Страница 7 из 9
– Ну, уж это ты загнула.
– Да точно. Он как к Барсику ко мне относился последнее время. Кормил, поил, за подстилочкой следил, чтобы не слишком была грязной и потасканной, если скучно или холодно, мог изредка погладить и даже в кровать положить… А чуть что не так – пинка. Мяукаешь громко или под ногами путаешься – наорет. А уж если кто-то или что-то интересное на горизонте появляется, то просто-напросто тебя нет. Твои обиды, просьбы значение иметь перестают совсем… Да и то подумать, какое мнение может быть у кошки?! А когда я наконец не выдержала и взбунтовалась, просто получила пинка под зад.
– Он же все тебе оставил, и квартиру, и машину, и гараж…
– Еще бы! – уже с явной агрессией в голосе воскликнула подруга. – Он очень дорожит мнением окружающих и своим собственным спокойствием! Да он последние штаны отдаст, лишь бы благородство свое показать и принципы. Гадить в душу ближнему ему принципы, видишь ли, позволяют, а материально ущемлять – это кощунство… Да и то сказать, что ему эта машина и квартира… у него есть где жить и на чем ездить тоже. А гараж около нашего дома вообще ему не нужен по идее…
– Ты просто обижена на него, Тань, вот и говоришь такие вещи… – решила вступиться я за Володю. – Не многие мужики на такие жесты способны. Согласись…
– Это и бесит, – неожиданно грустно заявила Таня, опускаясь на откидной стульчик. – Он, как ушел, весь такой благородный стал и добрый, что тоска берет. Но я-то знаю, стоит ему вернуться, как все снова станет невыносимым. Мне все вокруг столько твердят, что он такой хороший и меня любит, что выть хочется иногда. Неужто это я такая никчемная баба, что этакий вот мужик идеальный со мной просто не может рядом существовать, даже несмотря на любовь и возвышенные принципы?..
– Не говори ерунды, Тань. – Мне стало жалко подругу до слез. – Ты же сама знаешь, что ты просто отличная женщина. Красивая, умная, добрая, отзывчивая… А Вовчик твой просто козел самовлюбленный. Ему деньги глаза затмили. Да так, что он перестал понимать и ценить то, что вокруг него…
– Сама только что защищала его… – пробурчала подруга, вытирая слезы.
– Да не защищала я. Просто сказать хотела, что остальные мужики еще похлеще себя ведут, твой Вова не из самых подлых… и еще, что жалеть-то нужно не тебя в этой ситуации, а его. Он скоро придет в себя, поймет, что потерял, да только рядом уже никого не будет. Ни жены, ни друзей… Даже если с бизнесом все нормально будет. А представь, вдруг он прогорит…
– Не дай бог, – испугалась Татьяна. – Для него это и правда будет трагедией. Он ведь на этот свой бизнес все поставил. Всю жизнь.
– И после этого ты говоришь, что не любишь и что он тебе не нужен! – улыбнулась я.
– Кого интересует, что мне нужно, а что нет?.. – снова погрустнев, вздохнула Таня. – Но я точно знаю, что жить так, как последнее время, я уже не смогу. Такое унижение просто сведет меня в могилу…
– Ты считаешь, что работать проводницей, сутками трястись в вагонах, глотая пыль и вытирая грязь, лучше? – усмехнулась я. – С кем попало знакомиться, чтобы тоску свою развеять…
– Лучше, – твердо ответила Татьяна. – Быть пустым местом намного тяжелее. И получать одни плевки, когда другим дарят цветы и улыбки, невыносимо. Да что я тебе объясняю, ты и сама все знаешь…
В этот момент дверь вагона хлопнула, и мы увидели солидную фигуру Афанасия Петровича, вплывающую в коридор. Подруга шустро нырнула в купе, чтобы скрыть зареванное лицо, а я повернулась к начальнику.
– Все прохлаждаетесь, Крылова? – желчно поинтересовался он. – Почему опять в чужом вагоне? Начали уже уборку?
– Да нет, Афанасий Петрович, отдыхаем. Как обычно, начнем мыть вагон, когда в резерв приедем, – вежливо ответила я.
– Вам бы только время тянуть… Всех на вокзале высадили? Вещи никто не оставил? Из оборудования ничего не поломали?
Начальник задавал свои обычные вопросы, помечая мои привычные отрицательные ответы в своем потрепанном блокноте. Я автоматически так же привычно отвечала, думая совершенно о другом. Разговор с подругой совершенно неожиданно разбередил уже практически затянувшуюся рану в моей душе. Конечно, мой Вадик ничего общего с Володей не имеет, да и прожили-то мы с ним всего ничего, меньше трех лет… но все равно предательство мужа и меня задело не на шутку…
– Крылова, ты спишь, что ли? – От грозного окрика Хоттабыча я чуть ли не подпрыгнула.
– Извините, Афанасий Петрович… я не расслышала…
– Распишись, говорю, под показаниями. – От своей уже набившей всем оскомину шутки Юрьев подобрел. Он сунул мне в руки свой потрепанный блокнот с ручкой и спросил: – А Петрова-то где опять? Снова прихватило?
