальцы, я положил ее ладони на свои бедра и задал направление, в котором они должны двигаться. Через несколько секунд я уже лежал на ней голый, проталкиваясь между ее согнутых ног и обнимая их своими бедрами. «Алекс, Ян, Алекс, Ян…» — повторяли мы в одном умоляющем тоне.

Далее во мне словно волной поднялось все то, что я пережил за последние несколько часов. Все, что еще жило в моем теле, казалось, сконцентрировалось в одном месте, как упакованный груз, чтобы вырваться наружу. Прежде всего воспоминания о Делии. Смогу ли я когда-нибудь расстаться с этой женщиной? Как долго она еще будет преследовать меня? Я взглянул в глаза Алекс, полные желания, и закрыл свои. И снова я увидел красную куртку и бар Боба. Я никогда не смогу раз и навсегда запереть эту дверь.

Алекс дошла до высшей точки блаженства и начала успокаиваться, пока я подсчитывал наши с ней совместные стоны. Один. Второй. (Снова перед глазами поплыли красные круги, а потом все потемнело.) Третий. Четвертый. (Тут я опять зажмурил глаза, а затем открыл их.) Пятый. Освобождение. Опустошение. Мое страдание вырвалось наружу, его больше нет во мне. Мои локти подогнулись, и я стал опускаться на постель. Алекс подхватила меня. Я спрятал голову между ее грудями. Она гладила мне лицо.