Страница 21 из 30
Женщина, которую я бросил,
Где она...
Как отличается мир Мицу от мира Марико. Марико могла бы жить не работая, но работает, чтобы чем-то заполнить время. А попробовала бы Мицу прожить без работы! «Скоро Марико выйдет замуж за хорошего человека, а меня никто не возьмет. Кому я нужна?»
Марико счастливая, и на запястье у нее нет этих проклятых пятен.
О, как все противно! Противна Миура-сан, противен весь мир. Впервые в сердце Мицу не было ни сострадания, ни жалости. Она с ненавистью смотрела на влюбленных, в обнимку гулявших по улице. Ей было бы легче, если бы ее окружали люди, такие же несчастные, как она. Но почему она одна должна быть несчастной?
С трудом переставляя ноги, Мицу притащилась на станцию Синдзуку.
Мы все постоянно куда-то торопимся, Мицу же некуда было спешить. Оставалось одно: вернуться в Кавадзаки, в свою нору...
Она с ужасом думала о работе, представляя, как ее окружат девушки и с притворным участием станут расспрашивать.
- Надеюсь, Мицу-сан, ничего страшного? Хорошо, что не сифилис... Мы так беспокоились... Ведь тело - наш капитал... Нужно беречь себя... - звенело в ее ушах.
На станции толпились люди в плащах и с зонтами. Откуда-то несло вонью.
Купив билет, Мицу выпила стакан молока. Старик в форме Армии спасения играл на аккордеоне. Не у него ли тогда в Сибуе Мицу купила крестики... За спиной старика висела бумага с иероглифами: «Христос, взлюбивщий нас всех...»
«Бессмысленные, ничего не значащие слова. Если бог существует, почему ему нет дела до моих несчастий?
Почему я не родилась такой, как Миура-сан? Если бы я была немножко красивей, может быть, Ёсиока-сан не ушел бы от меня?
Почему каждую ночь, когда на улице сыро и холодно, я должна, стоя под дождем, заманивать клиентов, которые говорят мне в лицо: «Ну и рожа!»?»
- До Одембы...
Она прислушалась. Неужели пора? Железнодорожный служащий повторил в микрофон:
- Электропоезд до Коханды прибывает на станцию Синдзуку.
Пассажиры собрались на платформе. Нет, послышалось...
И вдруг Мицу почувствовала, как в ее груди поднимается отчаяние, которое она не может преодолеть...
Она показалась себе совершенно одинокой, беспомощной, никому не нужной, больной собачонкой, безжалостно выброшенной на улицу, которая называется жизнью.
Прислонившись к закопченной стене туннеля, Мицу, не стесняясь прохожих, громко заплакала...
Пятна на запястье (3)
В полдень, когда нависший над домами туман поредел, Мицу села в поезд.
На билете, который она судорожно сжимала в правой руке, в графе «Станция назначения» стояло «Одемба», но Мицу казалось, что было бы вернее написать: «Край света». Там живет горстка людей, оторванных от общества и связанных между собой одним несчастьем. Страшная болезнь разрушает их тело, оставляет на коже следы, как от расплавленного воска, но люди - везде люди. Они и там страдают и надеются на что-то, то есть живут.
- Внимание! Поезд до Одембы отправляется через пять минут, - сказал в микрофон чей-то скучный голос.
С крыши платформы скатывались черные капли.
- До отправления поезда в Одембу остается две минуты, - произнес тот же голос.
В вагоне было тесно и душно: запах хлорки, доносившийся из уборной, мешался с запахом сырой одежды, табака, человеческих тел. Мицу с трудом нашла свободное место и села, положив на колени зонтик и поставив у ног старенький чемодан с потертыми краями.
Места напротив нее занимала молодая пара - вероятно, муж и жена, по виду служащие. Они ели. Опустив на минуту палочки, женщина пристально посмотрела сперва на старый чемодан, потом на зонтик, а потом уже и на самое Мицу. Под этим взглядом Мицу опустила плечи и крепко сжала ручку зонтика.
Ударили в колокол, и поезд тронулся. Клочья серого дыма летели за окнами вагона третьего класса, и сквозь них виднелись маленькие и большие здания, груды камней и деревья, медленно поворачивающиеся улицы, заполненные людьми. Повседневный, будничный Токио...
