Последнее предупреждение

— Ладно…

Повисшая в телефоне пауза явно выдает его надежду услышать от меня что-то большее.

— В общем, верь себе и будь осторожна, — он, наконец, снова подает голос. — Звони маме, как будет возможность, а мы здесь, с нашей стороны кое-что тоже попробуем придумать.

— Что вы там еще придумываете?

— Потом, мне пора. Не стоит висеть на телефоне слишком долго — вдруг он прослушивается. Передавай всем привет.

Телефон щелкнул пару раз и заглох.

Поднимаю глаза. Клык в упор смотрит на меня. Мы еще не говорили с ним о событиях прошлой ночи. Надж переминается с ноги на ногу. Она всегда топчется на месте, когда голодная. Тотал отправился в кусты пописать. Все устали, и нам еще надо где-то раздобыть еды.

Джеб сказал, что они с мамой мне доверяют, что я со всем справляюсь. Он сказал, чтобы я верила своим инстинктам.

А, между тем, мои инстинкты ставят его под сомнение.

18

После скудного помоечного обеда мы расположились в ветвях пары высоченных раскидистых деревьев. Ты, дорогой читатель, может, спросишь меня, часто ли мы спим на деревьях? Скажу тебе честно — часто. А часто ли мы с них падаем во сне? Как ни странно, никогда.

Я ужасно устала и по-прежнему голодна. К тому же у меня ни малейшего понятия о том, что принесет завтрашний день. Но прежде чем дать себе расслабиться, все равно надо проверить стаю. Ангел и Тотал, обнявшись, устроились в развилке огромного дуба. Игги и Газзи на том же дубу устроились неподалеку друг от друга. Надж растянулась на толстом суку. Лежит и болтает свесившейся рукой.

Клык…

Оглядываюсь вокруг. Где Клык? Он секунду назад был вот здесь, прямо передо мной. А теперь пропал.

— Ребята, вы не видели, куда Клык запропастился? — стараюсь как могу скрыть тревогу. Паника — последнее дело. Но пропавшие члены стаи — мой вечный кошмар, и от этого постоянного страха, мне, видно, уже никогда не избавиться.

Ангел и Газзи внимательно обшаривают глазами дерево. И тут Клык удивленно откликается:

— Я здесь!

Он и вправду здесь. Сидит верхом на ветке, прислонившись спиной к стволу.

Я моргаю:

— Я смотрела — тебя здесь не было.

— Не говори глупостей, был.

— Не было, — поддерживает меня Надж. — Я тоже там смотрела. Прятался, наверно, за стволом. Дуришь нас, что ли?

— Я все время сидел здесь. И пальцем не пошевелил, — настаивает Клык.

— Я тебя тоже не видал, — с серьезным лицом вступает Игги.

На что я скорчила рожу и сказала:

— Игги, я скорчила тебе рожу.

— Короче, — говорит Клык, пожимая плечами. — Хватит препираться. Я тут все время был.

Через пять минут он снова исчез.

— Клык! Клык, ты где? — Я вглядываюсь в темноту.

Темно. Тут, дорогой читатель, против фактов не попрешь. Но у меня острое птичье зрение. Мы все довольно хорошо видим, даже ночью. Все члены стаи на месте. Я вижу их не хуже, чем при дневном свете.

— Я здесь, — откликается Клык.

Там, откуда доносится его голос, ничего нет.

— Ты что, за деревом? — раздраженно спрашиваю я.

— Слепая ты, что ли? Вот он я, здесь, прямо перед тобой!

И он возник из темноты прямо у меня под носом. Он и его благоприобретенное новое дарование.

Давай, дорогой читатель, отнесем его за счет спонтанных мутаций.

19

Нет, собственно говоря, Клык не мог сделаться полностью невидимым. Скорее, как бы это объяснить?.. Он темный, волосы черные, крылья черные, одежду носит только черную. Теперь прибавьте-ка к этому его врожденную неподвижность. Получается, что если он не шевелится, то полностью сливается с тем, что вокруг. Стоит ему снова пошевелиться, и вы его снова видите. Замрет снова — хоть час его ищи, прямо под носом взгляд будет скользить по нему, как по пустому месту.

— Я тоже так хочу попробовать, — говорит Газзи и замирает, даже не дышит.

— Ничего у тебя не выходит, — трясет головой Надж. — Ты как колонна на пустой площади торчишь.

