Страница 29 из 30
***
И все же в конце того года я отправил Мицу новогоднее поздравление.
Прежде я никогда и никому не посылал поздравлений. Но теперь Марико настаивала, чтобы я аккуратно поздравлял со всеми праздниками друзей, сослуживцев и тех, кому я чем-нибудь обязан.
Жили мы в новой квартире в Мэгуро. У нас были и передняя, и гостиная, и спальня, шкафы для одежды, трюмо, разные статуэтки и безделушки. Рядом со мной Марико в кимоно деловито растирала тушь. Словом, уют, который мне и не снился, когда я студентом жил в грязной комнатушке.
Я уже написал поздравления Нагасиме, сослуживцам, не забыл и Кима-сан («Прошу вас как-нибудь заглянуть ко мне»), когда в моей памяти всплыло имя Мицу. Я украдкой взглянул на жену. Марико была поглощена своим письмом. Я взял кисточку и аккуратно вывел: «С Новым годом! Молю бога о твоем выздоровлении». Адреса Мицу я не знал и написал адрес лепрозория, полагая, что в Одембе всего одна лечебница для прокаженных. Письмо я положил в карман.
Почему мне тогда взбрело в голову поздравить Мицу? Не знаю. Может быть, мне стало особенно жаль ее, потому что я сам был счастлив. Я поддался мимолетному, но вполне искреннему чувству.
Ответ от Мицу не пришел, и меня это устраивало.
Миновали праздники. Кончился январь. На токийских улицах снимали новогодние украшения.
Однажды утром, когда я собирался на работу, мне вручили письмо. Увидев обратный адрес: «Лечебница «Воскресение», Одемба», я поспешно спрятал его в карман.
Работы в этот день было много, но я все время помнил о письме. Вечером, забравшись на чердак конторы, я вытащил из кармана измятый конверт. Письмо было не от Морита Мицу. На конверте великолепными иероглифами было выведено: «Ямагата».
Содержание письма было для меня полной неожиданностью. Не стану говорить, как оно меня потрясло. Скажу только, что впервые в жизни я был так взволнован, что понял смысл письма, лишь прочитав его несколько раз.
«Прошу простить меня за то, что ответ на ваше новогоднее поздравление Морита Мицу я пишу с таким опозданием. Я хотела как можно скорее сообщать Вам о Мит-тян (так мы все ее звали), но последнее время я была очень занята, а коротенькое письмо, наверное, Вас не удовлетворило бы.
Из Вашей открытки я поняла, что после того, как Мит-тян пришла к нам в лепрозорий, Вы ничего не знали о ее судьбе. В результате повторного анализа мы выяснили, что Мит-тян здорова. Случаи ошибочного диагноза бывают, но очень редко, может быть один из тысячи; с Мицу произошел именно такой случай. Представляете, какое потрясение она перенесла. Но, съездив в Токио, она в тот же день вернулась назад, в наш страшный, всеми презираемый мир, и попросилась к нам на работу.
Правду сказать, мы, сестры милосердия и врачи, не поверили ей. Мы считали, что желание это продиктовано излишней чувствительностью Мит-тян.
Ведь наша главная заповедь - «Нести людям добро и любовь». А сможет ли Мицу не по обязанности и не из жалости, не насилуя себя, самоотверженно, терпеливо и бескорыстно ухаживать за прокаженными?
Хотя мы и считали, что желание Мицу работать в лепрозории навеяно мимолетным настроением, мы удовлетворили ее просьбу. Лепрозорий постоянно переживает финансовые затруднения. Помощи от государства и пожертвований частных лиц нам едва хватает, поэтому жалованье у нас низкое и обслуживающего персонала недостает.
Правда, уборку помещений у нас делают легкобольные, но работать на кухне, обслуживать больных во время еды, продавать сельскохозяйственные продукты (у нас есть небольшое хозяйство) и вышивки больных женщин приходится нам, медсестрам, поэтому Мицу была для нас существенным подспорьем.
