Проект Идеальный Мир

- Ммм … наверно, созвучность?

- Именно! – Воскликнул Гимлер.

Мы еще долго говорили на эту тему, и он мне рассказывал, казалось невероятные вещи, притом, судя по его словам вполне реальные и возможные. Я и сам начал верить в это. Рассказывая, он не говорил, что мир плох, он не говорил о грязи, он лишь иногда упоминал, что мир несовершенен и его нужно исправить; причем эта миссия выпала на наш век и на нашу долю. Гимлер оказался вдохновителем, слушая его, хотелось меняться самому и менять мир вокруг себя. Перед тем, как мы простились, он дал мне тетрадку со своими записями.

- Приходи тогда, когда почувствуешь, что должен придти, - произнес он, протягивая мне руку.

- А если этого не случится?

Он улыбнулся и с серьезным видом погрузился в ноутбук.

По улице я брел имея надежды, что все изменится, что все будет иначе когда-нибудь. Придя домой, я начал просматривать тетрадь с мыслями Гимлера.

«Тело данное тебе, не меняй и не корректируй. Оно именно такое, какое может сделать тебя совершенным. Тебе следует за ним ухаживать и заботиться о нем, но не следует его менять. Не стоит усложнять себе жизнь косметическими вмешательствами, ибо человек так перестает видеть себя реального , а значит, уже не может достичь идеала ».

«Пустота невозможна. Всегда есть что-то еще. В комнате без предметов, есть пространство. В опустошенном человеке – рождение нового, но еще мало заметного. Оно проявляется через дни».

«Есть два вида боли. Счастье и несчастье. Они оба вредны, если не иметь над ними контроль. Лишь путь аскетизма способен уберечь человека от духовного разрушения. Чрезмерная радость развращает, чрезмерная боль убивает. Мы, должны найти ко всему противовес, но не во вред другим, а только себе. Лишь имея равновеси е , можно достичь совершенства через тело».

Записей было много, и поэтому я предпочел читать либо самые короткие цитаты, либо те, что затрагивали мною наболевшую тему. Затем я поглядывал на корни собственной надежды и вместе с этим выбирал себе дорогу. Хотя, скорее всего я уже знал куда направлюсь, нужно было лишь время, чтобы решиться.

Через пару дней я решил встретиться с Гимлером. Он предложил мне побывать на собрании и послушать речь, ну а после уже лично переговорить.

Зайдя в зал, я увидел группу людей, сидевшую на стульях, их было около двухсот. Все они являлись одновременно разными и одновременно одинаковыми на вид. На стенах бытовала иллюзия окон с красными шторами, а внутри них подсвечивалась золотистая цитата на черном листе. Помещение излучало уют, было теплым и имело добрую атмосферу благоденствия. Хотя больше всего меня удивило другое, ни один человек не посмотрел на меня, когда следуя вдоль рядов, я запнулся о неаккуратно поставленный стул. Мне, конечно же, было дико стыдно, но все делали вид, будто ничего не произошло.

- Подобно ранним, революционным крестьянским движениям, мы начнем свою пропаганду сначала внутри страны, а затем уже перейдем на мировой уровень, - эмоционально голосил с трибуны, Гимлер, - мы провозгласим идею имущественного равенства, с борьбой против роскоши господствующего класса первичной! Дадим людям повод взволновать власть, главам озираться и бояться нападений. А нужно это нам для того чтобы мы могли влиять на господствующий класс. Затем нам обязательно понадобится мировая война! Необходимо сократить количество людей в мире, чтобы создать новых, совершенных, не запятнанных гиеной несовершенства индивидуумов! Мы будем создавать новое, идеальное общество, а с ним и идеальный мир!

После яркой речи, началось обсуждение методов достижения войны, составлялись планы создания условий по преобразованию уже целого мира, рассматривались фигуры, которых нужно исключить уже до начала агитационных действий. Казалось, все люди в этом помещении действуют подобно едино слаженному организму.

Только я подумал о том, чтобы подойти к Гимлеру, как он вновь взобрался на трибуну.

- Александр, - сказал он, после чего все замолчали, - сегодня ты находишься на тайном собрании, ты слышал речь, слышал, кто и что выдвигал, а теперь мы тебя просим высказать свое мнение по поводу нашего проекта.

Он замолчал, и мне нужно было что-то говорить этим людям, но слова будто встали комом в горле.

- Ты должен что-то сказать. Никто тебя здесь не осудит, - подбадривал Гимлер.

