Страница 6 из 12
— Привет, — говорит Расс, направляясь по лужайке ко мне. Он вытаскивает из ушей наушники и вешает их на шею. Длинные нечесаные волосы — того же медового оттенка, что и у Хейли — падают на большие темные глаза Расса, словно вуаль. С того случая с полицейским прошла почти неделя, и от порезов на лице и шее у него остались лишь бледно-розовые шрамики.
— Привет, — отвечаю я.
— Прости за ту ночь, — продолжает Расс. — Я был слегка под кайфом.
— Я не думал, что наутро ты уйдешь.
— В девять ты еще спал, — произносит он, пожимая плечами. — Это твой сотовый?
— Был.
— Хороший удар. В смысле, если ты целился в дерево.
— Я целился в кролика, а попал в дерево.
Расс глубокомысленно кивает.
— Бывает.
Я встаю и иду к крыльцу, на ходу засовывая в карман останки сотового.
— Ты разве не должен сейчас быть в школе?
— И что? Ты теперь как мой отец?
— Я просто спросил.
Он смотрит на меня и качает головой.
— Я бы с радостью тебе ответил, честно. Но ты лишился права задавать подобные вопросы, когда выгнал меня к Джиму и Энджи.
— Мне жаль, что так вышло, Расс. Но ведь Джим твой отец. Я ничего не мог поделать.
— Да что ты говоришь! — фыркает Расс. — Он меня ненавидит. Он был бы счастлив, если бы ты меня забрал.
— Ты знаешь, что это не так.
— Ты знаешь, что это так.
Мне с самого начала было ясно, что Расс относится ко мне лучше, чем к отцу. Я понимал: в первую очередь это потому, что я не попался со спущенными штанами во время секса со старой подругой и не бросил Расса ради новой семьи, как сделал Джим. Расс, может, и не был в буйном восторге (если не сказать хуже), когда я переехал к ним три года назад, но я, по крайней мере, был меньшим из двух зол. А мои родители думали, что я никогда ничего не добьюсь.
При любых, даже самых лучших, обстоятельствах озлобленный подросток с трудом идет на контакт. А как еще относиться к человеку, который спит с твоей матерью? Поверьте мне, это совсем другой уровень сложности. Когда я только переехал к ним, я знал: мне придется порядком попотеть, чтобы поладить с Рассом, дабы Хейли не чувствовала себя неловко. Если бы у меня ничего не получилось, вышло бы так, словно она бросила своего ребенка. Новый друг лучше старых двух. Поэтому я прикинулся добрым дядей: отвозил Расса в школу и на встречи с друзьями, время от времени по выходным ходил с ним в кино, проверял его контрольные работы, а в последнее время учил его водить на своем стареньком «саабе». Ребенком я был ленив, да и сейчас тот еще лентяй; вся прелесть ситуации была в том, что я не собирался заменить Рассу отца, и от этого благоразумного решения мы все оказались в выигрыше. Как только мы выяснили, что нам не нужно друг от друга ничего, кроме взаимно комфортного совместного обитания без каких-либо условий, мы прекрасно поладили.
Но чего он от меня ждал после гибели Хейли — заявления об опеке? Я знаю, Джим не сахар, но и я тоже. Ради всего святого, мне двадцать девять лет, я мрачен, ленив и зол, я слишком много пью и надеюсь, что рано или поздно у меня хватит духу продать дом и свалить из этого городишки ко всем чертям, а если мне придется заботиться о Рассе, я этого сделать не смогу. Так ему будет лучше, поверьте. Парень получит несколько миллионов долларов от авиакомпании, поэтому ему нужно просто остаться с Джимом до того, как ему стукнет восемнадцать: тогда он уже не будет нуждаться в опеке.
— Ты бы только слышал, что творится в этом «борделе Джимбо»! — хмыкает Расс. — Я, конечно, знал, что он озабоченный козел, но, чувак, я живу, словно в порнофильме. Они как уложат этого мелкого уродца, моего брата, спать, тут же начинают трахаться и делают это часами. Моя комната прямо под их спальней; у меня такое ощущение, что они не останавливаются никогда. А пока они трахаются, Энджи кричит всю эту чушь — типа, «сильнее, еще сильнее», а я сижу и смотрю, как трясется потолок, и думаю о том, что, если он трахнет ее еще сильнее, пол провалится и они оба рухнут ко мне на кровать. Поверь, с меня и без этого хватит потрясений.
