Ангел Смерти

Ночью, когда муж спал крепко и безмятежно, словно честный человек, чья совесть не отягощена таким грузом, как разбитая жизнь его жены и двоих детей, Лена закрылась в ванной и, надев медицинские одноразовые перчатки, принялась за дело. В коробочке, которую она загодя вытащила у мужа из кармана, лежали восемь капсул. Начинять все она не рискнула, отложила лишь три штуки. Рано или поздно, но он их все равно примет. Проявляя максимальную осторожность, пытаясь преодолеть дрожь в руках, Лена опустошала их и наполняла капсулы ядом. Закончив работу, она прибралась, бросила в мусорное ведро перчатки и вернула на место коробочку с лекарством. Потом она легла в кровать и до самого утра не сомкнула глаз, решая, какой должна быть ее реакция на смерть мужа.

День тянулся бесконечно, каждый стук в дверь, каждый телефонный звонок заставлял ее вздрагивать, обливаться холодным потом, Лена все время убеждала себя, что надо расслабиться, довериться судьбе, что смерть мужа может наступить и через пять, и через шесть дней, но нервное напряжение не отпускало ее. Темные глубокие тени под глазами невозможно было скрыть никаким тональным кремом, руки ее подрагивали, она то словно впадала в ступор, то вдруг ее охватывало неестественное оживление. Сотрудницы начали обращать внимание на ее состояние, задавать ей вопросы. Лена понимала всю опасность ситуации, ведь сейчас ей, как никогда прежде, надо было сохранять полнейшую безмятежность. Проведя очередную бессонную ночь, она придумала ложь, подсказанную ей, по сути, ее же коллегами. Это вранье после смерти мужа лишь добавит трагизма ее положению и не заставит ее выкручиваться, запутываясь все больше. На следующий день Мария Вениаминовна, старейшая сотрудница их фонда, давно и искренне симпатизировавшая Лене, решительно взяв за локоток, отвела Лену в сторонку и, заглянув ей в глаза строгим внимательным взглядом, спросила:

– Елена Сергеевна, что случилось? Вы сама не своя, у вас произошло какое-то несчастье? Что-то в семье? – Видя, как Лена краснеет, отводя глаза, она смягчила тон и проникновенно продолжила: – Елена Сергеевна, я спрашиваю не из праздного любопытства: я очень хорошо к вам отношусь и просто не смогу спокойно смотреть, как вы себя изводите. Сейчас же признавайтесь, в чем дело, и мы вместе поищем выход.

– Неужели так заметно? – растерянно проговорила Лена. Она ожидала чего-то подобного и успела заранее подготовиться.

– Еще бы, голубчик! – самодовольно кивнула Мария Вениаминовна. – Так в чем дело?

– У меня задержка… уже две недели! – покраснев еще сильнее, прошептала Лена. – Это в моем-то возрасте! – И она взглянула на коллегу полными смущения и растерянности глазами.

– Что? Задержка? – Мария Вениаминовна фыркнула и снисходительно взглянула на Лену: – Ну, вы даете, ангел мой! В какие еще ваши годы? Да вы же молоды, здоровы, счастливы в браке, что вы дергаетесь? Идите к врачу и рожайте. Или это у вас уже гормоны играть начали?

Лена поздравила себя с правильно выбранной стратегией. Женские проблемы всегда вызывают весьма умеренное любопытство окружающих, без лишнего ажиотажа, а уж чужая глупость и вовсе вдвойне приятна. Поэтому ее поведение в данной ситуации вызовет идеальную, с ее точки зрения, реакцию окружающих.

– Но у меня же двое взрослых детей! Как они отреагируют на это? – кусая губы, пролепетала Лена.

– Дети! А муж что говорит?

– Он еще не знает. Вот, пытаюсь набраться мужества и сдать кровь на анализ, а уж тогда…

– Вот и не затягивайте, и нечего изводить себя по пустякам, – похлопала ее по плечу уже потерявшая всякий интерес к Лене Мария Вениаминовна и, окликнув проходившую мимо молодую сотрудницу, удалилась.

Больше к Лене никто особенно и не приставал. Она продолжала нервно вздрагивать, сидя на своем рабочем месте. На четвертый день Лену охватила непривычная ей глубокая апатия. Видимо, организм ее достиг предельного уровня выносливости и поставил спасительный блок.

