Страница 27 из 30
Куда ей спешить? В Токио, где ни родных, ни друзей? В Кавадзаки, в пивной бар? Нет, нет, только не туда. Да никто и не поверит ей: ни хозяин, ни девушки...
С чемоданом в руке Мицу пошла по незнакомой улице. В витринах была выставлена косметика, а за пыльными стеклами ресторанчика - китайская лапша, сделанная из парафина. Раньше Мицу и внимания не обратила бы на это, но сейчас она жадно рассматривала все, что попадалось ей на пути. После больницы, где пахнет хлоркой и смертью, она радовалась всем сердцем встрече с самыми обычными вещами.
Из магазина пластинок слышалась песня в исполнении Табаси Ёсио - любимого певца Мицу.
Она отправилась смотреть «Мы матросы», хотя уже видела этот фильм. Главную роль в нем исполнял Сата Кэйдзи - актер, которого Мицу не очень любила. Но при виде яркой рекламы она заволновалась и купила билет. В зале, полном знакомых запахов, было малолюдно. Плакали дети; какой-то сорванец, встав перед экраном, поднимал руки. Жуя земляные орехи, Мицу часто вздыхала.
Уже смеркалось, когда она вышла из кинотеатра. Тесную улицу заполнила толпа. В доме напротив кто-то играл на сямисене 6.
Мицу вернулась на вокзал и, узнав расписание поездов, присела на скамейку в зале ожидания. Альпинисты в широкополых шляпах и с альпенштоками спорили, каким поездом ехать.
Три недели назад здесь, в зале ожидания, тоже сидели альпинисты. Шел дождь, и они сетовали на непогоду. Одна из девушек угостила Мицу карамелью.
...Как тяжело было у нее на душе в тот день!
Мицу поглядела на запястье и вспомнила мокрую кошку во дворе клиники... вспомнила, как шла, еле волоча ноги, от больницы до вокзала Синдзуку.
Зачем, зачем все это было?
Может быть, права сестра Ямагата и во всем этом действительно есть смысл.
Прибыл пассажирский поезд. Постукивая молотком по колесам, вдоль состава прошел железнодорожник.
- Мит-тян! Неужели это ты? - раздался за спиной Мицу удивленный голос. Ее догнала загорелая девушка в белом платье, со спортивной сумкой в руках. - Не узнаешь?
Нет, Мицу не забыла Миура Марико, но продолжала молчать.
- Что с тобой, Мицу?
- Я рада видеть тебя, Миура-сан.
- Наконец-то узнала.
Мицу помнила, как три недели назад она притворилась, будто не видит Марико. Тогда она впервые поняла, какая между ними пропасть.
- Я еду с дядей на пикник на озеро Гако. Случайно увидела тебя из окна машины. Где ты сейчас работаешь? В Токио?
Лицо Марико выражало дружелюбие, она так и сыпала вопросами.
- Нехорошо, Мит-тян. Ты не написала мне ни одного письма. Я уж думала, что ты вышла замуж.
Слабо улыбнувшись, Мицу покачала головой. У нее не хватало сил отвечать.
- А я думала, что вы вышли замуж, - с трудом выдавила она.
- Пока нет, но у меня есть жених...
- Да?
- Мы работаем в одной конторе. Как говорится, производственная любовь.
С вокзальной площади послышался гудок автомобиля.
- Это меня. Ну пока. Будь здорова...
Автомобиль тронулся с места, и Мицу долго смотрела ему вслед. Она не чувствовала ни малейшей зависти к Марико, а лишь печаль оттого, что такие разные судьбы им были уготованы с самого рождения.
На платформе, где уже собралось много народу, Мицу заметила молоденькую девушку с косичками. У ее ног стоял чемодан. Пожилая женщина, вероятно мать девушки, и брат провожали ее.
- Смотри не потеряй билет, - говорила мать.
- Не волнуйся, - ответила девушка.
- Адрес у тебя в кармане, - мать беспокойно заглянула в сверток, который держала девушка. - Не забудь отправить открытку дяде.
- Ладно. Не волнуйся. Все помню, - повторяла девушка, и щеки ее краснели, как яблоки.
Глядя на нее, Мицу вспомнила, как, окончив гимназию, она впервые уезжала в Токио. Провожала ее тетка, которая, как и эта женщина, без устали давала советы, проверяла свертки, боясь, не забыла ли что-нибудь Мицу.