Я промолчал, мне нечего было сказать этим людям, к тому же страх перед публикой меня сопровождал еще с детства; спасибо школе за это и моим учителям, которые требовали высмеивая мою скованность, а, не поддерживали и не помогали мне.

Спешно выйдя из зала, я помчался по коридору на улицу. Теплая майская погода и легкий ветерок убедительно успокаивали расшатанные за эти дни нервы. В этот момент я решил, что больше никогда не вернусь обратно. Мне было слишком стыдно перед сотнями незнакомых людей. Я чувствовал себя униженным и оскорбленным.

Глава III

С тех пор прошло больше месяца. Я прогуливался по городу, в котором июньское солнце дарило золотые лучи, и отстранено осматривал витрины магазинов. Тогда я не знал, сколько еще нужно было пройти километров, чтобы успокоиться. Мало изменчивый антураж усугублял положение, постоянно уводя мысли в себя. Я еще помнил звонкую речь Гимлера, говорящую о созвучности людей и том, что мир может быть идеальным. Только что он подразумевал под идеалом, не было ясно. Так появился новый вопрос, и снова на него не было никакого достоверного ответа, лишь одни догадки.

По двору бродило лето, я был одиноким в беспощадной жаре, все думал и капался в случившемся, пытался себя утешить оправданиями, но постоянно скатывался к одной мысли, у меня нет цели. Гимлер предлагал новый взгляд, какие-то действия, решения, и потому я отправился домой, попытаться найти хоть какие-то ответы.

«Мужчина без идеи, все равно, что птица без крыльев. Существует, а не живет. Куда могут унести его крылья, если он привязан цепями к земле!? Это не более чем самообман не только себя, но и женщины, что будет рядом с ним. А это уже двойное убийство суд еб с последующим множителем на количество детей . Что жизнь, если в жизни – нет жизни!»

В конце тетради была надпись зеленой пастой:

«Если тебя покинула любовь, приди ко мне, вместе мы создадим мир любви и закроем ответами все возможные вопросы».

Меня не столько заинтересовала любовь, сколько ответы на вопросы. Тогда его идея казалась реалистичной и заслуживающей внимания, но не настолько сильной, чтобы я вновь вернулся на обозрение тем людям. Вероятно, бремя общественного мнения еще лежало грузом на моих плечах. Нужно было еще немного подождать, чтобы его скинуть.

К вечеру, когда душа человека особенно чувствительна к боли, я вновь испытал жжение расставания. На самом деле это было странное чувство, болело то, чего не было материально. Сдавливало голову и грудь, казалось, что находился в запертой комнате. Терпеть не было сил, и вопреки своим решениям я отправился к Гимлеру. Мне было больше некуда идти, ведь у меня не было друзей. Всех кто были забрала жизнь, а с родителями об этом я не мог поговорить, не получилось бы просто понять друг друга. Да и сложно доверять советам людей, которые на твоих глазах совершали ошибки.

Когда я пришел к Гимлеру, он не начал меня наставлять на какие-то пути, порицать или ругать за случившееся, а просто пригласил войти в дом и напоил чаем. Антураж имел минималистские черты характера, в нем не было ничего лишнего, а только универсальность и сдержанность.

- Когда боль накатывает, - начал Гимлер, - нужно понять ее природу; невозможно вылечить голову, перемотав руку. Сейчас все твое внимание направлено вовнутрь себя и это естественно. Человек устроен так, что, прежде всего, думает о себе, хотя это неправильно. Твоя боль начинается от головы, там заперты твои мысли, которых становится довольно таки много, и они не уходят никуда, а только наращивают давление, от этого давит голову в моменты душевной боли. Так же находится комок в горле, с ним сложно говорить, а это уже защитный механизм самой природы, чтобы человек не злословил. Сдавливает грудь, поскольку именно сердцем мы привязываемся к другим людям, и если сравнивать с материальным миром, то это будет выглядеть так; нам оторвали руку, но мы можем на ее место пришить новую, она срастется, но это все равно будет требовать времени на заживление. Мы можем так же перетерпеть боль, но это принесет множество страданий. Можем начать что-то себе колоть, наркотик например, но это вызовет лишь привыкание, а боль будет все равно иногда о себе напоминать. Люди прирастают к любимым душой и после удивляются, почему больно после расставания. Ране нужно время чтобы затянуться, так же и боль нужно перетерпеть. Легче это дается, когда человек отвлекается на что-то другое. Однако страдает еще и желудок, человек перестает кушать, это и есть аскетизм, отход от чувственного, ключ к выходу из ситуаций, где существует душевная боль. Жизнь предусмотрела намек, а как мы воспользуемся им это нам решать.