– Она переодевается, – торопливо расписываясь, ответила я, видя, что на лице начальника снова появляется тревога, а вместе с ней и недовольство. – Она выздоровела полностью и теперь готовится к уборке вагона.
– Ну хорошо… – проворчал он. – Как у нее в вагоне? Жалобы? Поломки? Вещи оставленные?
– У Татьяны все прекрасно, – поспешила заверить я Юрьева. – Как обычно, все по высшему разряду. Тань, распишись! – Я постучала, через секунду из щели высунулась ее рука, поставила не глядя роспись и снова захлопнула дверь.
Хоттабыч удовлетворенно закрыл блокнот и тронулся по коридору дальше. Потом остановился и неожиданно сказал:
– Приятно с вами работать, девчонки. Всегда у вас все хорошо и правильно. Ни пьянки, ни скандалов с пассажирами… Все бы такими были, я бы лет на сорок дольше прожил. Не знаю, как и занесло вас на такую работу, обычно мне одни лодыри да алкаши достаются… – Он махнул рукой и медленно прошествовал дальше.
– Как занесло… как занесло… – проворчала Татьяна, снова отодвигая дверку купе. – Кушать-то всем хочется. А ты чего Хоттабычу о дисках не сообщила, сама же сказала – в бюро их надо сдать…
– Наплюй, Тань, – отмахнулась я от нее, думая о своем. – Подумаешь, ценность нашла… Неужели тебе охота оформлять из-за такой мелочовки акты всякие и потом еще в бюро тащиться?
– А вдруг это какие-нибудь редкие записи, которые просто так в любом ларьке не купишь? – неуверенно возразила подруга.
– Редкие не забыли бы, – усмехнулась я. – Ну а уж если правда нужны кому-то эти диски до зарезу, придут просто к следующему рейсу, и ты им отдашь их богатство в целости и сохранности… Так?
– Так, – кивнула Татьяна и снова взялась за тряпку. – Остановились вроде…
– К себе побегу, – заторопилась я. – А то сейчас бомжи в вагон налезут за бутылками пустыми и по дороге еще чего-нибудь прихватят…
– У тебя двери, что ли, не заперты? – удивилась подруга.
– У меня-то все закрыто, а вот в афоновском вагоне наверняка все нараспашку. Через него бомжи, как тараканы, по всему составу расползаются мгновенно, – пояснила я, открывая дверь в тамбур.
Разговор с Таней да еще последние слова Юрьева оставили после себя такой неприятный осадок, что это чувство никак не хотело выветриваться из головы на всем протяжении дня. Мысли постоянно крутились где-то в прошлой, такой далекой и вместе с тем такой близкой семейной жизни…
В бригаду Афанасия Петровича мы с Таней попали практически по одной и той же причине, хотя и в разное время. Я три года назад, когда мой любимый муж банально изменил мне с коллегой по работе. Он так долго врал и изворачивался, не признавая очевидного, обзывал меня параноидальной истеричкой, психопаткой и просто дурой, что, когда был застукан на месте преступления, ему ничего не оставалось делать, как гордо удалиться, обвиняя меня в черствости и желчно выкрикивая, что я сама во всем виновата… Я даже не спорила, настолько меня потрясло предательство мужа… Вернее, даже не это. Просто измену я, возможно, и смогла бы как-то пережить. Меня поразила метаморфоза, произошедшая с моим благородным и благообразным супругом прямо на моих глазах. Неужели этот нервный, мелочный и лживый мужичонка, махающий руками и брызгающий слюной, и есть тот самый Вадим, которого я любила и уважала? Он бесился по любому поводу и мотал мне нервы из-за любой мелочи. Все три года он из вредности не дает добровольного согласия на развод, настаивает на судебном разделе имущества, не выписывается из квартиры… И это при том, что все вещи, которые только могли иметь хоть какое-то отношение к моему мужу, я собственноручно упаковала и послала на адрес его родителей, а квартира и вовсе принадлежит моей бабушке, и я проживала в ней задолго до встречи с «прекрасным рыцарем» по имени Вадим. Тем не менее он до сих пор предпочитает держать меня в подвешенном состоянии, время от времени напоминая о своем существовании телефонными звонками. Оглядываясь назад, я даже радуюсь порой, что муж разоблачил себя так рано, начав изменять уже на втором году семейной жизни. Позже расставаться было бы, вероятно, сложнее и обиднее. Я даже благодарна была отчасти той сослуживице, которая охмурила моего ненаглядного Вадика. Правда, она, увидев, чем обернулась для нашей семьи их «безобидная» интрижка, жутко занервничала, скоренько позабыла все страстные обещания, данные моему мужу во время жарких и страстных объятий, и сломя голову бросилась спасать свою личную жизнь. Она даже ко мне приходила, горько рыдала, каялась и умоляла ничего не говорить ее мужу и детям. Я объяснила ей, что не намерена рушить ее личную жизнь хотя бы потому, что мне на нее наплевать, и я считаю глупым тратить на это свои нервы и время… Хотя и считаю, что каждый человек, совершая различные поступки, особенно неблаговидные, должен быть готов в любой момент понести за них ответственность. Не знаю, есть ли у Вадима сейчас подружка или он по-прежнему живет под маминым крылышком. Мне это не просто не интересно, а безразлично…