Пожарский

В Смутное время князь Дмитрий Михайлович вступил с возвращенным при Борисе Годунове чином стряпчего. На заре разгорающейся Смуты, в конце 1604-го или же в начале 1605 года, ему был пожаловано чуть более высокое звание — стольника.[24] Но и чин стольника заметно уступал по значимости «думным чинам» — боярина, окольничего, думного дворянина.

Если грубо и приблизительно перевести на язык воинских званий Российской империи, стольник представлял собой нечто соотносимое с полковничьим чином сухопутных войск (VI класс «Табели о рангах»[25]). Стольники в иерархическом отношении были незначительно выше, нежели стряпчие с платьем. Карьера по тем временам хорошая, лучше, чем у большинства предков Д. М. Пожарского, но без особенного блеска. Ни в Боярской думе, ни в воеводах Дмитрий Михайлович не бывал, наместничества не получал.

Все эти перипетии в судьбе незначительного и невлиятельного рода остались малозаметными событиями для современников. Государев двор того времени включал в себя огромное количество титулованной аристократии куда выше знатностью и влиятельнее Пожарских. Благоволение царя Бориса Федоровича дало им немногое: род едва выглянул из-за забора, отгораживавшего дюжинное провинциальное дворянство от привилегированной московской знати. Род едва заявил свое желание подняться на более высокую ступень.

Если посмотреть на служебный статус семейства Пожарских в целом, каким он был при Борисе Годунове, то значительных достижений все еще не видно. Вот несколько примеров:

Князь Иван Петрович Пожарский в 1598–1604 годах служил «выборным сыном боярским» по Владимиру. Затем он выслужил чин стольника, сравнявшись, таким образом, с Дмитрием Михайловичем. В 1604 году князь Дмитрий Петрович Пожарский имел чин «жильца» — также весьма низкий (ниже стольника). Дядя Д. М. Пожарского, князь Петр Тимофеевич Пожарский-Щепа в 1590-х — 1600-х годах не поднялся выше тех же «выборных». Но он занимал какое-то время пост воеводы в маленьком Уржуме, на Москве несколько лет служил «объезжим головой» — то «в Белом городе на большом посаде», то в Китай-городе. Должность объезжего головы совремнный историк остроумно назвал инспекторской пожарно-полицейской».[26]

И никто из Пожарских не шагнул к тому времени по службе хоть на ступеньку выше Дмитрия Михайловича…

Итак, можно констатировать: ни сам князь Дмитрий Михайлович Пожарский, ни род его к началу Смуты не входили в состав военно-политической элиты Московского государства.

Зато в смутные годы он станет одной из самых заметных фигур Московского государства. Любопытно, что «дворовым» (придворным) чином стольника Дмитрий Михайлович дорожил, не опускал его при титуловании. И в официальных документах Совета всея земли его нередко называли «стольником и воеводой». Так, например, начинается «окружная грамота», написанная в Ярославле 8 апреля 1612 года: «Великия Росийския державы Московского государства от бояр и воевод и стольника и воеводы от князя Дмитрея Михайловича Пожарского с товарыщи…»[27] Любопытно, что на «затылье» земских грамот, в списке «рукоприкладств», имя князя Д. М. Пожарского стоит далеко не первым, а всего лишь в конце первого десятка.[28] Он — старший военачальник земского ополчения, но не далеко самый знатный из служилых аристократов, примкнувших к земцам. Традиция не позволяет при составлении официальных бумаг игнорировать этот факт. С осени 1612 года объединенное земское правительство рассылает грамоты от имени «боярина и воеводы князя Дмитрея Тимофеевича Трубетцкого да стольника и воеводы князя Дмитрея Михайловича Пожарского».[29] Пожарский — второй: он возглавлял воинство победителей, но Трубецкой и знатнее его, и чином выше. Лишь в 1613 году Земский собор дарует Пожарскому думный чин боярина, а позднее, уже при Михаиле Федоровиче, он будет занимать крупные воеводские и административные посты.

Разрыв между положением князя Д. М. Пожарского в 1605 году, при восшествии на престол Лжедмитрия I, и в 1613 году, при восшествии на престол основателя династии Романовых Михаила Федоровича, огромен. В мирное время, при господстве местнической системы, обеспечивавшей привилегии для нескольких десятков знатнейших родов, никто не мог «скакнуть» из стольников в бояре. А представитель довольно скромного, хотя и «родословного» семейства Пожарских вообще не имел шансов выслужить боярский чин. Ни последовательно, т. е. постепенно проходя промежуточные чины, ни «скачком», что и произошло в действительности. Как говорилось выше, при Борисе Годунове и Лжедмитрии I князь еще не принадлежал к числу представителей военно-политической элиты России, а в 1613 году он уже являлся таковым несомненно.

Это произошло лишь по двум причинам: во-первых, Дмитрий Михайлович показал незаурядное тактическое дарование; во-вторых, вся система «московских чинов» на время разрушилась, потеряла силу. Фактически Пожарский мог прорваться столь высоко только на руинах старого порядка и до момента полной его реставрации.

