Охота на Нострадамуса

— Фу-у, папа-а! И люди это пили?

— Еще бы. Это был самый лучший фильтр. А вот, кстати, ты когда-нибудь знала, что…

Забравшись с ногами в глубокое кресло и потягивая какао, Кейт с улыбкой слушала отца, прихлебывавшего бутылочный «Миллер», и в ее карих глазах отражались языки пламени, которые весело плясали в камине. Оба понимали, что это последний вечер. Их последний спокойный вечер перед ее отъездом. Отец шутил, но от волнения, как это всегда бывало, говорил только о том, что знал лучше всего после автомобильной механики, которой зарабатывал на жизнь, — о рыбалке. Она слушала и не перебивала, хотя сама хотела поговорить о другом — о детстве, маме, том времени, что они провели вместе. А еще она знала, что внутри он не хочет ее отпускать.

Потом они молчали, думая каждый о своем и слушая, как в камине уютно потрескивают догорающие поленья. Как же быстро выходные закончились. Прошло всего несколько дней, а она уже по нему соскучилась. Даже запах пропал. Резкий запах рыбы, насквозь пропитавший одежду и даже купальник, казалось, въелся в самые кости. Словно Кейт последние дни была не в заповедных лесах Канады, а разгружала кильку где-нибудь в портовой зоне Нью-Джерси.

Заелозивший под подушкой мобильник вырвал девушку из воспоминаний, сразу вернулась головная боль — несколько новых соседей устроили ей накануне теплый прием. Вдобавок вновь напомнивший о себе кошмар пробежался по сердцу липкими прикосновениями страха, хотя до этого Кейт спокойно спала целую неделю. Ее личный рекорд. Это все алкоголь, не надо было вчера уступать.

— А чего ты ожидала, девочка. Ты ведь совсем не умеешь пить, — почти не разжимая губ, пробормотала она, нащупывая под подушкой настойчиво вибрирующий телефон. — Алло, говорите… Эй? Ну что там еще?

— Кейт? Привет, это Муни, — по-привычному коротко представившись, зазвучал в динамике хрипловатый голос итальянца. — Спишь?

— Попробуй угадать, — сонно пробормотала девушка, откинув волосы, и, подслеповато поглядев на часы, зевнула. — Такая рань, что случилось?

— Везуха, а я уже третий час на ногах, — с ноткой зависти откликнулись в трубке. — Чую, если так и дальше будет продолжаться, придется серьезно поразмыслить о поиске нового способа зарабатывать на законный кусок. Тут у нас сущий дурдом творится.

— Рада за вас. Слушай, если у тебя ничего серьезного, но охота потрепаться, перезвони через пару часиков, хорошо?

— Есть новости.

— Тогда не тяни, — поторопила девушка.

— Сначала плохую или хорошую? — словно издеваясь, растягивал динамик в телефоне.

— Давай хорошую.

— Синиз подписал бумаги на твой новый ствол, так что сегодня можешь в конторе получить, там уже народ в курсе. — Не услышав ответной реакции, помолчавший Муни коротко ответил кому-то не в телефон и продолжал: — Короче. Похоже, от вчерашней грозы у народа мозги совсем поехали. Тут один парень решил искупаться поутру в озере, но сделал это вместе с машиной. Этим придуркам кажется, что это лучшее решение всех проблем. Только выгребать почему-то вечно приходится таким парням, как я. Что за жизнь, скажи мне?

— Так выпиши ему штраф. И вообще, при чем тут мы?

— Кейт, у меня здесь Уинстон Смит — ты его не знаешь, он из местных наших. Из наших, усекла?

— Ну? — сонно нахмурилась девушка.

— Так вот, он сидел за рулем мертвее мертвого в задраенной машине без номеров на дне озера возле 16-го пирса и любовался дном. Едва остывший, как пирожок из пекарни. Ребята говорят, приблизительно четыре-пять часов. Машину местный рыбак увидел, ее немного севернее снесло, и она там задницей клюнула. И это явно не от долгов и несчастной любви, хотя черт его знает.

— А марка машины? В угоне числится?

— Да вроде нет, металлолом на колесах, нынешние бомбилы на такое даже косо не взглянут. «Додж Стентон», восемьдесят шестого. У моего старика был такой, пока он его окончательно не угробил. Ребята из управы сейчас повторно его пробивают. Я про другое. Тут, в общем-то, есть кое-что по нашей части. Думаю, замочили его в другом месте, а потом усадили за руль, чтобы выглядело как самоубийство. Хотя на кой черт самоубийце творить такое с собой… Короче, тебе стоит взглянуть, пока не нагрянул Синиз, при нем особо не пораспинаешься. Это касается руки. Паташик уже здесь.