Вы, наверное, знаете, что она любила модные песенки. Я и сейчас вижу, как она, повязав голову белым платком, разносит еду в столовой, напевая свои любимые «Горы Идзу». Вначале некоторым сестрам-иностранкам это не нравилось: она пела громко, да еще такие вульгарные песенки. Но и они быстро привыкли к непосредственности Мицу и больше не жаловались на нее. Даже я, человек замкнутый и давно отвыкший веселиться, запомнила эту песенку и сейчас иногда, когда никто не слышит, пою ее. Кроме песенок, Мицу еще любила кино. Фильмы нам привозят раз в месяц из Одембы. И в эти дни Мицу преображалась. С утра настроение у нее было приподнятое, она с трудом дожидалась вечера. Сидя с больными в столовой, превращенной в зрительный зал, она громче всех проявляла свой восторг. Но ни разу Мицу не съездила в город, чтобы там сходить в кино.
Как-то я ей сказала:
- Мит-тян, сегодня воскресенье, ты могла бы съездить в Одембу, посмотреть свои любимые фильмы.
- А вы? - Она покачала головой.
- Мне нельзя. Я сестра милосердия и не могу уходить, когда мне захочется. А ты свободна, можешь ездить в город когда угодно.
- Нет, мне тоже нельзя.
- Почему?
- Мне будет стыдно, я не могу уйти от больных.
Я уже говорила, что невозможно любить людей по обязанности или из жалости. Любовь к людям, отвергнутым обществом, - это, если хотите, подвиг, требующий от человека не только сострадания и терпения, но и самоотверженности. В отличие от нас Мит-тян не нуждалась в последнем. Я не хочу сказать, будто любовь к людям не требовала от Мит-тян терпения и самоотверженности, но это получалось у нее естественно, без малейшей фальши и аффектации; она умела поставить себя на место страдающего человека, поэтому в ее поступках не было и тени самоотречения.
Я иногда сравниваю себя с Мицу и, кажется, теперь начинаю понимать библейское изречение: «Оставайтесь всегда детьми». Не знаю, верите ли Вы в бога, но бог, в которого верю я, велит нам всегда оставаться детьми. Это значит не скрывать своей радости, когда радостно, плакать в несчастье и быть честным и искренним в отношениях с людьми. Такова была Мицу - простая и наивная девушка, любившая бесхитростную песенку «Горы Идзу» и обклеившая свою комнату фотографиями Исикавы.
Несколько раз я разговаривала с ней о моем боге. Она не избегала этих бесед, но убедить ее я не могла, и не потому, что не отстаивала истинности своей веры.
То, о чем я расскажу ниже, случилось в начале декабря прошлого года.
В нашей больнице было четверо детей. (Вы, наверное, удивитесь, что дети тоже болеют болезнью Гансена, но им приходится особенно плохо. Болезнь быстро прогрессирует, не встречая сопротивления со стороны детского организма.) Вы, наверное, знаете, как Мит-тян любила детей, она тратила на них почти все свое небольшое жалованье. Среди больных детей был шестилетний Со-тян. Микробактерии проказы уже поразили его нервную систему, и вдобавок у него в острой форме началось воспаление легких. Никакой надежды спасти мальчика не было. Не действовал даже пенициллин.
Мицу не отходила от мальчика три дня и три ночи. Она совсем ослабела, глаза ее стали красными. Я была вынуждена приказать ей идти к себе. Но Мицу возразила:
- Без меня Со-тян будет плохо, - ее пальцы тоже покраснели и опухли от льда, который она колола для компрессов.
- Мы сменим тебя, не беспокойся. Ты ведь едва на ногах стоишь.
- Нет-нет! Вчера ночью я молилась, чтобы бог наслал на меня проказу, лишь бы выздоровел Со-тян. Если бог есть... он должен услышать мою просьбу.
- Не говори так, - сказала я жестко. - И сейчас же иди спать, на тебя смотреть страшно.
Я и сейчас ясно вижу, как Мицу, стоя на холодном полу больницы на коленях и сложив на груди руки, молит бога ниспослать ей любые страдания, только бы он освободил от мук маленького Со-тян. Если Вы знаете Мицу, Вы поймете, что так оно и было.
Ребенок умер через пять дней.
Не буду рассказывать, что творилось с Мицу. Мне она сказала:
- Я больше не верю в бога. Если он есть, то он жесток и ужасен. Зачем так страдал этот ни в чем не повинный ребенок? Нет бога, нет...
Казалось, Мицу занесла над богом свой маленький кулачок.
«В самом деле, - подумала я, - почему хорошие, добрые люди страдают, а негодяи благоденствуют?» Мицу отрицала бога, считая, что он повинен в этих страданиях. Как ей было объяснить, что дурное совершается против воли бога и что бог страдает вместе с людьми?