Никто из его близких родичей не поднялся выше. В «шлейфе» его возвышения семейство Пожарских поднялось в целом. Эта захиревшая было отрасль Стародубских князей стала заметной при дворе во времена первых Романовых. Таким образом, на закате Московского дома Рюриковичей и при Борисе Годунове, т. е. на протяжении многих десятилетий, предшествующих Смуте, Пожарские оставались малозаметными служильцами русских государей. Ни одного прорыва к думным, высшим военным или административным должностям за ними не числится. Возвышение связано исключительно с личностью Д. М. Пожарского, и произошло оно позднее.

Остается выяснить: а располагал ли род Пожарских какими-то выдающимися служебными достижениями до того. Например, в молодые годы Ивана IV, когда страною правил не столько он, сколько аристократические «партии»? Или при Василии III? При Иване Великом?

Сам Пожарский уверен был, что его род придавили опалами, и, значит, следовало использовать любой шанс, возвращая семейству былое величие. Так ли это?

Вот интересный вопрос! Рухнуть под тяжестью опал немудрено. Однако… прежде надо занять высоту, с которой произойдет падение. По этому поводу специалистами как раз и высказываются сомнения: была ль та высота? Не представляет ли она родовую легенду Пожарских?

При Иване III Пожарских вообще не видно: ни разряды, ни иные административные документы их не упоминают. При Василии III и в годы молодости Ивана IV пять представителей рода, в том числе прадед Дмитрия, оказывались в наместниках и волостелях, т. е. управляли волостями, но чаще — второстепенными, и лишь ненадолго: Переяславлем да половиной Дмитрова. Ничего особенного.

С другой стороны, семейство Пожарских долгое время было весьма и весьма состоятельным.

Л. М. Савелов считает, что еще в XV столетии Пожарские сохраняли огромные богатства удельной эпохи, доставшиеся им от предков. Это так: ведь в XVI столетии они совершают множество сделок с земельной собственностью, притом щедро раздают села и деревни в приданое, делают большие вклады в монастыри.[30] Их древнее родовое владение Пожар (или Погар) еще в середине XV века перешло ко князю Д. И. Ряполовскому в обмен на села Мугреево (оно же Волосынино) и Коченгир (Кочергин) с деревнями.[31] Очевидно, Пожарские нуждались тогда в деньгах: вместе с Мугреевым они получили 150 рублей серебром (колоссальные деньги, целое состояние), а также коня и шубу еще на 20 рублей. Иначе говоря, разница в размерах или ценности земель была покрыта звонкой монетой. Но и мугреевские владения оказались весьма велики: это хорошо видно по землеописаниям старомосковской эпохи и по вкладам в Суздальскую Спасо-Евфимьеву обитель. Семейство было связано прочными нитями с этой обителью. Там Пожарских на закате жизни постригали во иноки, там же многие из них погребены. Так вот, во второй половине XVI века древнее земельное богатство Пожарских, давно разошедшееся на части между многочисленными представителями рода, стремительно уходит к этому монастырю — за долги и по вкладам, сделанным из христианского благочестия. Если суммировать все древние вотчины Пожарских, отданные тогда монахам, получится громадная область: села Богоявленское, Могучее (Мугучее), Троицкое, Федотово, Фалалеево, Дмитриевское, 60 деревень, 2 починка, 6 пустошей и 2 селища.[32] По представлениям XV–XVI веков — настоящее удельное княжество!

24

Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб., 1992. С. 132, 133.

25

Российское законодательство X–XX вв.: в 9 тт. Т.4. Законодательство периода становления абсолютизма/ Отв. ред. А. Г. Маньков. М., 1986. С. 56.

26

Разрядная книга 1559–1605 гг. М., 1974. С. 307, 314, 321; Станиславский A.A. Труды по истории государева двора в России XVI–XVII веков. М., 2004. С. 254, 260, 275, 354, 362, 387; Савелов А. М. Князья Пожарские // Летопись Историко-родословного общества в Москве. М., 1906. Вып. 2–3. С. 16–19,21; Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб., 1992. С. 110–111; Эскин Ю. М. Опыт жизнеописания боярина князя Козьмы-Дмитрия Михайловича Пожарского // День народного единства: Биография праздника. М., 2009. С. 170.

27

Акты Археографической экспедиции. Т. II. СПб., 1836. №№ 204,208, 210 (апрель — июль 1612 г.).

28

Акты Археографической экспедиции. Т. II. СПб., 1836. №№ 203.

29

См., напр.: Акты Археографической экспедиции. Т. II. СПб., 1836. №№ 215, 216 (октябрь — декабрь 1612 г.).

30

Савелов А. М. Князья Пожарские // Летопись Историко-родословного общества в Москве. М., 1906. Вып. 2–3. С. 14–22.

31

НазаровВ. Д. Акты из архива Спасо-Евфимьева монастыря // Русский дипломатарий М., 1998. Вып. 4. С. 10–11,15–16.

32

Акты Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря 1506–1608 гг. М., 1998. №№ 96, 99,130,145,146,153,155,156,166,169,180, 202, 230.