— Синиз будет? — удивилась Кейт. Что могло быть такого в убийстве, чтобы вытащить из постели самого шефа, которому, по слухам, было уже хорошо за пятьдесят, в воскресенье с утра пораньше. — А что с рукой?

— Слушай, я и так уже наболтал больше положенного. Я вижу то, что вижу, и ты теперь знаешь не больше моего.

— Так скажи Паташику, пусть просканирует перстень.

— Вот это самое интересное. Перстня нет, Кейт.

— Как нет? Там же пароль. Он ведь снимается с руки только владельцем или нашей техникой.

— В том-то и штука, сестренка, — голос в трубке стал глуше, словно Муни заслонил рот рукой. — У нас тут ни перстня, ни руки.

— А что медики? — Кейт почувствовала, как по спине под узенькой маечкой пробежал холодок, отгоняя последние остатки сна.

— Халаты постоянно кому-то отзваниваются, а мне ни слова. Ненавижу, когда начальство знает больше нашего, — словно прочитав ее мысли, хрипло огрызнулся Муни. — А они там все вечно себе на уме.

В трубке раздался приглушенный плевок, и послышалось несколько коротких ругательств. Отпрыск итальянских иммигрантов, хлебнувший лиха на улицах Бронкса и до службы в полиции, а потом уже и в конторе занимавшийся боксом, Муни не изменял некоторым своим привычкам, наработанным в частых дворовых потасовках с местной шпаной.

— Иногда я вообще не понимаю, что он там себе думает, а? Кто я ему, ищейка-Пинкертон? Комиссар Рекс? Почему хоть раз просто не сказать: «Муни, я тут совсем замотался и просто не увидел, какой ты на самом деле хороший мужик. Я благодарен тебе за то, что ты разгребаешь за меня все это паршивое дерьмо, пойдем-ка, я знаю отличный кабак, где можно неплохо пропустить по стаканчику», — распалился в трубке итальянец, и тут его кто-то снова позвал. — Короче, я устал распинаться, приезжай, пока медгруппа не отчалила. Погоди минуту… Сэм! Паташик! Эй, Паташик! Продублируй у них файл с пальчиками! И проследи, чтобы не смазали. Еще не хватало потом по моргам до ночи мотаться. Алло, Кейт! Ты слушаешь?

— Погоди, сейчас ручку возьму, — поморщившись от нового приступа головной боли, Кейт потянулась к лежащему на тумбочке блокноту. — Адрес давай.

— Чего? — не понял Муни. — А… Еще не привык, что ты у нас новенькая. Записывай. Кстати, захвати фэбээровское удостоверение.

— Зачем?

— Потому что по удостоверению ветсаннадзора за оцепление ты просто так не пройдешь.

Сев на кровати и заправив за ухо кудрявую прядку светлых волос, Кейт посмотрела в противоположный конец полупустой комнаты, где один на другой были сложены картонные ящики, помеченные маркером.

— А я говорил вчера — не налегай. Кукурузная водка та еще гадость, если не знаешь, как правильно пить, — понимающе усмехнулись в трубке. — Приезжай. У меня в бардачке аспирин. И аккуратнее за рулем, тут у нас по утрам, как видишь, психов полно.

— Скоро буду, — снова взглянув на часы, пообещала девушка. — Только в порядок себя приведу.

— О'кей. Жду.

Нажав «отбой», Кейт откинулась на кровать, разметав по простыне волосы, и со стоном запустила подушкой в нагромождение ящиков, слушая, как на улице продолжал заливаться импровизирующий Бо. Сегодня же воскресенье! Вот ведь везет мужику. Сиди себе на лавочке целый день, грейся на солнышке, распевай да играй на гармошке, глядишь, уже вечер, да и в кармане кое-что нет-нет да и звякнет. Но завидовать одинокому музыканту на самом деле было не в чем — бывший ветеран Вьетнама, потерявший руку, не нашедший нормальной работы, всеми брошенный и никому не нужный, ютился в подвале дома, куда переехала Кейт, в компании колченогого пса по кличке Гувер. Но старого Бо все любили и периодически пускали к себе переночевать, а чаще всего просто подсовывали «в лапу» чего-нибудь пожевать. Вслушиваясь в блюзовый мотив за окном, девушка вздохнула. Прав был папа, любивший повторять, что каждому в жизни свое.