Страница 42 из 104
— Мне нравится этот город, — сказала она, не имея в виду ничего конкретного. — Я знаю, есть множество способов быть здесь счастливой, но пока не нашла ни единого. Но знаю, что они есть. — Она подошла к другому окну, раздвинула пыльные кружевные занавески и выглянула вниз, на Бродвей. От окна пахло сыростью. Снаружи начал сыпаться небольшой дождик.
— А я новый «кадиллак» покупаю.
— Они же такие жутко огромные, да? Как только можно ими управлять?
— Легче легкого. Ты в нем просто плывешь. Фантастические машины! Мы хотим снова попытаться завести ребенка, так что мне не нужна машина, в которой у нее живот будет трястись.
— Ты и впрямь так в себе уверен, как кажется?
— Абсолютно. Поехали со мной.
— Не думаю, что мне хочется стать богатой.
— Надо полагать, ты все еще такая же коммунистка.
— Да, наверное. В этом есть что-то неправильное, когда живешь ради денег. Мне даже начинать не хочется.
— Ну, по крайней мере оторвешься от этих старых связей и выйдешь на открытый рынок. Ты же в буквальном смысле теряешь деньги, ежечасно и ежедневно.
— Да неужто? Ну, мне так не кажется, значит, пусть они идут к черту.
Он тяжело поднялся на ноги и застегнул синий пиджак, потянул вниз галстук, взял пальто, висевшее на спинке стула.
— Никогда мне тебя не понять, Дженис.
— Мне тебя тоже, Герман.
— Что ты нынче собираешься делать? Это я так, просто для примера.
— Для примера чего?
— Того, как ты проводишь свои дни.
— На Семьдесят второй улице крутят старые фильмы, может, пойду туда. Там, кажется, идет что-то с Гретой Гарбо.
— И это посредине рабочего дня!
— Мне нравится сидеть в кино, когда на улице дождик.
— Хочешь, поедем к нам домой на ужин?
— Нет, милый. От этого у нее, может, живот будет трястись. — Она засмеялась и быстро поцеловала его, чтобы загладить возможную обиду за эту шпильку, к которой сама оказалась не готова, так же как и он. Но сказать по правде, сама она не желала иметь никаких детей. Никогда.
— Чего ты хочешь от жизни, ты это знаешь?
— Конечно, знаю.
— Так чего?
— Хорошего времяпрепровождения.
Он только головой помотал, совершенно обескураженный.
— Смотри неприятностей не наживи, — сказал он, уже выходя.
V
Она просто обожала Гарбо, смотрела все фильмы с ее участием, могла просидеть два сеанса подряд даже на самых тупых и скучных ее картинах, что давало выход ее собственной иронии. Ей ужасно нравилось ощущать себя плывущей в потоке, выносимой в открытое море фантазий этими примитивно сляпанными и совершенно неправдоподобными историями в стиле романов о Граустарке[43], со всеми их непременными ваннами в виде лебедей, кранами в виде орлиных голов, с их барочными дверями и окнами и занавесями. В нынешние времена эта восхитительная дешевка и безвкусица так ее воодушевляла, что доводила до состояния, напоминающего воспарение, почти до истерики, отрывала ее от всего, полученного вместе с образованием, воссоединяла с ее страной. Она заставляла ее вдруг возжелать забраться на крышу и радостно орать там на звезды, когда великая актриса выходила из роскошного белого «роллс-ройса», ни разу не зацепившись каблуком за подол облегающего длинного платья. И какой невыразимо великолепной Гарбо смотрелась в этой своей томно-расслабленной, «отдыхающей» позе, когда сидела в шезлонге, когда в ее долгих, длиной в целый ярд паузах звучала вся усталость от мира, когда она, пребывая в явно скверном настроении, бранилась с героями-мужчинами — Дженис иной раз приходилось даже прикрывать лицо, чтобы не видеть, как Гарбо, опустив керамически-белые веки, подает знак Барримору[44] слиться наконец с нею в давно ожидаемом поцелуе. И конечно же, должное впечатление производили высокие скулы Гарбо и ее знаменитая идеально-белая кожа, отражающая свет, и скульптурные черты ее лица — эта женщина всей своей внешностью доказывала существование Божественного промысла. Дженис могла часами лежать на кровати в номере отеля, уставившись в потолок и почти не мигая, а перед нею все стоял образ Гарбо. Она могла подолгу простаивать перед зеркалами туалетного столика, которые перерезали ее тело у шеи, и в очередной раз убеждаться, что ее тело — к ее удивлению — опять живо и готово к новым свершениям, особенно при взгляде сбоку, когда подчеркнуто хорошо видны ее роскошные бедра.