Расс проводит рукой по всклокоченным волосам, отбрасывает их с лица, и я замечаю у него на шее яркое пятно.
— Что это у тебя? Татуировка? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь не выдать своей тревоги.
— Да, — отвечает Расс и отворачивается.
— Когда ты ее сделал?
— На той неделе.
— Покажи.
Он поднимает волосы, и я вижу на его шее похожую на головастика синюю загогулину, со всех сторон охваченную оранжевым пламенем, как в комиксах. Я знаю, что не стоит из-за этого расстраиваться, знаю, что сейчас татуировки — нечто вроде украшения, аксессуара, как кольца на большой палец или браслеты. Актрисы — лауреаты «Оскара» выкалывают на спине вязью цитаты из буддийских текстов. У любой девицы в джинсах с заниженной талией на заднице есть татуировка — бабочка. Но все-таки у меня сжимает горло при мысли о чем-то столь постоянном на теле этого грустного и злого шестнадцатилетнего ребенка. А еще при мысли о том, что Хейли было бы очень больно это видеть. Когда Расс впервые сбрил щетину, больше похожую на пушок персика, Хейли была практически безутешна. Но сделанного не воротишь, и мне не остается ничего, кроме как ободрить парня.
— Красиво, — говорю я нерешительно.
— Угадай, что это? — спрашивает Расс.
— Горящая сперма?
— Да пошел ты.
— Тогда метеор.
— Это комета, — произносит Расс.
— А какая разница?
— Откуда мне, черт подери, знать?
— Ладно. Пусть будет комета.
Расс бережно потирает татуировку.
— Это комета Хейли.
Мои глаза мгновенно наполняются слезами, сдержать их я не успеваю.
— Я знаю, что по-настоящему пишется иначе [10], — продолжает Расс смущенно, — но, понимаешь, мне просто понравился образ. Комета Хейли. Она всегда расстраивалась из-за того, что я пишу с ошибками, так что это своего рода компромисс.
Мне одновременно хочется заплакать, обнять Расса, пойти и тоже сделать себе татуировку. Но сейчас у меня ни на что из этого не хватит сил, поэтому я просто отворачиваюсь и говорю:
— Круто, Расс. Ей бы понравилось.
— Она бы вопила, рыдала и потом год меня бы пилила.
— Возможно. Но в глубине души ей бы это понравилось.
— Нет, — настаивает Расс, качая головой. — Не понравилось бы.
На мгновение я задумываюсь, потом медленно киваю.
— Наверное, ты прав. Но я все-таки считаю, что это прекрасная дань ее памяти.
— Я сделал это, потому что знал, что ей бы это не понравилось.
Я пытаюсь принять глубокомысленный вид — как парень, который действительно знает, о чем говорит.
— Ну, даже если сейчас ты этого не понимаешь, это все-таки дань памяти Хейли.
— Дуг.
— Что?
— Какой же ты дурак.
Я вздыхаю.
— Ты думаешь, я сам не знаю?
Расс насмешливо фыркает, сворачивает невесть откуда взявшийся неровный косяк, а потом ищет в карманах зажигалку.
— Ты не мог бы не делать этого при мне? — говорю я.
— Почему это?
— Потому что я твой отчим, и это безответственно.
— Интересно, — произносит Расс. — Ты сохраняешь это право, несмотря на то что не отстоял его? Я имею в виду, мама умерла, и с точки зрения закона мы здесь вроде как на нейтральной территории. Будь ты моим официальным опекуном…
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Закуривай. Только не читай мне нотаций.
Расс закуривает и затягивается так глубоко, что я слышу потрескивание тлеющей бумаги. Мы мирно сидим рядышком, словно на открытке «Холл-марк», — я и мой обдолбанный пасынок.
— Знаешь, — спустя несколько минут говорит Расс задумчиво, — если вдуматься, Джим — мой отец лишь потому, что когда-то трахнул мою мать.
— Точно. Понимаешь, я изо всех сил стараюсь об этом не думать.
— Я про то, что с этой точки зрения ты имеешь такие же права. На самом деле даже большие, так как у него моральный облик подкачал.
— Да уж, — отвечаю я. — Зато я образец добродетели. Именно поэтому ты сейчас дуешь прямо у меня на глазах.