Мицу вспомнилось, как неделю назад она стояла на мосту возле станции Ёцудани, борясь с желанием броситься вниз головой.
Нет, больше она не вернется в Токио, туда, где люди пьют кофе, гуляют с любимыми, ходят в кино и где всем снятся несбыточные сны...
Ее ждет другой мир, окруженный сумрачным лесом. В этом мире всегда темно и только тусклые фонари вокруг серых домов бросают мертвенный свет на людей, ослепших от проказы...
Поезд летел над Синагавой. Приподнявшись, Мицу кинула взгляд на крыши домов и фабрик. Она искала гостиницу на Сибуе.
Мокрая дорога на склоне горы... Женщина, тяжело поднимающаяся вверх... мокрые окна гостиницы... мужчина, которому она отдалась впервые в жизни...
Прощайте!
Это слово поднялось откуда-то из глубины ее существа. Оно уже готово было слететь с губ, но Мицу рукой закрыла рот. Женщина снова бросила на нее пристальный взгляд.
В Иокогаме вошло много народу. Все места были заняты, и люди заполнили проходы.
- Прошу вас, - раздался печальный женский голос у входа. - Здесь старый больной человек. Может быть, кто-нибудь уступит ему место?
Но усталые пассажиры будто ничего не слыхали. Мужчины развернули газеты и стали читать, надвинув на лоб кепки. Женщины закрыли глаза, притворившись, что дремлют.
- Простите, пожалуйста, может быть, кто-нибудь...
Мицу тоже слыхала этот голос. Больной? А что у него за болезнь? Разве есть болезнь страшнее той, которой заболела Мицу? Она тоже прикрыла глаза, стараясь не слышать слабый голосок женщины. Может быть, этому человеку больно, но ему не может быть больнее, чем ей сейчас.
Тот, у кого есть крошка хлеба, не имеет права отбирать последнее у умирающего с голоду, а если голодный откажется дать эту крошку ближнему, разве он совершит преступление?
Ее душа была как безжизненная пустыня.
Снова раздался голос женщины.
- Оставьте меня в покое, - шептала Мицу, крепко сжимая ручку зонта. - Я тоже больна, я изнемогаю от усталости.
Устало не только тело, устала душа...
Капли дождя ударяли в окно вагона, а за окном плескалось море, холодное, свинцовое, неприветливое...
Мицу понадобилось выйти. Она оставила зонтик и чемодан на сиденье и направилась в конец вагона.
У дверей уборной стояло человек пять мужчин, а возле умывальника пожилая женщина смачивала белый платок и вытирала им лицо и шею старого мужчины.
- Послушайте, - обратилась было Мицу к мужчинам. Ее сердце захлестнула жалость, как всегда, когда она видела страдания людей. Но, взглянув на равнодушные лица пассажиров, она прикусила язык. И все же, снова переведя взгляд на больного старика, не выдержала:
- Послушайте! Вон там есть свободное место. Садитесь, пожалуйста, - и сразу подумала: «Какая я дура!»
- Но вы ведь тоже больны, я вижу...
- Ничего. Зато я моложе...
Женщина попробовала улыбнуться, показав золотые зубы, и обратилась к старику:
- Вам уступили место. Пойдемте, дедушка.
Мицу вышла в тамбур и, прислонясь лбом к холодному стеклу, стала глядеть на рельсы соседнего пути, бегущие рядом с вагоном: они то плавно отходили в сторону, то снова приближались. Головки рельсов блестели, а подошва была ржавая. Девочкой, посадив младшего брата на спину, она любила гулять у железнодорожной линии, проходящей неподалеку от Кавакоси. Однажды Мицу положила гвоздь на головку рельса и, спрятавшись в траве, подождала, пока прошел товарный состав. Гвоздь стал похож на новенький ножик...
Головки рельсов блестели, подошва была ржавая...
Над рисовым полем поднимался легкий туман. На поле работали два крестьянина.
Слева между облаками образовался просвет. Закрыв глаза, Мицу пыталась задремать...
«Я еду в Одембу, оттуда, пересев на автобус, поеду в больницу «Воскресение», в больницу для прокаженных.
Для прокаженных! Я, Морита Мицу, - прокаженная? Нет! Нет! Не может быть! Это какое-то недоразумение!»