VI
Однажды днем скрипучая дверь кабины лифта распахнулась перед нею, и она увидела перед собой красивого мужчину лет сорока или, вероятно, пятидесяти — с тростью в одной руке и портфелем в другой. Он вошел в лифт какой-то странной, деревянной походкой, выпрямив спину, и только когда он остановился в каких-то шести дюймах от нее и неуклюже развернулся лицом к двери, топчась на месте и чуть приподнимая ноги, вместо того чтобы просто повернуться, Дженис поняла, что он слеп. На щеке у него виднелся порез от бритвы.
— Лифт идет вниз, да?
— Да, вниз. — У нее перехватило дыхание. Вот она, свобода — чувство освобождения охватило ее всю, когда он на секунду задержал на ее лице свой невидящий взгляд.
Оказавшись внизу, он пошел к выходу через весь вымощенный плиткой вестибюль, прямо к стеклянным дверям, ведущим на улицу. Она быстро обогнала его, чтобы распахнуть перед ним дверь.
— Вам помочь?
— Не беспокойтесь. Большое спасибо.
Он вышел на улицу, свернул точно направо, в сторону Бродвея, и она поспешно догнала его и пошла рядом.
— Вы к метро? Я хочу сказать, что мне тоже туда. Если вы не против, пойдем вместе.
— О да, очень хорошо. Благодарю вас, хотя я вполне могу добраться и сам.
— Но раз уж я иду в ту же сторону…
Она пошла рядом с ним, удивляясь тому, как быстро он ходит. И какая жизнь проглядывает в его трепещущих веках! Это было точно так же, как идти со зрячим, но от чувства свободы, которое она ощущала, идя рядом с ним, у нее навертывались на глаза слезы. Она обнаружила, что все свои эмоции вкладывает в слова, в голос, и они вдруг сами вырвались из нее с потрясающей открытой невинностью, прямо как у юной девчонки.
Его голос звучал сухо и невыразительно, словно он редко им пользовался.
— Вы давно живете в этом отеле?
— С марта. — И добавила без размышлений: — Со времени развода. — Он кивнул. — А вы?
— О, я там уже пять лет обретаюсь. Стены на двенадцатом этаже имеют достаточно хорошую звукоизоляцию, понимаете?
— Вы играете на каком-то музыкальном инструменте?
— На пианино. Я работаю на студии грамзаписи «Декка», в отделе классической музыки. И прослушиваю у себя в номере новые граммофонные пластинки.
— Очень интересно! — Она чувствовала, что ему доставляет удовольствие этот разговор, не вызывающий никакого напряжения, она ощущала, как он благодарен ей за то, что она составила ему компанию и пошла вместе с ним. Видимо, он одинок. Люди, наверное, избегают его или ведут себя с ним слишком официально, словно извиняясь или оправдываясь. Но сама она никогда еще не чувствовала себя так уверенно или так свободно, разговаривая с незнакомцем, и не замедлила порадоваться за свои здоровые инстинкты.
На площадке перед лестницей, ведущей вниз, на платформу подземки, она легким движением взяла его под руку, осторожно, словно он был птицей, которую можно спугнуть. Он не стал сопротивляться, а возле турникета настоял на том, чтобы заплатить за нее, достав из кармана готовую пригоршню никелевой мелочи. Она не имела понятия, куда он едет или как ей притвориться, что она едет туда же.
— А как вы ориентируетесь в подземке, откуда знаете, когда вам выходить?
— Я считаю остановки.
— Да-да, конечно. Глупый вопрос.
— Я еду до Пятьдесят седьмой.
— И я туда же.
— Вы где-то там работаете?
— Вообще-то я все еще устраиваюсь. Ищу что-нибудь подходящее.
43
Вымышленная страна, где происходит действие романов Дж. Б. Маккатчена («Любовь в тени трона», «К востоку от захода солнца» и др.), в которых описываются изощренные придворные интриги, любовь, коварные заговоры и прочие страсти.
44
Американский киноактер (1878–1954), выступал в основном в амплуа героя-любовника, часто был партнером Греты Гарбо.