Мицу хорошо представляла, что ожидает эту девушку в Токио. Она будет следить за каждым своим движением, боясь, что в ней узнают деревенщину, работать с утра до вечера шесть дней в неделю, по воскресеньям ходить в кино и ночью глядеть на звездное небо. Она будет вспоминать мать и брата, родную деревню и думать о своем одиночестве.
А что ожидает Мицу?
Мицу вспомнила свою холодную комнатку в Кавадзаки. Голая, тусклая лампа; под окном, в грязном дворе оправляются пьяные, выходящие из бара. Мицу часто ложилась на кровать и, натянув до подбородка одеяло, неподвижно глядела в потолок. На душе было пусто и холодно. Девушку ожидает то же, но ее будут согревать воспоминания о матери и брате. А о ком было вспоминать Мицу, ушедшей из дому, где она всем мешала?
И вдруг Мицу подумала, что ее и теперь ожидает в Токио лишь одиночество. Она вспомнила, как однажды ночью в конце прошлого года она одна, как паршивая кошка, сидела в фасовочном цехе, грея над очагом озябшие руки. Грохотала электричка; дрожали окна, обклеенные газетами.
«Нет, больше я не хочу так жить. Не хочу!»
Если бы рядом с Мицу был человек, который согрел бы ей руки и душу, друг, с которым можно было бы посмеяться и посмотреть фильм с Исикавой!.. Если бы у нее был хоть кто-нибудь, кому она могла бы выложить свои бесхитростные жалобы!
Мицу пробежала взглядом по лицам людей, толпившихся на вокзале. Но никто не обращал внимания на невзрачную девчонку со старым чемоданом в руках. У каждого были свои заботы, свои дела. Все спешили: подходили к кассе, затем почти бежали к платформе.
- Внимание! Прибывает пассажирский поезд на Токио.
Пуская пар, мимо платформы проплыл серый паровоз, тащивший за собой обшарпанные вагоны.
Токио... Но разве что-нибудь хорошее ожидает ее там?..
И чем лепрозорий хуже Токио?.. Везде - в Синдзуку и в Кавадзаки - толпятся люди, как на этом вокзале... мешают друг другу... всем холодно, и никому нет дела до другого...
Поезд остановился, и пассажиры побежали к вагонам, стараясь опередить друг друга, чтобы занять место получше. У дверей вагонов моментально образовалась толпа.
Девушка с косами уже была в вагоне и, высунув голову из окна, разговаривала с братом и матерью. Мать достала из кармана кошелек и отдала дочери деньги.
Ударили в колокол.
«Скорей... Я еще успею».
Опять у нее перед глазами встал лепрозорий: серые, унылые, словно казармы, бараки; шум капель, которые падают по ночам со вздрагивающих деревьев. Сейчас женщины вышивают в мастерской, а Кано Таэко, наверное, сидит одна в своей комнате.
Поезд тронулся. Дым из трубы паровоза пополз по платформе, обволакивая колеса вагонов.
Мицу взяла чемодан, вышла с вокзала и медленно направилась к автобусной станции.
***
- Ты ли это, Морита-сан? - У входа в лечебный корпус Мицу встретила сестру Ямагата. - Опоздала на поезд?
- Да нет, - сказала Мицу, и на лице ее появилась добродушная улыбка, хорошо знакомая сестре Ямагата.
- А почему ты вернулась? - Ямагата взяла из рук Мицу чемодан и пошла в гостиную. В окнах напротив отражался розовый огонь заката. - Ну в чем дело, что случилось? - тревожно спросила Ямагата.
- Ничего. Просто я решила вернуться.
- Вернуться? Почему?
- Почему? - застенчиво пробормотала Мицу, подыскивая слова. - Я... знаете... мне... мне... А куда мне идти? - она водила пальцем по столу. - В Токио у меня никого нет... мне...
- Но ведь здесь больница для прокаженных. Здесь прокаженные.
- Я не боюсь. Сначала мне было неприятно, но теперь я привыкла.
- Что ты говоришь? Ведь ты здорова, совершенно здорова. Здесь, среди больных и страждущих, тебе нечего делать. Зачем ты вернулась?
- А как же вы здесь живете? - это было сказано так простодушно, что сестра Ямагата удивленно подняла брови.
- Мы? Мы... ведь... сестры милосердия... Мы посвятили этому всю жизнь.
- Я тоже хочу посвятить свою.
- Не шути так, Морита-сан, - Ямагата нахмурилась. - Возьми себя в руки. Такими словами нельзя бросаться под влиянием минуты. Сентиментальные гимназистки обращаются к нам с просьбой устроить их в лепрозорий. А когда они видят больных, слышат их стоны, они бледнеют от страха.