— А я? — интересуется Игги, складывает крылья и встает в позу статуи.

— Не, тебя тоже видно, — говорю я ему.

— Меня не видно, — настаивает он.

Бросаю в него большущую шишку. Она с громким стуком ударяется ему в грудь, и он вопит от боли.

— Ну что, могла бы я в тебя попасть, если бы не видела, где ты стоишь? — не знаю, что убедительнее, мои резоны или синяк от шишки.

— Вы что, серьезно, меня не видите? — Клык явно собой доволен.

— Сказано же тебе, если ты молчишь и не шевелишься, не видим, — в сотый раз повторяю я ему.

Он улыбается во весь рот. Ему весело, а нам жутко: на фоне шершавой коры сияют его белоснежные зубы. И больше ни-че-го. Он потряс головой — бам — снова весь Клык. У меня закрадывается подозрение, что эти его новоявленные таланты будут меня здорово раздражать.

— Совсем забыла, мне надо пару вещей вам сказать, пока мы все спать не легли, — я вдруг вспомнила о наших неотложных вопросах. Слышу, что Тотал начал что-то недовольно бормотать. Фиг с ним, пусть бормочет.

Игги притворился, что спит, и нарочито громко захрапел. Швыряю в него еще одной шишкой.

— Хватит меня тиранить, — он трет руку.

— Зато ты теперь можешь к нам присоединиться. Теперь послушайте все. Мы с вами снова в пути. Ирейзеров больше не существует, и флайбоев мы тоже давненько не видели. Но не мне вам говорить, что остатки ИТАКСа перегруппировываются и собирают силы для новой войны. К тому же кто-то пытался нас взорвать. Поэтому не будут лишними пара правил, так сказать, руководство к действию. Во-первых, нам больше двух дней на одном месте оставаться нельзя. Сорок восемь часов — максимальная продолжительность одной стоянки. Движение — залог нашей безопасности.

— Угу, — согласно бормочет Тотал, сонно уткнувшись Ангелу в колени.

— Правило номер два, — продолжаю я, загибая пальцы. — Никаких дружб с людьми не заводим. По крайней мере, до окончания Апокалипсиса.

— А что такое Апокалипсис? — интересуется Газман.

— Главным образом, полное разрушение мира, каким мы его знаем. А доверять людям не будем даже и после Апокалипсиса.

Как же так, Макс! Ты сама человек… по большей части, — говорит Голос.

Ирейзеры тоже были «по большей части» людьми, что не помешало им быть ирейзерами. К тому же, ты знаешь, что я имею в виду.

— Однако, — продолжаю я свое капитанское обращение к стае, — нельзя не отдать должное тому доброму и хорошему, что встречается нам на пути. Например, моя мама. И Элла. И домашние пирожки. Нельзя позволить нашим врагам превратить нас в злобных, подозрительных, угрюмых человеконенавистников.

Делаю паузу в ожидании, что стая сейчас заклеймит меня позором за лозунги и директивы.

— Раз, два — левой! Раз, два — правой, — многозначительно скандирует Клык, а Игги добавляет:

— Тебя что, подменили?

— Ха-ха, — не смутившись, продолжаю я. — Давайте по очереди назовем три хороших, положительных, жизнеутверждающих момента сегодняшнего дня. С кого начнем?

Молчание.

— Надж?

— Ммм…

— Ну-у… Обед был пальчики оближешь, — говорит Тотал. Оставшись в живых после моего испепеляющего взгляда, он примирительно добавляет: — Ладно, ладно, нас сегодня никто убить не пытался.

— Молодец, это, действительно, положительный момент.

— И мы все вместе, — продолжает Тотал.

— Два. У тебя прекрасный, оптимистичный взгляд на мир. Давай, Тотал, продолжай.

— У меня нет блох.

Я опешила:

— Ээээ… Наверное, это и вправду хорошо. Не буду отрицать, что это еще один плюс.

Тотал, довольный собой, гордо выпятил грудь.

— У меня тоже нет блох, — заявляет Игги.

— Спорим, у тебя есть, — встревает Газзи.

Я вздыхаю. Тема блохи вырастает до размеров слона, и дискуссия переходит в острые формы. Завтра снова попробую провести жизнеутверждающую пятиминутку. Лидерство это у меня уже в печенках сидит.

20

Подземное