Лена вяло разбирала старые фотографии для готовившейся новой экспозиции, посвященной очередной грани общественной жизни царской семьи Романовых, когда зазвонил ее мобильник. Даже не взглянув на дисплей, она вяло взяла телефон и без всяких эмоций произнесла «алло», почти не задумавшись о том, кто же ей звонит.

– Елена Сергеевна, вас беспокоит секретарь вашего мужа.

– Добрый день, Кайса Робертовна, – поздоровалась Елена, рассматривая кружевные оборки на платье великой княжны. До чего же изящно смотрелись кружева на старинных нарядах, сейчас они почему-то утратили всякую элегантность… – Что-то случилось?

– Да. Извините, что беспокою вас, но стряслось страшное несчастье. – На этих словах секретарша сделала паузу, словно собиралась с духом, а Лена наконец ожила и оторвала глаза от фотографии. Ее сердце вдруг бешено заколотилось, дыхание стало сбивчивым и поверхностным, а зрачки расширились. Эти перемены не остались незамеченными окружающими. Находившиеся в комнате дамы обратили взоры к эпицентру надвигающейся трагедии.

– Что случилось? – ледяным от избыточных эмоций голосом спросила Лена.

– Анатолий Игоревич только что скончался у себя в кабинете, – исполненным сочувствия и переживаний голосом произнесла секретарша и вновь сделала паузу.

– Что он сделал? – глупо переспросила Лена. Неужели… все произошло? Все сработало?! Она смогла?! – Что с ним?.. Вы меня слышите?.. Как?! Как это случилось?! Да не молчите вы!

Лена уже кричала – визгливо, безобразно, тряся трубку, чтобы как-то расшевелить молчавшую секретаршу. Таких срывов с ней никогда не случалось, ни при каких обстоятельствах. Но что удивило потом Елену, когда она, уже оказавшись дома, ночью вспоминала этот дикий день, это то, как все уместно и естественно получилось. Ее реакция выглядела верной, ожидаемой. Убитая горем вдова! Еще минуту назад – счастливая женщина, чей мир рухнул в одночасье. Подобные слова и фразы Лена потом слышала краем уха от шептавшихся вокруг людей. А их на ее вопли сбежалось немалое количество…

Весть о смерти Лениного мужа степным пожаром разнеслась по музею. Все сбежались, начали ее жалеть, соболезновать, помогать… А она – то выла, то смеялась, то беззвучно плакала, тряслась, задыхалась, выпуская наружу копившийся в душе месяцами нервный стресс и нечеловеческое напряжение. В итоге коллеги вызвали «неотложку», врачи вкололи ей успокаивающее, уложили ее в кабинете директора, а вечером, когда Лена немного пришла в себя, отвезли домой.

Дома ее уже ждали родители, свекор со свекровью, дети, две подруги, двоюродная сестра с мужем, тетя Тамара, сестра отца, и тетя Лена, сестра матери. Ей что-то говорили, обнимали ее, гладили по голове, жалели, все вокруг плакали. Лена отыскала глазами детей. Они были как-то удивительно спокойны. Серьезны, но спокойны. А Никита даже время от времени что-то такое делал в планшете. Она подошла, обняла их, молча прижала к себе. Они ей ответили таким же крепким молчаливым объятием. А потом – она словно сквозь туман это помнила – ее отвели в спальню и вновь уложили.

Проснулась она уже глубокой ночью, с абсолютно ясной головой. Спокойная и счастливая. Лена с удивлением поняла, что испытывает чувство небывалой легкости, освобождения и глубокой спокойной радости. И тут по ее щекам тихо заструились слезы. Лена подождала, пока они все не выльются, не высохнут, встала, накинула халат и тихонько вышла из комнаты.

Глава 4

Андрей Петрович Усов сидел за рабочим столом и, подперев щеку рукой, смотрел на большой яркий плакат, висевший на противоположной стене. Белоснежный круизный лайнер скользил по бирюзовой глади моря, вдали, на горизонте, маячил поросший пальмами тропический остров.

Жена выдала ему этот плакат семь месяцев тому назад и велела повесить его в кабинете, чтобы у Андрея Петровича развивалась здоровая тяга к путешествиям и комфортному отдыху. Потому что извращенная натура Андрея Петровича всю его сознательную жизнь испытывала противоестественную тягу к средним и мелким водоемам средней полосы России, кишевшим комарьем и мухами, а также к покосившейся деревянной избе в деревне с лирическим названием Жмотовка, доставшейся ему по наследству от бабушки с дедушкой.